Малинка боялась волков. Жила она в городе, и шанс встретить волка был невелик, разве что из зоопарка сбежит; но все-таки дрожь пробирала, когда видела фотографии, или даже картинки в книгах. Волк большой, серый, голодный. Он нападает на любого, кого заметит, если у того нет ружья. А у Малинки откуда ружье? Она из рогатки и то стрелять не умеет.
Добавить в моё избранное
6 мин, 39 сек 8047
Ласковое прозвище дал ей дед, лесник и охотник. Он и бабушка Малинки жили в глуши, недалеко от села, славного своей пасекой. Порой они брали к себе внучку на лето, и вот там можно было бы всласть побояться серых лесных хищников — но Малинка редко оставалась одна. А когда наведывались в село, и вовсе было не до волков.
— Мала ты еще, Малинка, жить отшельницей, — шутил председатель дядя Георгий, он же «дядя Игого», как она звала его в раннем детстве. Дочери председателя, рыжие, нестерпимо веснушчатые, были подружками Малинки. Виделись редко, но стоило встретиться — носились, хохоча, по кочкам и буеракам вокруг села, пропадали в ежевичнике и на пасеке.
А вернувшись в дедово лесное «убежище», Малинка часами играла в траве возле самого дома, разглядывала зеленые стебли, ползущих по ним ярких жуков и гусениц. Тут можно было не думать, что вдруг увидишь едва заметную дорожку, от которой всегда становится грустно.
Про «след умерших» ей рассказала бабка. Говорила: когда человек покидает наш мир, душа уходит из дома, и, присмотревшись, можно заметить дорожку, которая начинается вдруг и ведет в никуда. Несколько часов она держится, может, и больше, точно сказать нельзя — не будешь же сидеть рядом и ждать, когда, наконец, исчезнет!
На траве след виден лучше всего, поскольку живая она, чувствует и прощается. А зимой под снегом следа не заметишь, если глаз не наметан — глубоко он укрыт. Трава, хоть и спит, все равно чует, но поди разгляди ту траву!
Малинка старалась рассмотреть след, когда в подъезде умерла соседка. Вертела головой по сторонам, разглядывала газон, мешая скорбящим родственникам и знакомым. На нее шикнули, и девчонка притихла.
А на будущий год вышла как-то утром гулять и увидела — цветки синеголовника на пустыре рядом с домом наклонились, образовав небольшую дорожку, и на них мелкие капельки, как роса, хоть все остальное сухо. Потом узнала, что в ту ночь не стало древнего деда, долгожителя их дома, который помнил, казалось, еще войны прошлого века, а ей как-то выстругал маленькую лошадку из дерева.
А больше, почитай, только раз или два заметила след — хоть и велик город, не так уж много где бывала Малинка, и, видно, в хорошее время.
Когда началась война, на улицах, с виду обычных, мирных, стало тревожно, словно выпустили на них стаю серых хищников, только невидимых. А когда на город участились налеты, Малинку отправили к деду и бабке. Решили, что там безопасней — кому нужен глухой лесной угол? Сами родители остались — работать.
В селе было невесело, тяжко. Много меньше стало народу — самые сильные отправились воевать. Слухи ходили разные, и сводки звучали по-разному — то далеко фронт, то ближе подходит.
— Надо бы перебраться в село, — говорил дед. — Зимой, а пока заготовим грибов и дичи.
Холод подкрался быстро. В прошлые годы на эти календарные дни еще многие деревья стояли в золоте, а сейчас на глазах облетали, и снег начал падать раньше обычного, правда, почти сразу таял.
— Скоро уже, — говорил дед. Был он угрюм и неразговорчив — все ближе велись бои, а порой невдалеке что-то бухало, и самолеты гудели высоко над черными елями.
— Там склады за рекой, по ним лупят…
Малинке представлялись длинные одинаковые дома, которые складывались, будто картонные, когда самолеты роняли на них футбольные мячи.
После очередных, громких и очень близких взрывов, у деда прихватило сердце. Таблеток дома найти не смогли — видно, случайно оставил в селе в прошлый раз. А бабушка ходила медленно, пока еще добредет…
— Я добегу, — вызвалась Малинка. — Я большая уже!
— Ну, смотри, внучка, — прошептал дед. А бабушка лишь головой покачала.
Дорога была хороша знакома и не слишком длинна. Давно перевалило за полдень, но, если не мешкать, доберется засветло. А обратно найдется, кому проводить.
Нет тут волков, думала девочка, семеня по тропинке. Дед не раз говорил — по эту сторону реки они не заходят… Но ведь они могут, когда холода, подобраться поближе к жилью? Или грохот прогонит их с того берега…
Малинка старалась сама себя не пугать, но получалось плохо, и она бежала быстро-быстро, чтобы никто не догнал.
Вот и знакомое поле с криво торчащими пугалами, а за ними дома.
«Они там, верно, почти все в клубе будут, как раз дойдешь, когда сводки слушают», — говорил дед.
Клуб — самый большой, с флагом на крыше. Девочка заторопилась пуще прежнего — сейчас встретят, напоят чаем… Раздалось гудение, и она невольно пригнулась, зажмурилась, пока страшная черная птица не пролетела. Что-то грохнуло, так, что сбило девочку с ног.
