В одном большом городе в большом сером доме жила-была самая что ни на есть обычная семья: Папа, Мама и Сынок, и всё у них было хорошо.
Добавить в моё избранное
6 мин, 33 сек 9482
Когда Сынку исполнилось семь лет, Папа записал его в спортивную секцию, а Мама — в музыкальную школу. Сначала они пошли в самый лучший спортивный магазин и выбрали там самый лучший мяч, а потом пошли в музыкальный магазин, чтобы купить самый лучший рояль. Они долго искали его и наконец нашли. Он был золотистый как мёд, новенький, нигде не поцарапанный, и на изящно изогнутой крышке красовалась маленькая лира. О!, — сказала Мама и открыла крышку: а вдруг внутри что-то не так. Сынок чуть тронул сахарно-белую клавишу, и раздался звук такой чистоты, сладости и округлости, что Сынку показалось, будто он лизнул свой любимый пломбир. Берем! — решил Папа и протянул деньги продавцу.
Рояль привезли домой и поставили в углу самой большой комнаты. Но Сынок редко играл на Рояле — ему куда больше нравилось заниматься в спортивной секции. А Рояль скучал ужасно. Музыкальный инструменты любят, чтобы на них играли, иначе они сильно расстраиваются.
Как-то днем, когда Мама и Папа были на работе, а Сынок в школе, Рояль начал разговаривать сам с собой. Вдруг он услышал приглушенные проклятия откуда-то сверху. Он остановился и прислушался.
— Эй, сударь, уж не знаю, как Вас там!
Рояль удивился:
— Вы ко мне?
— Да, да, к Вам! Вы знаете, что мешаете мне сочинять музыку?
Рояль встал на цыпочки, поглядел вверх и увидел над собой портрет Иоганна Себастьяна Баха. Бах смотрел строго и почти что сердито.
В руках у него был нотный свиток.
— Извините великодушно, — пропел Рояль. — Я не знал, что Вы заняты.
— Я занят! Черт возьми, угораздило же какого-то пачкуна изобразить меня с этим свитком в руках, и теперь я вынужден изо дня в день, из столетия в столетие сочинять одну и ту же фугу! Согласитесь, веселое занятие!
— Мне тоже скучно, господин капельмейстер, — прожурчал Рояль, — но теперь мы обнаружили, что нас двое… Может быть, пока никого нет дома, Вы на мне поиграете?
— Я?! На этом… на этом безобразии?! С этим бутылочным звуком? Нет уж, увольте! Вот если бы Вы были Клавесином…
— А кто такой Клавесин?
— Мой друг, которого больше нет, — угрюмо буркнул Бах, но в этот момент открылась дверь и в квартиру вошел Сынок. Бах и Рояль сделали вид, что они незнакомы.
Ночью, когда все уснули, Рояль, мучимый любопытством, тихо-тихо подкатился к книжной полке и прошептал на ухо Толковому Словарю:
— Будьте добры, позовите, пожалуйста, Энциклопедию!
— Какую тебе еще энциклопедию по ночам… — заворчал Словарь.
— Ах, тише! Лучше бы музыкальную.
— Подожди.
Вскоре новенькая щеголеватая Музыкальная Энциклопедия лежала на крышке Рояля.
— Госпожа Энциклопедия, не могу ли я что-нибудь узнать о Клавесине?
Энциклопедия очень обрадовалась, что наконец-то кому-то понадобилась и, бойко шелестя страницами, нашла нужную страницу. К утру Рояль знал почти всё о своем благородном предке. Когда часы пробили семь, Толковый Словарь помог Энциклопедии взобраться на верхнюю полку, а Рояль так же тихо укатил в свой угол.
С этого дня у Рояля появилась мечта: стать таким, как Клавесин. О, какой я громоздкий и неуклюжий! — сетовал он. — Как резко звучу! Какой я неотесанный грубиян — отвечаю ругательством на каждое неловкое прикосновение! Какой я скучный — ведь у меня только одна клавиатура, две педали и ни одного дополнительного регистра! Да и что за педали — стоит озорному мальчишке нажать на правую, как мои звуки начинают бестолково метаться и сталкиваться, словно рыбы в мутной воде! О, как несчастен!
Ни о чем подобном он Баху не говорил — ведь тот был занят, — но по ночам в Рояле шла огромная внутренняя работа. Он пытался изменить в себе всё и, оставив золотисто-медовую оболочку, наполнить ее серебристым звучанием. И вот однажды, когда вновь никого не было дома, Рояль робко, но определенно сказал:
— Соль.
Это соль вышло такое нежное, шелестяще-струнное, что Бах вскинул брови:
— Что, что?…
— Соль, — повторил Рояль и засмеялся.
— О, Клавесин! — прошептал Бах, и две тяжелые слезы скатились со старческих щек и упали на клавиши.
— Ля-си, — сказали не то клавиши, не то слезы. — Сойдите ко мне, господин капельмейстер, — прозвенел Рояль, — теперь я почти Клавесин!
— О друг мой! — растрогался Бах. — Если б я мог! Но тот жалкий пачкун не удосужился нарисовать мне ноги! Так что сыграй мне что-нибудь сам, что захочешь.
