Хорошо жить в городе, вдыхая пыльный воздух и смотря на уставшие, сутулые высотки. Именно тут ты чувствуешь себя живым, ты ощущаешь необходимость «вертеться». Но, не смотря на все прелести городской жизни, душой я всегда буду тянуться к деревне. Если в городе ты чувствуешь жизнь, то в деревне ты ее понимаешь.
Добавить в моё избранное
7 мин, 0 сек 14327
Я всегда уезжал на каникулы в деревню к дедушке. Село Рогатое — единственная обитель покоя и красоты. В нем я узнаю славянское поселение, так часто описываемое в книгах и учебниках истории. Дед Еремей подобен лесовику-рассказчику. Я помню, как в детстве он рассказывал мне различные небылицы, в которые я так страстно и жадно верил. Теперь подростку 16 лет все эти истории кажутся безумными, а лесовик-рассказчик — наивным сочинителем. Но ничто не могло омрачить мое лето в любимом селе.
Я сошел с платформы и направился по дороге к Рогатому, уже предвкушая встречу с дедом. Еремей Прокопович живет на самом краю деревни, на пригорке между лесом и озером. Я вспоминал, как в детстве мы гуляли с дедом по тому лесу, он рассказывал мне легенды о Лешем, Бабе-Яге и разных чертях. Теперь я ехал туда не за этим, я хотел просто отдохнуть.
Я дошел до поворота на Рогатое, где дорога разветвлялась. Один конец вел в село, а другой… Я поймал себя на мысли, что никогда не пытался узнать что там. Да мне это и не надо. Неведомая дорога выглядела заброшенной, однако асфальт был, очевидно, новый. Плюнув на тайну заброшенной дороги, я свернул по колее, ведущей в Рогатое.
В селе, наверное, никогда и не слыхали про асфальт и другие атрибуты цивилизации. Именно это и привлекало меня. Другой городской человек счел бы мои действия особой формой мазохизма, но только не любитель деревенской жизни. Я шел по главной дороге Рогатого, вдыхая ядреный аромат навоза и свежескошенной травы. Мне были знакомы все закоулки села. Казалось, здесь остановилось время. На заборах висели горшки и банки. В воздухе ощущался запах цветов, повсюду жужжали шмели. Где-то доили коров, где-то кричали петухи. С огородов доносились голоса жителей села:
— Ты куда, паразит, заперся на грядку! Тикай отсюдова, пока не прибила!
Вот дом Митрия Алексеича, самогонных дел мастера, где даже трава проспиртована. А это изба Маланьи-торговки, деревенской спекулянтки. Ее сосед — Аркадий Спиридонович Моськин, местный интеллигент. Я прошел мимо окон светлицы Оленьки Гончаровой, моей первой любви. Да, давненько мы не виделись.
Я неспешно пересек деревню. Дорога кончилась, и трава нежно коснулась измученных кроссовками ног. Уже издали доносились звуки топора. Я представлял встречу с дедом.
Дом Еремея Прокоповича стоит на небольшом пригорке и разделяет озеро и дремучий лес. Я аккуратно открыл калитку, та тихонько скрипнула, но позволила мне войти «незамеченным». На заборе висели горшки, ведра и старые дедовские колоши. Все это было до боли мило моему сердцу. Передо мной открывался вид на старенький дом, уже изрядно просевший под тяготой времени. Перед домом располагались грядки, за которыми дед так тщательно ухаживал. Рядом с огородом находилась маленькая пасека, откуда доносилось жужжание пчел. Я обогнул дом и вышел к поленнице, где и трудился дед. Не желая быть разоблаченным, я продолжал стоять и смотреть за трудом Еремея Прокоповича. Он был одет, в простую рубаху и штаны, на славянский манер. Тут дед бросил работу и медленно выпрямился. Я насторожился. Он в тот же миг резко развернулся и замахнулся на меня топором. Не ожидав такого ответа, я пригнулся, дабы мне не прилетело «оружием». Дед только рассмеялся:
— Испугался, Сашок?
— Я думал, ты меня зашибешь.
— Да ну-у…
С этими словами дед принялся обнимать меня. Да, силы деду Еремею не занимать. Наконец он отпустил меня, и я смог увидеть улыбку, украшавшую грубое бородатое лицо простого сельского рабочего. Пожалуй, улыбка деда была самой прекрасной на свете. Он буквально светился от счастья. А ведь он радовался только потому, что наконец-то приехал его внук.
Весь день мы провели с дедом. Он никак не мог наслушаться моих рассказов о городской жизни. И только к вечеру мы смогли спокойно посидеть за деревянным столиком возле дома. Я помнил, как дед рассказывал мне в детстве разные истории и теперь хотел послушать его.
— Скажи, а что там за дорога? Где поворот на село.
— Ты что же, Сашок, не помнишь? Я тебе рассказывал.
— Я помню, как в детстве ты мне говорил не ходить туда.
— А почему?
— Потому что… там черт рыщет…
— Во-от. Что же ты, Сашка, забыл все мои истории? Эх, придется тебе напомнить.
