Полночь. Старинные часы — собственность кого-то из давно почивших коллег — заходятся в ритуальных ударах. Никита прислушивается. Кажется, будто к привычным для уха звукам примешивается нечто постороннее, похожее на стук в дверь. Часы замолкают. Стук повторяется.
Добавить в моё избранное
6 мин, 21 сек 7235
Аккуратно загнуть уголок учебника, отложить книгу и подойти к двери. Простые, привычные действия. Никита загибает, откладывает, подходит. За стеклянным прямоугольником, выкрашенным белой краской, виднеется силуэт.
«Странно», — думает Никита. «Наверное, заведующий забыл зонтик». Под эту, чудовищную в своей нелепости мысль, Никита тянется к дверной ручке. «Странно», — еще раз думает Никита и замирает перед дверью. Силуэт за стеклом тоже не двигается. Стук не повторяется. Дверная ручка безмятежна — некто, стоящий за дверью, не пытается войти — терпеливо ждет, когда дверь откроется.
«Странно», — говорит Никита вслух. Ему хочется услышать свой голос. Короткое слово падает в тишину комнаты. Выкрашенные скучной краской стены по всем законам физики должны отразить звук — и вернуть его Никите. Не возвращают. Звук голоса зависает — и падает на пол. Краем глаза Никита замечает смутную тень, метнувшуюся к двери. Показалось? Наверное. Или мышь. Здесь есть мыши, и плевать они хотели на отравленные кусочки сыра под шкафом.
Мысли Никиты возвращаются к двери. Глаза неохотно подтверждают — силуэт за стеклом по-прежнему терпеливо ожидает. Вот только — чего? Эта дверь уже давно не закрывается — некому починить сломанный замок. Любой из тех, кто может стоять сейчас за дверью, об этом знает. И все равно стоит.
Никиты поворачивается к тяжелому шкафу — придвинуть, закрыть, убрать с глаз долой, никого не впускать и дождаться утра — утром придут коллеги, студенты, начальство, санитары…
Санитар! Вася-здоровяк!
Никита облегченно выдыхает тяжелый липкий воздух. Конечно, за дверью стоит Вася. Сильный человечище огромного роста, неимоверно стеснительный. Это для коллег Никита — желторотый птенец, вчерашний студент. А для Васи — доктор, фигура! Конечно, это Вася. Может, чаю решил выпить — а может, кто-то из больных не спит, и нужно сделать назначение.
Никита тянется к дверной ручке. Яркий металлический холод ударом тока бежит по руке, неприятно трогает сердце и взрывается в голове фейерверком непрошеных мыслей. Если за дверью — Вася, то почему он молчит? Где привычное гудение всегда виноватого голоса: «Никита Андреич, я это… там Пархоменко из седьмой палаты… того… не спит. Вы бы, Никита Андреич… это… чего ему? Вы токо скажите, а мы того… быстренько сделаем»?
Никита с надеждой смотрит на фигуру за стеклом. Ну, давай! Ты что-то говоришь низким Васиным голосом — а я дверь открываю. Тишина. Коротко, одним звонком всхлипывает телефон. Никита коршуном бросается на черные кнопки. Три. Пять. Два. Внутренний номер комнаты, в которой спит большой стеснительный Вася. Мучительные длинные гудки. Сброс. Никита набирает первую цифру другого номера, знакомого каждому с детства — и застывает с трубкой в руке. Что сказать? За дверью ординаторской, в отделении, закрытом на ключ, стоит некто и молчит? А дежурный врач боится открыть дверь? Позор, позор на всю больницу…
Никита слушает короткие гудки в трубке с наслаждением. Понятный, задорный звук сменяется вязкой тишиной. Никита осторожно нажимает «сброс». Тишина в трубке облизывает губы от крошек вкусных гудков.
«Это шутка!» — радостно думает Никита. Люди, которые «лечат голову», любят черный траченный молью юморок — дурацкие, совсем не страшные истории про психов, которые голыми руками душат беспомощных докториц под серебристым покровом полнолуния. Сказки про таинственных призраков, несправедливо обколотых инсулином в годы репрессий. Классические ужастики о том, как врачи оказываются в одной палате с их вчерашними пациентами. И каждый рассказчик якобы сам лично что-то такое видел. Или слышал. Или как минимум хорошо знаком с человеком, который слышал-видел…
Точно шутка. Подарок от любимых коллег. Сделали вид, что уходят — а сами отключили телефон и притащили к двери — что? — да мало ли. Вешалку из коридора? На нее дубленки нацепили — как будто силуэт получился. А сами стоят за углом и давятся от хохота. Ждут, когда Никита с дикими криками выбежит из ординаторской.
Сознательно заставляя каждую ногу сделать шаг, Никита подходит к двери. Краска. На стекле — краска. Рука нащупывает в кармане связку ключей. Если взять ключ, можно сделать в тусклой пелене прореху — как на стекле, покрытом инеем — и увидеть, что там за дверью. Никита осторожно проводит по стеклу железной поверхностью ключа. Из этого союза рождается маленькая царапина — толщиной чуть больше волоса — и противный звук, на который липкой паутиной накручивается страх. Никита опускает руку. Осторожно, спиной вперед, подходит к дивану. Садится.
