Петр Сергеевич Никольский потянулся, преодолевая приятную ломоту — результат традиционной пятничной попойки с Себастианом Нкомо — сотрудником центра, которого он забрал к себе после смерти президента. Сёба, как его окрестила любимая дочурка великодержавного покойника, отирался вокруг Николаича со дня падения с моста до окончательной отправки в мир иной. Старик за что-то любил этого проклятого гонца из Пизы наоборот (Сёба, вообще-то, из Ганы). И даже дал ему русский паспорт и право проживания в столице, несмотря на скрежет зубовный царских постеничих Барсука и Коржика.
Добавить в моё избранное
6 мин, 19 сек 11716
Сегодня Петр Сергеевич решил не просыпаться. Рано еще совсем. За окошком его дачи на Пахре заорал петух придурошного Золотухина. «И какого черта он тут поселился, — плотнее закрывая веки подумал главный врач Кремлевки про своего соседа, — и, главное, на черта сдался ему этот шантеклер, когда сам он воет под тальянку, хоть вешайся».
Никольский пролежал еще часок в полудреме, мысленно хваля прогресс в очистке спиртосодержащих жидкостей. Голова не болела совсем. Ну, ни капельки. Такая приятная пустота, как будто мозги выпотрошены и отмокают в ванне, где-то рядом с телом. Кино же воспоминаний о вчерашней попойке шло рывками. Словно кто-то, назло любителям голых писек, повырезал самые интересные кадры. Начинали-то в Метрополе. Потом какие-то девки. Сёба, по обыкновению, купил сразу троих, чтобы одну подарить шефу. Потом бесконечные коридоры знаменитого отеля в поисках заготовленного номера.
«Вот же идиоты строили тогда!»
Что-то смутное, но не законченное, несмотря на все усилия Кати.
«Или Лены. Или нет! Ха! Все помню! Лена была с Сёбой. Это Тамара. Дрянь девка! Да и вообще, молодежь. Ничего не могут. Ни руками, ни чем. Компьютеры им подавай, а как до»…
«Надо бы проснуться», — подумал Никольский, услышав голос Нади, Надежды Михайловны, негромко жалующейся на что-то.
Глаза не открывались.
«Что-то не то. Я сплю дома в одежде. И Надя меня не раздела! Ну и что, что пьяный. Вот же старуха проклятая, всё ей не хватает? Ведь чего только нет у нее. Может же, если захочет, в Париж за хлебом ездить, а все ей мало!»
Красный блик через закрытые веки больно ударил по глазам. Три тени, поочередно перекрывая свет, вошли в комнату, неся какие-то яркие предметы.
Сёба вызвал скорую прямо в Метрополь, — услышал он голос жены. Но уже было поздно. Когда привезли в центр, он уже был мертв больше часа. Дефибриллятор сломался. Тогда сделали прямой массаж сердца, но ничего не помогло.
Да уж, — это уже Золотухин, — никогда не знаешь, где прихватит косая.
Не косая, а с косой, — узнал Никольский акцент Сёбы. — Он не ожил. Даже яд скорпиона не действовал.
Драматическая пауза. Никольский почувствовал, как двое остальных обернулись к Сёбе, а потом все трое повернулись в его, Никольского, сторону. Что-то горячее обожгло лоб.
Сёба, осторожней со свечками. Смотрите, капнули прямо на Петра Сергеича!
«Это же они обо мне. Да я не мертвый! Я живой-невредимый! Просто с похмелья! Главному врачу тоже можно напиться! Сейчас я закричу! Ой, голоса нет!»
Никольский попробовал пошевелить руками, но быстро понял, что они связаны на груди. Тем временем пауза закончилась:
Какой яд, Сёба? — опомнился Золотухин, — ты что такое несешь?
Ну, когда он умер, я попытался его оживить. Я это умею — он знает!
Кто знает?
Петр Сергеевич!
Что он знает? Он же мертвый…
Ну, он знал. У него же была полностью разбита голова. Мозги лежали на ступеньках. Санитар скорой даже на них поскользнулся.
Надя взвизгнула по-поросячьи и шумно выбежала из комнаты.
Заткнись, черный дурак! — прокричала она из кухни.
Какие мозги? — вмешался Золотухин, — ему что, массаж сердца делали, когда он был без головы?
Что мозги вылетели, никто, кроме меня, не понял.
Послышались шаги, и Надя вернулась в зал.
Прекрати свою чушь. Ты убил его. Ты водил его к девкам. И там он принял смерть свою, не в силах перенести собственной измены…
«Каким девкам? К гулящим, что ли? Ну и Надя, дочь попа, вечно как скажет по-тургеневски! Да никого он не убил. Сейчас, сейчас я встану. Вот уже руки задвигались, сейчас глаза открою. О, что такое? Что-то положили сверху на веки. Нет — это клей. Они мне глаза заклеили! Копрофаги! Я их всех кормил всю свою жизнь»…
Дверной звонок заставил вздрогнуть. Никольский почувствовал что-то вроде толчка. Входная дверь открылась, потянуло сквозняком. Глухие удары и голоса издалека сменились кряхтением работяг. Понизу понесло гадостной вонью давно немытого тела.
Ну вот. Примите, — прокуренные и пропитые голоса добавили красок к зловонию.
Что-то стукнуло прямо около головы. Зашуршала бумага, щелкнул затвор шариковой ручки. Звук открываемого кошелька и пересчитываемых пятисоток.
А выносить-то вы будете? — обращение к работяге.
Да ведь рано еще. Когда быть то?