Дорога эта тут давно была. Рядом с ней построили деревню, где теперь станция. Все там было: и школа, и клуб, где кино показывали, и работать можно было. Но только потом приехал новый председатель, и жизнь в деревне круто поменялась. К тому времени уже наше село стояло. Так народ сюда приходить начал. А дорога эта не нужна была никому. В то время все по одной ездили, по городской. Люди даже не знали, куда она ведет. Хотели ее сначала убрать. Даже документы соответствующие составили, но все они как в пропасть провалились. Многие хаяли эту дорогу за ненужность, но потом смирились.
Ну, в деревне, ты же знаешь, любит баять народ.
Я сошел с платформы и направился по дороге к Рогатому, уже предвкушая встречу с дедом. Еремей Прокопович живет на самом краю деревни, на пригорке между лесом и озером. Я вспоминал, как в детстве мы гуляли с дедом по тому лесу, он рассказывал мне легенды о Лешем, Бабе-Яге и разных чертях. Теперь я ехал туда не за этим, я хотел просто отдохнуть.
Я дошел до поворота на Рогатое, где дорога разветвлялась. Один конец вел в село, а другой… Я поймал себя на мысли, что никогда не пытался узнать что там. Да мне это и не надо. Неведомая дорога выглядела заброшенной, однако асфальт был, очевидно, новый. Плюнув на тайну заброшенной дороги, я свернул по колее, ведущей в Рогатое.
В селе, наверное, никогда и не слыхали про асфальт и другие атрибуты цивилизации. Именно это и привлекало меня. Другой городской человек счел бы мои действия особой формой мазохизма, но только не любитель деревенской жизни. Я шел по главной дороге Рогатого, вдыхая ядреный аромат навоза и свежескошенной травы. Мне были знакомы все закоулки села. Казалось, здесь остановилось время. На заборах висели горшки и банки. В воздухе ощущался запах цветов, повсюду жужжали шмели. Где-то доили коров, где-то кричали петухи. С огородов доносились голоса жителей села:
— Ты куда, паразит, заперся на грядку! Тикай отсюдова, пока не прибила!
Вот дом Митрия Алексеича, самогонных дел мастера, где даже трава проспиртована. А это изба Маланьи-торговки, деревенской спекулянтки. Ее сосед — Аркадий Спиридонович Моськин, местный интеллигент. Я прошел мимо окон светлицы Оленьки Гончаровой, моей первой любви. Да, давненько мы не виделись.
Я неспешно пересек деревню. Дорога кончилась, и трава нежно коснулась измученных кроссовками ног. Уже издали доносились звуки топора. Я представлял встречу с дедом.
Дом Еремея Прокоповича стоит на небольшом пригорке и разделяет озеро и дремучий лес. Я аккуратно открыл калитку, та тихонько скрипнула, но позволила мне войти «незамеченным». На заборе висели горшки, ведра и старые дедовские колоши. Все это было до боли мило моему сердцу. Передо мной открывался вид на старенький дом, уже изрядно просевший под тяготой времени. Перед домом располагались грядки, за которыми дед так тщательно ухаживал. Рядом с огородом находилась маленькая пасека, откуда доносилось жужжание пчел. Я обогнул дом и вышел к поленнице, где и трудился дед. Не желая быть разоблаченным, я продолжал стоять и смотреть за трудом Еремея Прокоповича. Он был одет, в простую рубаху и штаны, на славянский манер. Тут дед бросил работу и медленно выпрямился. Я насторожился. Он в тот же миг резко развернулся и замахнулся на меня топором. Не ожидав такого ответа, я пригнулся, дабы мне не прилетело «оружием». Дед только рассмеялся:
— Испугался, Сашок?
— Я думал, ты меня зашибешь.
— Да ну-у…
С этими словами дед принялся обнимать меня. Да, силы деду Еремею не занимать. Наконец он отпустил меня, и я смог увидеть улыбку, украшавшую грубое бородатое лицо простого сельского рабочего. Пожалуй, улыбка деда была самой прекрасной на свете. Он буквально светился от счастья. А ведь он радовался только потому, что наконец-то приехал его внук.
Весь день мы провели с дедом. Он никак не мог наслушаться моих рассказов о городской жизни. И только к вечеру мы смогли спокойно посидеть за деревянным столиком возле дома. Я помнил, как дед рассказывал мне в детстве разные истории и теперь хотел послушать его.
— Скажи, а что там за дорога? Где поворот на село.
— Ты что же, Сашок, не помнишь? Я тебе рассказывал.
— Я помню, как в детстве ты мне говорил не ходить туда.
— А почему?
— Потому что… там черт рыщет…
— Во-от. Что же ты, Сашка, забыл все мои истории? Эх, придется тебе напомнить.
Дорога эта тут давно была. Рядом с ней построили деревню, где теперь станция. Все там было: и школа, и клуб, где кино показывали, и работать можно было. Но только потом приехал новый председатель, и жизнь в деревне круто поменялась. К тому времени уже наше село стояло. Так народ сюда приходить начал. А дорога эта не нужна была никому. В то время все по одной ездили, по городской. Люди даже не знали, куда она ведет. Хотели ее сначала убрать. Даже документы соответствующие составили, но все они как в пропасть провалились. Многие хаяли эту дорогу за ненужность, но потом смирились.
Ну, в деревне, ты же знаешь, любит баять народ.
Страница
1 из 2
1 из 2
