Добавить в моё избранное
6 мин, 47 сек 5583
Помню рваную паутину — я успела подумать, что, вероятно, порвал ее какой-нибудь олень, ведь больше тут некому.
Мне почудилось, что хрустнула ветка, и я обернулась — и, краем глаза заметив движение, шарахнулась уже в обратную сторону. Женщина стояла рядом со мной, поблекшая, в серых лохмотьях, протягивая ко мне ладонь, будто просила милостыню. Поразили глаза — тусклые и одновременно горячечные, живые и неживые. Не помню, какие у нее были рукава. Не успела заметить, потому что в этот момент на полянке появились Юки с Мышонком, и женщина отступила в заросли, растворилась.
— Мы нашли землянку, — возбужденно загомонили они наперебой. — Там… не поверишь, там оружие, настоящее! — Они тянули меня за собой, а я отбивалась, меня больше заботила женщина, не хотелось оставлять ее за спиной. Они ведь не видели этих глаз. Но моих приятелей оружие интересовало больше, чем призраки. Все очарование тайны блекло перед возможностью подержать в руках настоящее ружье, а может быть, взять его себе, и хранить, пока не вырастешь. Они тянули меня за собой, а я все оглядывалась, поэтому женщина, возникшая прямо перед нами, оказалась полной неожиданностью.
Она что-то мычала и мотала головой, указывая назад. У нее за спиной чернел вход в землянку.
А потом на поляне появились двое мужчин.
Тут я сообразила, что птицы давно не поют, и только одна цикада все еще трещит где-то возле самого уха. И что не было никаких оленей.
А потом мы побежали, и цикаду больше тоже не слышали. А еще чуть позже раздался другой, очень громкий звук.
Родители говорили, что я и Юки родились под счастливой звездой — правда, его звезда была чуть менее счастливой, потому что он здорово разбил и расцарапал себе голову, пока катился по склону. Но я даже не поняла, что с ним что-то не так, потому что он не произнес ни звука, хотя, наверное, было больно.
На какое-то время я вовсе потеряла его из виду, это было уже после того, как Мышонок упал.
Вероятно, тогда и сбылись слова моего брата про границу между детьми и взрослыми. Возможно, я стала старше него самого в долгие минуты, пока ползла в овраге, стараясь не шуметь. А может быть, еще раньше, пока текла по щеке Мышонка алая струйка.
Из его куртки вывалился сверток с орехами — уже потом было немного жаль, что они пропадут, но я утешилась мыслью, что из них вырастет целая ореховая роща. Возможно, в этой роще будет жить призрак Мышонка, и к нему будут приходить дети даже тогда, когда ни меня, ни Юки на земле уже не останется.
Потом все закончилось — женщину, мать сбежавшего из-под стражи убийцы, увезли в лечебницу для душевнобольных, ее сына и его друга, тоже преступника, судили и куда-то отправили. По-моему, это все уложилось в одно лето, и мостки все еще были теплыми, когда мы уже вдвоем приходили туда. Но я не уверена, потому что с потерей границы между собой-маленькой и собой-взрослой я потеряла и счет времени. Помню только, что Юки долго ходил стриженым под машинку — шрамы на голове все никак не заживали. А мне тогда купили новое платье, и я впервые надела его к Мышонку, когда мы в очередной раз навещали его.
А потом все закончилось еще раз, и еще — каждый раз, когда мы прощались с Мышонком, пока я наконец не поняла, что он все равно остается с нами. Вероятно, он, подтолкнувший нас в тем самым взрослым правилам, все же не дал уйти в них окончательно, позабыв детство. Я по-прежнему люблю пушистые коконы бабочек и пляски стрекоз над прудом, и помню, что Женщине с Длинными рукавами нельзя отвечать, когда она попросит напиться.
Мне почудилось, что хрустнула ветка, и я обернулась — и, краем глаза заметив движение, шарахнулась уже в обратную сторону. Женщина стояла рядом со мной, поблекшая, в серых лохмотьях, протягивая ко мне ладонь, будто просила милостыню. Поразили глаза — тусклые и одновременно горячечные, живые и неживые. Не помню, какие у нее были рукава. Не успела заметить, потому что в этот момент на полянке появились Юки с Мышонком, и женщина отступила в заросли, растворилась.
— Мы нашли землянку, — возбужденно загомонили они наперебой. — Там… не поверишь, там оружие, настоящее! — Они тянули меня за собой, а я отбивалась, меня больше заботила женщина, не хотелось оставлять ее за спиной. Они ведь не видели этих глаз. Но моих приятелей оружие интересовало больше, чем призраки. Все очарование тайны блекло перед возможностью подержать в руках настоящее ружье, а может быть, взять его себе, и хранить, пока не вырастешь. Они тянули меня за собой, а я все оглядывалась, поэтому женщина, возникшая прямо перед нами, оказалась полной неожиданностью.
Она что-то мычала и мотала головой, указывая назад. У нее за спиной чернел вход в землянку.
А потом на поляне появились двое мужчин.
Тут я сообразила, что птицы давно не поют, и только одна цикада все еще трещит где-то возле самого уха. И что не было никаких оленей.
А потом мы побежали, и цикаду больше тоже не слышали. А еще чуть позже раздался другой, очень громкий звук.
Родители говорили, что я и Юки родились под счастливой звездой — правда, его звезда была чуть менее счастливой, потому что он здорово разбил и расцарапал себе голову, пока катился по склону. Но я даже не поняла, что с ним что-то не так, потому что он не произнес ни звука, хотя, наверное, было больно.
На какое-то время я вовсе потеряла его из виду, это было уже после того, как Мышонок упал.
Вероятно, тогда и сбылись слова моего брата про границу между детьми и взрослыми. Возможно, я стала старше него самого в долгие минуты, пока ползла в овраге, стараясь не шуметь. А может быть, еще раньше, пока текла по щеке Мышонка алая струйка.
Из его куртки вывалился сверток с орехами — уже потом было немного жаль, что они пропадут, но я утешилась мыслью, что из них вырастет целая ореховая роща. Возможно, в этой роще будет жить призрак Мышонка, и к нему будут приходить дети даже тогда, когда ни меня, ни Юки на земле уже не останется.
Потом все закончилось — женщину, мать сбежавшего из-под стражи убийцы, увезли в лечебницу для душевнобольных, ее сына и его друга, тоже преступника, судили и куда-то отправили. По-моему, это все уложилось в одно лето, и мостки все еще были теплыми, когда мы уже вдвоем приходили туда. Но я не уверена, потому что с потерей границы между собой-маленькой и собой-взрослой я потеряла и счет времени. Помню только, что Юки долго ходил стриженым под машинку — шрамы на голове все никак не заживали. А мне тогда купили новое платье, и я впервые надела его к Мышонку, когда мы в очередной раз навещали его.
А потом все закончилось еще раз, и еще — каждый раз, когда мы прощались с Мышонком, пока я наконец не поняла, что он все равно остается с нами. Вероятно, он, подтолкнувший нас в тем самым взрослым правилам, все же не дал уйти в них окончательно, позабыв детство. Я по-прежнему люблю пушистые коконы бабочек и пляски стрекоз над прудом, и помню, что Женщине с Длинными рукавами нельзя отвечать, когда она попросит напиться.
Страница
2 из 2
2 из 2
