Жить в душе каждого

Ко дну пошел кораблик-единственная игрушка, подаренная за последние годы суровой матерью.

Коршуном бросился ребенок на обидчика, вцепился пальцами в шею, яростно сомкнулись зубы на плече Толика-переростка. Злость бурлила, подобно раскаленной лаве, застилала разум, и он не помнил, как его отодрали от плачущего соперника. Он пришел в себя лишь от звонких пощечин. Ругаясь последними словами, разъяренная мать Толика потащила мальчика в дом. Разбирались недолго. Ремень, знакомый с детства, взял привычный разбег от плеч до попы. Со свистом опускался на худенькое тельце, напевая нехитрый мотив: Вжиг-вжиг-вжиг.

— Мама, он раздавил мой кораблик. Я не хотел ничего плохого, мама, — плакал мальчуган.

— Неблагодарная тварь! Одна его воспитываю, света белого не вижу, а он… — неистовствовала женщина, орудуя ремнем. — И зачем я тебя родила…

Мальчик плакал, но уже молча, не оправдываясь, не прекословя. И юркие слезинки заточили Любовь. На замену пришло другое чувство-Ненависть. Ненависть к людям. Ненависть к матери.

Волчьим взглядом отныне смотрел он на мир. Страшным взглядом. Он убивал и калечил, ни капли не сожалея о содеянном. Он крал, поджигал и насиловал. Он резал и кромсал живую плоть, не внимая мольбам о сострадании. Он был неуловим, как призрак. Мир содрогнулся в ужасе от его злодеяний. И горько плакала Любовь, неимоверно страдая в темнице его черной души, слабея день ото дня. Лишь однажды подняла она голову, когда он женился на доверчивой девушке, не знавшей его истинного лица. Любовь воспряла в надежде, что он одумается, снимет оковы, чтобы она, покинув свою тюрьму, целительным бальзамом залечила гноящиеся раны. Но ни жена, ни рождение сына не изменило его. По-прежнему прятался волк в овечьей отаре, выискивая новые жертвы и поражая их с поразительной безжалостностью. Когда его, наконец, поймали, он не испытывал раскаяния. С безразличием ожидал суда, взирая на людей с непримиримой ненавистью. Его осудили и вопреки законам приговорили к смертной казни. Сегодня, в ночь накануне смерти, он вспомнил о сыне, и что-то шевельнулось в его иссохшей душе. Воочию стоял перед его внутренним взором белокурый мальчик в голубой панамке и открыто улыбался, прижимая к груди крошечный кораблик. Почти такой же кораблик, какой был в детстве у его отца. И потекли слезы по щекам, заскрипели надежные замки, грозный тюремщик вытолкнул из мрачной темницы Любовь. Ненависть и пороки не желали сдаваться, они обрушились на хрупкое чувство всем своим великим множеством…

Одинокий путник медленно брел по прекрасной, полной цветов долине. Ласковое солнышко дарило тепло, разноголосые птицы пели чудные песни, легкий ветерок овевал усталое лицо. На руках у путника покоилось истерзанное тело девушки в белом платье, покрытое многочисленными синяками, ссадинами и ушибами. Путник неожиданно остановился, осторожно положил драгоценную ношу на мягкую траву, вздохнул, глядя, как тяжело вздымается девичья грудь. Девушка дышала. Была жива.

— Настрадалась, — прошептал путешественник. — Надеюсь, в этом мире твоя миссия окажется легче, и ты, наконец, обретешь покой.

Он пошел дальше, в другие души-странный путник, именуемый Судьбою.

А белокурый малыш проснулся утром и бросился к маме.

— Мама! Мама! Мне сегодня снилась красивая тётя! Она сказала, что ты меня очень-очень любишь, а потом обняла, и мне захотелось смеяться. Мам, ну что ты плачешь? А можно я возьму сегодня домой ту собачку, что живет под лестницей? Она такая несчастная, а у нас ей будет хорошо.

— Можно, дорогой, — женщина поцеловала ребенка, и впервые за много лет в ее душе появилось спокойствие за судьбу малыша.