И началась музыка. За окном стремительно пролетали стрижи, на соседнем балконе заливалась трелями канарейка, со двора доносился гомон дерущихся воробьев… Раньше Роялю было бы очень трудно подобрать переливчатое щебетание птиц, но теперь, когда он стал Клавесином, это оказалось проще простого.
— О Рамо! — шептал Бах, вытирая слезы краешком рукава. — Я, пожалуй, был несправедлив к нему: его хваленый Трактат о гармонии — вздор, но музыку сочинять он все же умел!
Рояль привезли домой и поставили в углу самой большой комнаты. Но Сынок редко играл на Рояле — ему куда больше нравилось заниматься в спортивной секции. А Рояль скучал ужасно. Музыкальный инструменты любят, чтобы на них играли, иначе они сильно расстраиваются.
Как-то днем, когда Мама и Папа были на работе, а Сынок в школе, Рояль начал разговаривать сам с собой. Вдруг он услышал приглушенные проклятия откуда-то сверху. Он остановился и прислушался.
— Эй, сударь, уж не знаю, как Вас там!
Рояль удивился:
— Вы ко мне?
— Да, да, к Вам! Вы знаете, что мешаете мне сочинять музыку?
Рояль встал на цыпочки, поглядел вверх и увидел над собой портрет Иоганна Себастьяна Баха. Бах смотрел строго и почти что сердито.
В руках у него был нотный свиток.
— Извините великодушно, — пропел Рояль. — Я не знал, что Вы заняты.
— Я занят! Черт возьми, угораздило же какого-то пачкуна изобразить меня с этим свитком в руках, и теперь я вынужден изо дня в день, из столетия в столетие сочинять одну и ту же фугу! Согласитесь, веселое занятие!
— Мне тоже скучно, господин капельмейстер, — прожурчал Рояль, — но теперь мы обнаружили, что нас двое… Может быть, пока никого нет дома, Вы на мне поиграете?
— Я?! На этом… на этом безобразии?! С этим бутылочным звуком? Нет уж, увольте! Вот если бы Вы были Клавесином…
— А кто такой Клавесин?
— Мой друг, которого больше нет, — угрюмо буркнул Бах, но в этот момент открылась дверь и в квартиру вошел Сынок. Бах и Рояль сделали вид, что они незнакомы.
Ночью, когда все уснули, Рояль, мучимый любопытством, тихо-тихо подкатился к книжной полке и прошептал на ухо Толковому Словарю:
— Будьте добры, позовите, пожалуйста, Энциклопедию!
— Какую тебе еще энциклопедию по ночам… — заворчал Словарь.
— Ах, тише! Лучше бы музыкальную.
— Подожди.
Вскоре новенькая щеголеватая Музыкальная Энциклопедия лежала на крышке Рояля.
— Госпожа Энциклопедия, не могу ли я что-нибудь узнать о Клавесине?
Энциклопедия очень обрадовалась, что наконец-то кому-то понадобилась и, бойко шелестя страницами, нашла нужную страницу. К утру Рояль знал почти всё о своем благородном предке. Когда часы пробили семь, Толковый Словарь помог Энциклопедии взобраться на верхнюю полку, а Рояль так же тихо укатил в свой угол.
С этого дня у Рояля появилась мечта: стать таким, как Клавесин. О, какой я громоздкий и неуклюжий! — сетовал он. — Как резко звучу! Какой я неотесанный грубиян — отвечаю ругательством на каждое неловкое прикосновение! Какой я скучный — ведь у меня только одна клавиатура, две педали и ни одного дополнительного регистра! Да и что за педали — стоит озорному мальчишке нажать на правую, как мои звуки начинают бестолково метаться и сталкиваться, словно рыбы в мутной воде! О, как несчастен!
Ни о чем подобном он Баху не говорил — ведь тот был занят, — но по ночам в Рояле шла огромная внутренняя работа. Он пытался изменить в себе всё и, оставив золотисто-медовую оболочку, наполнить ее серебристым звучанием. И вот однажды, когда вновь никого не было дома, Рояль робко, но определенно сказал:
— Соль.
Это соль вышло такое нежное, шелестяще-струнное, что Бах вскинул брови:
— Что, что?…
— Соль, — повторил Рояль и засмеялся.
— О, Клавесин! — прошептал Бах, и две тяжелые слезы скатились со старческих щек и упали на клавиши.
— Ля-си, — сказали не то клавиши, не то слезы. — Сойдите ко мне, господин капельмейстер, — прозвенел Рояль, — теперь я почти Клавесин!
— О друг мой! — растрогался Бах. — Если б я мог! Но тот жалкий пачкун не удосужился нарисовать мне ноги! Так что сыграй мне что-нибудь сам, что захочешь.
И началась музыка. За окном стремительно пролетали стрижи, на соседнем балконе заливалась трелями канарейка, со двора доносился гомон дерущихся воробьев… Раньше Роялю было бы очень трудно подобрать переливчатое щебетание птиц, но теперь, когда он стал Клавесином, это оказалось проще простого.
— О Рамо! — шептал Бах, вытирая слезы краешком рукава. — Я, пожалуй, был несправедлив к нему: его хваленый Трактат о гармонии — вздор, но музыку сочинять он все же умел!
Страница
1 из 2
1 из 2
