Октябрь тысяча восемьсот сорок девятого выдался на редкость холодным и промозглым. Небо затянуло серыми, выцветшими тучами, не пропускавшими ни единого луча солнечного света…
Добавить в моё избранное
6 мин, 37 сек 5430
Все вокруг напоминало усталому взгляду о скором увядании природы: и пожелтевшие воды раскинувшейся в междугородье реки, и роняющие листву на узкие улочки деревья, которые еще совсем недавно пышно зеленели под теплым солнцем, и посерьезневшие лица горожан, все чаще прячущихся под черными крыльями зонтов от зорких очей Господа, обрушившего на них свой гнев.
Осенние сумерки раскинули над Прагой свой всеобъемлющий балахон и на долгое время погрузили город в затишье и молчание. Изредка порывом ветра проносило по площадям охапку высохших, истощенных до прозрачности, листьев. Темная бронза многочисленных статуй взмокла под частыми ливнями, и с хриплым стоном раскачивался близ колодка повешенный на крыше.
Я шел по городу, не разбирая дороги. В то мерзлое время размокших тротуаров и разваливавшихся мостовых, мне становилось безразлично куда идти. Названия улиц на указателях сливались в одно неразборчивое слово, но значение его оставалось для меня скрыто. Я шел от Старомнесткой площади вниз, и совсем не думал, куда я хочу прийти. Не так уж велик этот город — Прага — чтобы в конце концов не выйти в какой-нибудь границе.
Город посерел, превратившись в одну нечеткую, испещренную поперечными линиями дождя, гравюру, авторство которой сложно было бы приписать и самому безумному из художников.
Чернеющие в предгрозовых хмурых облаках острые шпили башен собора Святого Витта не могли навеять ничего, кроме бесконечной тоски и обреченного осознания мелочности и ничтожности своего существования среди этих огромных памятников, домов и барельефов, среди многовековых крон деревьев и неизменной глубины стремительной и своенравной Влтавы.
Я шел, как было уже сказано, не разбирая пути, пока случай не вывел меня прямо к Карловому мосту. Смятие охватило меня при виде того, как ш взволнованно колыхались непредсказуемые волны всего в нескольких метрах подо мной под волею ветра и едва только начавшегося дождя.
Внезапное уныние, не поддающееся какому-либо рациональному объяснению, охватило меня.
Я прижался лбом к холодному постаменту одной из конвоирующих мост статуй — Христос смотрел на меня со снисходительной милостью, так ему присущей — и глядел в бурлящее, вдруг озлобившееся небо. Темно-фиолетовое, в негустых разводах слоящихся облаков, оно внушительно нависало над городом, впитывая в себя последние крохи дневного света. Гроза приближалась. Первые раскаты грома раздались прямо над моей головой. Звук был такой силы, что мне показалось в тот миг, что мост, выстоявший несколько столетий наводнений и бурь, все-таки треснет под напором гнева Господнего и рухнет в мутный водоворот вод, и я рухну вместе с ним. Но мост устоял. Устоял и я, несмотря не ведь ужас, и всю печаль, которые все сильнее охватывали меня.
В бессилии, я обернулся и бросил взгляд на город. Печальным маяком показалась мне в тот мир башня, предваряющая Карлов мост. Несчастным идолом видел я склонившего голову Карла, давно ушедшего в лучший мир, и оставившего после себя только горстку домов и бронзу.
В отчаянии, хватаясь на края моста, я дошел до другого берега. Ощущение того, что камни моста под моими ногами шатки и ненадежны, не оставляло меня все время. Я чувствовал себя последним из выживших матросов на палубе легендарного корабля.
Я надеялся, что покой вернется ко мне, стоит мне оказаться на берегу, на безопасном расстоянии от воды, но нет — лишь усилилась смутная тревога, молоточком игрушечной обезьянки вбивающаяся мне в сердце, и горестное уныние проросло еще глубже в источенной червями сомнений моей душе.
Пражский град окутала тревожная тишина. Не было сегодня ни торговцев сладостями, ни нищий побирушек — кроме меня ни одной живой души не наблюдал я на мосту и в его окрестностях.
Тем страннее показалось мне увидеть на углу Золотой улочки темную тень в плаще с капюшоном. Взглянув на меня, незнакомец повернулся и быстро двинулся прочь. До глубины души поразил меня его острый и цепкий взгляд, не сулящий ничего хорошего, но лишь пророчащий новые несчастья.
Не знаю, что именно в те минуты толкнуло меня бросится за ним вслед, но я почувствовал, что не смогу отпустить его, не поговорив. Мне и раньше было знакомо это чувство — словно надо спросить о чем-то очень важном, но неясно было, кого — и теперь я столкнулся наконец с разгадкой!
И в этот миг небеса прорвало, водопад Господних слез низвергнулся на безвинных город, подминая его под неудержимой волной. Стало так холодно, что мой тонкий плащ не мог меня защитить. Но, поглощенный своей погоней, я даже не потрудился обратить на это внимание.