В час приедет катафалк. Чтобы оба были.
Оба, матушка, маловато. Нужно вчетвером. Вона, туша какая. Да и гроб ваш тут дубовый.
Короче, сколько надо? — это уже вмешался Сёба.
Мужики отпрянули к стене, уронив ими же принесенные венки.
От тебя, батюшка, нам ничего не надо. Мы и так придем, — и, после паузы, — а где это вы так по-русски то научились? Не с Кубы ли?
Идите, идите, потом…
Дверь хлопнула.
Никольский пролежал еще часок в полудреме, мысленно хваля прогресс в очистке спиртосодержащих жидкостей. Голова не болела совсем. Ну, ни капельки. Такая приятная пустота, как будто мозги выпотрошены и отмокают в ванне, где-то рядом с телом. Кино же воспоминаний о вчерашней попойке шло рывками. Словно кто-то, назло любителям голых писек, повырезал самые интересные кадры. Начинали-то в Метрополе. Потом какие-то девки. Сёба, по обыкновению, купил сразу троих, чтобы одну подарить шефу. Потом бесконечные коридоры знаменитого отеля в поисках заготовленного номера.
«Вот же идиоты строили тогда!»
Что-то смутное, но не законченное, несмотря на все усилия Кати.
«Или Лены. Или нет! Ха! Все помню! Лена была с Сёбой. Это Тамара. Дрянь девка! Да и вообще, молодежь. Ничего не могут. Ни руками, ни чем. Компьютеры им подавай, а как до»…
«Надо бы проснуться», — подумал Никольский, услышав голос Нади, Надежды Михайловны, негромко жалующейся на что-то.
Глаза не открывались.
«Что-то не то. Я сплю дома в одежде. И Надя меня не раздела! Ну и что, что пьяный. Вот же старуха проклятая, всё ей не хватает? Ведь чего только нет у нее. Может же, если захочет, в Париж за хлебом ездить, а все ей мало!»
Красный блик через закрытые веки больно ударил по глазам. Три тени, поочередно перекрывая свет, вошли в комнату, неся какие-то яркие предметы.
Сёба вызвал скорую прямо в Метрополь, — услышал он голос жены. Но уже было поздно. Когда привезли в центр, он уже был мертв больше часа. Дефибриллятор сломался. Тогда сделали прямой массаж сердца, но ничего не помогло.
Да уж, — это уже Золотухин, — никогда не знаешь, где прихватит косая.
Не косая, а с косой, — узнал Никольский акцент Сёбы. — Он не ожил. Даже яд скорпиона не действовал.
Драматическая пауза. Никольский почувствовал, как двое остальных обернулись к Сёбе, а потом все трое повернулись в его, Никольского, сторону. Что-то горячее обожгло лоб.
Сёба, осторожней со свечками. Смотрите, капнули прямо на Петра Сергеича!
«Это же они обо мне. Да я не мертвый! Я живой-невредимый! Просто с похмелья! Главному врачу тоже можно напиться! Сейчас я закричу! Ой, голоса нет!»
Никольский попробовал пошевелить руками, но быстро понял, что они связаны на груди. Тем временем пауза закончилась:
Какой яд, Сёба? — опомнился Золотухин, — ты что такое несешь?
Ну, когда он умер, я попытался его оживить. Я это умею — он знает!
Кто знает?
Петр Сергеевич!
Что он знает? Он же мертвый…
Ну, он знал. У него же была полностью разбита голова. Мозги лежали на ступеньках. Санитар скорой даже на них поскользнулся.
Надя взвизгнула по-поросячьи и шумно выбежала из комнаты.
Заткнись, черный дурак! — прокричала она из кухни.
Какие мозги? — вмешался Золотухин, — ему что, массаж сердца делали, когда он был без головы?
Что мозги вылетели, никто, кроме меня, не понял.
Послышались шаги, и Надя вернулась в зал.
Прекрати свою чушь. Ты убил его. Ты водил его к девкам. И там он принял смерть свою, не в силах перенести собственной измены…
«Каким девкам? К гулящим, что ли? Ну и Надя, дочь попа, вечно как скажет по-тургеневски! Да никого он не убил. Сейчас, сейчас я встану. Вот уже руки задвигались, сейчас глаза открою. О, что такое? Что-то положили сверху на веки. Нет — это клей. Они мне глаза заклеили! Копрофаги! Я их всех кормил всю свою жизнь»…
Дверной звонок заставил вздрогнуть. Никольский почувствовал что-то вроде толчка. Входная дверь открылась, потянуло сквозняком. Глухие удары и голоса издалека сменились кряхтением работяг. Понизу понесло гадостной вонью давно немытого тела.
Ну вот. Примите, — прокуренные и пропитые голоса добавили красок к зловонию.
Что-то стукнуло прямо около головы. Зашуршала бумага, щелкнул затвор шариковой ручки. Звук открываемого кошелька и пересчитываемых пятисоток.
А выносить-то вы будете? — обращение к работяге.
Да ведь рано еще. Когда быть то?
В час приедет катафалк. Чтобы оба были.
Оба, матушка, маловато. Нужно вчетвером. Вона, туша какая. Да и гроб ваш тут дубовый.
Короче, сколько надо? — это уже вмешался Сёба.
Мужики отпрянули к стене, уронив ими же принесенные венки.
От тебя, батюшка, нам ничего не надо. Мы и так придем, — и, после паузы, — а где это вы так по-русски то научились? Не с Кубы ли?
Идите, идите, потом…
Дверь хлопнула.
Страница
1 из 2
1 из 2
