Земляничная поляна

— Вадим, продуктов на сколько дней брать? — беготня и прерванный сладкий сон придали моему голосу старческую хрипотцу, хотя в свои шестьдесят выглядел лет на десять моложе.

— Дядь Гриш, пока на неделю, а там посмотрим.

— Скажи, а там — это где?

— На Синей горе.

После этих слов ехать мне сразу расхотелось. Мы с ним были в этой аномальной зоне год назад и еле унесли оттуда ноги. Километров пять за «калиной» гнался огромный паук, величиной с трехэтажный дом. Потом он неожиданно растаял в воздухе.

Вадим уверял, что это был мираж, а я молча показал на метровый коготь, насквозь проткнувший багажник. Бесплотные миражи не имеют стальных зубов и когтей, для которых жигуленок кажется консервной банкой.

— Не поеду. И вообще — предупреждать надо. Почему не позвонил?

— Так, дядь Гриш, хватит пауков вспоминать. Садись, поехали.

Я дулся и не разговаривал все двести километров пути. Маленький трехсотметровый пологий холмик Синей горы показался с первыми лучами сонного осеннего солнышка.

Палатку поставили в самом центре изуродованной шаровыми молниями реденькой березовой рощи. Оглядевшись на предмет разных гигантских тварей, я стал разводить костер. Вадим, так ничего и не рассказав о цели нашего срочного вояжа, уехал к подножию горы. Вернулся через полчаса, когда я уже прихлебывал пенистый капучино.

— Всё, договорился. Пляши, дядь Гриш, пастух дал добро.

— На что, пельмяш?

— Не надо делать из меня жирного пельменя! Я просто теперь так расту.

— Понимаю. До тридцати ты рос вверх, аж до двух метров, а с тридцати — вширь?

— Мне, как директору областного хосписа, нужна солидность.

— А бороду не пробовал отращивать? Или лысеть?

— Пробовал, не получается.

— И в чем фишка нашего срочного приезда в это паучье гнездо?

— У меня вчера умер старик.

— Не удивлен. В хосписе все умирают.

— Да, пока все. А я этот процесс хочу остановить.

После этих слов я услышал костяной стук. Моя челюсть отвалилась и выбила из руки стакан с кофе.

— Вадимчик, дорогой, ты давно проверялся в психушке?

— Старик перед смертью рассказал о живой земле. Она здесь, — для убедительности племяш несколько раз топнул ногой.

— О живой воде, может быть?

— Нет. Именно о земле. Год назад он был здесь и отец местного пастуха водил его на поляну Живых Мертвецов. Но у них по числам не сошлось.

— Как это? Что не сошлось? Ты ясней не можешь? Я еще мысли читать не научился.

— Эта поляна открывается в первых числах сентября в первый день новолуния. А он — завтра.

— Отсюда и спешка?

— Да.

— А что значит — «поляна открывается». Как магазин?

— Нет. Просто она есть, но не всегда работает.

— В отпуске? И что она делает по рабочим дням?

— Старик сказал, что в новолуние она старит, а во второй фазе после полнолуния — омолаживает.

— И ты ему поверил?

— Нет. Но решил проверить.

— И как?

— Старик сказал, что поверю, когда увижу отца пастуха.

Мы допили кофе и двинулись пешком к подножию горы. Стадо белых овечек встретило нас жалобным блеянием, напоминающим похоронную мелодию. Мне стало еще более неуютно, когда увидел согбенного пастуха. Интересно, если этому дедуле под сто, сколько же его почтенному папаше?

— Пришли? — умирающим голосом и, видимо, из последних сил, проскрипел пастух.

— Здравия вам, мил человек, — вежливо съязвил я.

Такой развалине даже тонна здоровья уже не поможет. Не тот коленкор.

— Решились, значит, рискнуть головушками? Смело, но не разумно. Можете и не попить шампанского. Ну, да не мое это дело. Папашка мой, вон, тоже безбашенный, тоже рискнул. Тоже не скоро винцо пить будет.

Я закрутил головой, но никого поблизости, кроме нас не было.

— Да вон он, вон — в отаре.

И только теперь я углядел мелькающую среди овец кудрявую головку мальца, видом напоминавшего ангелочка. Только у этого были изорванные шортики с помочами.

— Асхан, беги сюда. Гости пришли, — позвал мальчонку пастух.

— Это точно ваш отец? — Вадим вытирал пот со лба рукавом.

— Точно. Да вы не бойтесь. Ум у него как у столетнего старика, только обличье ребетёнка.

Странно было пожимать руку босоногому пацану с грустными недетскими глазами.

Мы до обеда пили калмыцкий чай и слушали страшную историю пастушьей семьи.

— Узнали мы о той поляне, когда там исчезла моя жена, — писклявым голосом младенца рассказывал мальчик. — Поляна в то лето была просто красная от лесной земляники. Моя Саида первая кинулась ее собирать, а за ней еще две наши соседки. Остальных остановили их крики. Красный туман окружил несчастных женщин, и они буквально стали растворяться в нем.