Я вымок до нитки в один момент. В ботинках моих разлились притоки Влтавы, кожу измучили мурашки, ледяные пальцы в мокрых перчатках отказывались повиноваться мне, но цель моя по-прежнему оставалась в поле моего зрения, и в тот момент это составляло единственный смысл моей несчастной жизни.
Осенние сумерки раскинули над Прагой свой всеобъемлющий балахон и на долгое время погрузили город в затишье и молчание. Изредка порывом ветра проносило по площадям охапку высохших, истощенных до прозрачности, листьев. Темная бронза многочисленных статуй взмокла под частыми ливнями, и с хриплым стоном раскачивался близ колодка повешенный на крыше.
Я шел по городу, не разбирая дороги. В то мерзлое время размокших тротуаров и разваливавшихся мостовых, мне становилось безразлично куда идти. Названия улиц на указателях сливались в одно неразборчивое слово, но значение его оставалось для меня скрыто. Я шел от Старомнесткой площади вниз, и совсем не думал, куда я хочу прийти. Не так уж велик этот город — Прага — чтобы в конце концов не выйти в какой-нибудь границе.
Город посерел, превратившись в одну нечеткую, испещренную поперечными линиями дождя, гравюру, авторство которой сложно было бы приписать и самому безумному из художников.
Чернеющие в предгрозовых хмурых облаках острые шпили башен собора Святого Витта не могли навеять ничего, кроме бесконечной тоски и обреченного осознания мелочности и ничтожности своего существования среди этих огромных памятников, домов и барельефов, среди многовековых крон деревьев и неизменной глубины стремительной и своенравной Влтавы.
Я шел, как было уже сказано, не разбирая пути, пока случай не вывел меня прямо к Карловому мосту. Смятие охватило меня при виде того, как ш взволнованно колыхались непредсказуемые волны всего в нескольких метрах подо мной под волею ветра и едва только начавшегося дождя.
Внезапное уныние, не поддающееся какому-либо рациональному объяснению, охватило меня.
Я прижался лбом к холодному постаменту одной из конвоирующих мост статуй — Христос смотрел на меня со снисходительной милостью, так ему присущей — и глядел в бурлящее, вдруг озлобившееся небо. Темно-фиолетовое, в негустых разводах слоящихся облаков, оно внушительно нависало над городом, впитывая в себя последние крохи дневного света. Гроза приближалась. Первые раскаты грома раздались прямо над моей головой. Звук был такой силы, что мне показалось в тот миг, что мост, выстоявший несколько столетий наводнений и бурь, все-таки треснет под напором гнева Господнего и рухнет в мутный водоворот вод, и я рухну вместе с ним. Но мост устоял. Устоял и я, несмотря не ведь ужас, и всю печаль, которые все сильнее охватывали меня.
В бессилии, я обернулся и бросил взгляд на город. Печальным маяком показалась мне в тот мир башня, предваряющая Карлов мост. Несчастным идолом видел я склонившего голову Карла, давно ушедшего в лучший мир, и оставившего после себя только горстку домов и бронзу.
В отчаянии, хватаясь на края моста, я дошел до другого берега. Ощущение того, что камни моста под моими ногами шатки и ненадежны, не оставляло меня все время. Я чувствовал себя последним из выживших матросов на палубе легендарного корабля.
Я надеялся, что покой вернется ко мне, стоит мне оказаться на берегу, на безопасном расстоянии от воды, но нет — лишь усилилась смутная тревога, молоточком игрушечной обезьянки вбивающаяся мне в сердце, и горестное уныние проросло еще глубже в источенной червями сомнений моей душе.
Пражский град окутала тревожная тишина. Не было сегодня ни торговцев сладостями, ни нищий побирушек — кроме меня ни одной живой души не наблюдал я на мосту и в его окрестностях.
Тем страннее показалось мне увидеть на углу Золотой улочки темную тень в плаще с капюшоном. Взглянув на меня, незнакомец повернулся и быстро двинулся прочь. До глубины души поразил меня его острый и цепкий взгляд, не сулящий ничего хорошего, но лишь пророчащий новые несчастья.
Не знаю, что именно в те минуты толкнуло меня бросится за ним вслед, но я почувствовал, что не смогу отпустить его, не поговорив. Мне и раньше было знакомо это чувство — словно надо спросить о чем-то очень важном, но неясно было, кого — и теперь я столкнулся наконец с разгадкой!
И в этот миг небеса прорвало, водопад Господних слез низвергнулся на безвинных город, подминая его под неудержимой волной. Стало так холодно, что мой тонкий плащ не мог меня защитить. Но, поглощенный своей погоней, я даже не потрудился обратить на это внимание.
Я вымок до нитки в один момент. В ботинках моих разлились притоки Влтавы, кожу измучили мурашки, ледяные пальцы в мокрых перчатках отказывались повиноваться мне, но цель моя по-прежнему оставалась в поле моего зрения, и в тот момент это составляло единственный смысл моей несчастной жизни.
Страница
1 из 2
1 из 2