Малинка поднялась, потирая уши ладонями. Глаза слезились.
Впереди вместо бревенчатого дома полыхал огромный костер. Где-то за ним слышались крики, кто-то куда-то бежал; побежала и она, назад, к деду и бабке. Оставаться в селе было страшно, вдруг все тут сейчас сгорит и взорвется.
— Мала ты еще, Малинка, жить отшельницей, — шутил председатель дядя Георгий, он же «дядя Игого», как она звала его в раннем детстве. Дочери председателя, рыжие, нестерпимо веснушчатые, были подружками Малинки. Виделись редко, но стоило встретиться — носились, хохоча, по кочкам и буеракам вокруг села, пропадали в ежевичнике и на пасеке.
А вернувшись в дедово лесное «убежище», Малинка часами играла в траве возле самого дома, разглядывала зеленые стебли, ползущих по ним ярких жуков и гусениц. Тут можно было не думать, что вдруг увидишь едва заметную дорожку, от которой всегда становится грустно.
Про «след умерших» ей рассказала бабка. Говорила: когда человек покидает наш мир, душа уходит из дома, и, присмотревшись, можно заметить дорожку, которая начинается вдруг и ведет в никуда. Несколько часов она держится, может, и больше, точно сказать нельзя — не будешь же сидеть рядом и ждать, когда, наконец, исчезнет!
На траве след виден лучше всего, поскольку живая она, чувствует и прощается. А зимой под снегом следа не заметишь, если глаз не наметан — глубоко он укрыт. Трава, хоть и спит, все равно чует, но поди разгляди ту траву!
Малинка старалась рассмотреть след, когда в подъезде умерла соседка. Вертела головой по сторонам, разглядывала газон, мешая скорбящим родственникам и знакомым. На нее шикнули, и девчонка притихла.
А на будущий год вышла как-то утром гулять и увидела — цветки синеголовника на пустыре рядом с домом наклонились, образовав небольшую дорожку, и на них мелкие капельки, как роса, хоть все остальное сухо. Потом узнала, что в ту ночь не стало древнего деда, долгожителя их дома, который помнил, казалось, еще войны прошлого века, а ей как-то выстругал маленькую лошадку из дерева.
А больше, почитай, только раз или два заметила след — хоть и велик город, не так уж много где бывала Малинка, и, видно, в хорошее время.
Когда началась война, на улицах, с виду обычных, мирных, стало тревожно, словно выпустили на них стаю серых хищников, только невидимых. А когда на город участились налеты, Малинку отправили к деду и бабке. Решили, что там безопасней — кому нужен глухой лесной угол? Сами родители остались — работать.
В селе было невесело, тяжко. Много меньше стало народу — самые сильные отправились воевать. Слухи ходили разные, и сводки звучали по-разному — то далеко фронт, то ближе подходит.
— Надо бы перебраться в село, — говорил дед. — Зимой, а пока заготовим грибов и дичи.
Холод подкрался быстро. В прошлые годы на эти календарные дни еще многие деревья стояли в золоте, а сейчас на глазах облетали, и снег начал падать раньше обычного, правда, почти сразу таял.
— Скоро уже, — говорил дед. Был он угрюм и неразговорчив — все ближе велись бои, а порой невдалеке что-то бухало, и самолеты гудели высоко над черными елями.
— Там склады за рекой, по ним лупят…
Малинке представлялись длинные одинаковые дома, которые складывались, будто картонные, когда самолеты роняли на них футбольные мячи.
После очередных, громких и очень близких взрывов, у деда прихватило сердце. Таблеток дома найти не смогли — видно, случайно оставил в селе в прошлый раз. А бабушка ходила медленно, пока еще добредет…
— Я добегу, — вызвалась Малинка. — Я большая уже!
— Ну, смотри, внучка, — прошептал дед. А бабушка лишь головой покачала.
Дорога была хороша знакома и не слишком длинна. Давно перевалило за полдень, но, если не мешкать, доберется засветло. А обратно найдется, кому проводить.
Нет тут волков, думала девочка, семеня по тропинке. Дед не раз говорил — по эту сторону реки они не заходят… Но ведь они могут, когда холода, подобраться поближе к жилью? Или грохот прогонит их с того берега…
Малинка старалась сама себя не пугать, но получалось плохо, и она бежала быстро-быстро, чтобы никто не догнал.
Вот и знакомое поле с криво торчащими пугалами, а за ними дома.
«Они там, верно, почти все в клубе будут, как раз дойдешь, когда сводки слушают», — говорил дед.
Клуб — самый большой, с флагом на крыше. Девочка заторопилась пуще прежнего — сейчас встретят, напоят чаем… Раздалось гудение, и она невольно пригнулась, зажмурилась, пока страшная черная птица не пролетела. Что-то грохнуло, так, что сбило девочку с ног.
Малинка поднялась, потирая уши ладонями. Глаза слезились.
Впереди вместо бревенчатого дома полыхал огромный костер. Где-то за ним слышались крики, кто-то куда-то бежал; побежала и она, назад, к деду и бабке. Оставаться в селе было страшно, вдруг все тут сейчас сгорит и взорвется.
Страница
1 из 2
1 из 2