Если некто, стоящий за дверью, не заходит в комнату, значит, он не может зайти. А Никита никого впускать не собирается. В голову лезут мысли о нечисти. Кто там не может без приглашения в дом заходить? Оборотни? Упыри? Никита пытается вспомнить все, что читал по этому поводу. Образы, один другого страшней, прыгают перед глазами. Минуты погружаются в кисель, сваренный из ожидания и страха.
«Странно», — думает Никита. «Наверное, заведующий забыл зонтик». Под эту, чудовищную в своей нелепости мысль, Никита тянется к дверной ручке. «Странно», — еще раз думает Никита и замирает перед дверью. Силуэт за стеклом тоже не двигается. Стук не повторяется. Дверная ручка безмятежна — некто, стоящий за дверью, не пытается войти — терпеливо ждет, когда дверь откроется.
«Странно», — говорит Никита вслух. Ему хочется услышать свой голос. Короткое слово падает в тишину комнаты. Выкрашенные скучной краской стены по всем законам физики должны отразить звук — и вернуть его Никите. Не возвращают. Звук голоса зависает — и падает на пол. Краем глаза Никита замечает смутную тень, метнувшуюся к двери. Показалось? Наверное. Или мышь. Здесь есть мыши, и плевать они хотели на отравленные кусочки сыра под шкафом.
Мысли Никиты возвращаются к двери. Глаза неохотно подтверждают — силуэт за стеклом по-прежнему терпеливо ожидает. Вот только — чего? Эта дверь уже давно не закрывается — некому починить сломанный замок. Любой из тех, кто может стоять сейчас за дверью, об этом знает. И все равно стоит.
Никиты поворачивается к тяжелому шкафу — придвинуть, закрыть, убрать с глаз долой, никого не впускать и дождаться утра — утром придут коллеги, студенты, начальство, санитары…
Санитар! Вася-здоровяк!
Никита облегченно выдыхает тяжелый липкий воздух. Конечно, за дверью стоит Вася. Сильный человечище огромного роста, неимоверно стеснительный. Это для коллег Никита — желторотый птенец, вчерашний студент. А для Васи — доктор, фигура! Конечно, это Вася. Может, чаю решил выпить — а может, кто-то из больных не спит, и нужно сделать назначение.
Никита тянется к дверной ручке. Яркий металлический холод ударом тока бежит по руке, неприятно трогает сердце и взрывается в голове фейерверком непрошеных мыслей. Если за дверью — Вася, то почему он молчит? Где привычное гудение всегда виноватого голоса: «Никита Андреич, я это… там Пархоменко из седьмой палаты… того… не спит. Вы бы, Никита Андреич… это… чего ему? Вы токо скажите, а мы того… быстренько сделаем»?
Никита с надеждой смотрит на фигуру за стеклом. Ну, давай! Ты что-то говоришь низким Васиным голосом — а я дверь открываю. Тишина. Коротко, одним звонком всхлипывает телефон. Никита коршуном бросается на черные кнопки. Три. Пять. Два. Внутренний номер комнаты, в которой спит большой стеснительный Вася. Мучительные длинные гудки. Сброс. Никита набирает первую цифру другого номера, знакомого каждому с детства — и застывает с трубкой в руке. Что сказать? За дверью ординаторской, в отделении, закрытом на ключ, стоит некто и молчит? А дежурный врач боится открыть дверь? Позор, позор на всю больницу…
Никита слушает короткие гудки в трубке с наслаждением. Понятный, задорный звук сменяется вязкой тишиной. Никита осторожно нажимает «сброс». Тишина в трубке облизывает губы от крошек вкусных гудков.
«Это шутка!» — радостно думает Никита. Люди, которые «лечат голову», любят черный траченный молью юморок — дурацкие, совсем не страшные истории про психов, которые голыми руками душат беспомощных докториц под серебристым покровом полнолуния. Сказки про таинственных призраков, несправедливо обколотых инсулином в годы репрессий. Классические ужастики о том, как врачи оказываются в одной палате с их вчерашними пациентами. И каждый рассказчик якобы сам лично что-то такое видел. Или слышал. Или как минимум хорошо знаком с человеком, который слышал-видел…
Точно шутка. Подарок от любимых коллег. Сделали вид, что уходят — а сами отключили телефон и притащили к двери — что? — да мало ли. Вешалку из коридора? На нее дубленки нацепили — как будто силуэт получился. А сами стоят за углом и давятся от хохота. Ждут, когда Никита с дикими криками выбежит из ординаторской.
Сознательно заставляя каждую ногу сделать шаг, Никита подходит к двери. Краска. На стекле — краска. Рука нащупывает в кармане связку ключей. Если взять ключ, можно сделать в тусклой пелене прореху — как на стекле, покрытом инеем — и увидеть, что там за дверью. Никита осторожно проводит по стеклу железной поверхностью ключа. Из этого союза рождается маленькая царапина — толщиной чуть больше волоса — и противный звук, на который липкой паутиной накручивается страх. Никита опускает руку. Осторожно, спиной вперед, подходит к дивану. Садится.
Если некто, стоящий за дверью, не заходит в комнату, значит, он не может зайти. А Никита никого впускать не собирается. В голову лезут мысли о нечисти. Кто там не может без приглашения в дом заходить? Оборотни? Упыри? Никита пытается вспомнить все, что читал по этому поводу. Образы, один другого страшней, прыгают перед глазами. Минуты погружаются в кисель, сваренный из ожидания и страха.
Страница
1 из 2
1 из 2
