Пусть никто никогда

Он после годовой отсрочки в девятнадцать лет собирался в армию. Она заканчивала десятый и мечтала выйти за него замуж. Два года разлуки, как казалось им, не пугали ни его, ни ее. Они слишком сильно любили друг друга, и бетонный забор, возвышавшийся напротив ее дома, украшали выведенные огненно-красной краской огромные переплетенные две буквы «А», что означало «Анна и Алексей». Он нарисовал их год назад, когда думал, что его со дня на день заберут, однако медкомиссия вынесла свой вердикт: отсрочка на год. Еще триста шестьдесят шесть дней они могли быть вместе: все так же встречаться в парке, бродить по набережной и прятаться от всего мира в квартире его дяди — экспедитора, каждые две-три недели уезжавшего куда-нибудь по делам.

Год растаял. Тоскливая осень вступала в свои права. И он вновь получил повестку в военкомат. Она тихо спала в своей постели, когда он с пустым безразличием решив, что уж теперь-то его непременно «загребут», переступил порог военкомата. Его ожидания сбылись: через три дня, в девять утра, он должен был явиться для отправки на прохождение воинской службы. Когда паспорт с зажатой в нем повесткой лег на середину письменного стола, он вспомнил о ней: озорные карие глаза, ниспадающие волной на плечи, русые волосы, милая улыбка. И вдруг остро почувствовал, как между ними, впервые за три года их отношений, непроглядной стеной вырастает время — два года, когда они будут разлучены, и их любовь останется только в сердцах, не подкрепленная ни касанием, ни поцелуем. В этот день он не пошел к ней. Он пошел к друзьям. Карман его куртки оттопыривала бутылка водки… В шумном застолье, которое пока еще никто не называл проводами, хотя повод был известен всем, принимали участие все его друзья. Семь человек шумели и веселились в маленьком зале квартиры Витьки — первого кореша Лехи из всех остальных. Витек, отслуживший год назад, самый старший в их компании, умело и вовремя подливал, сетовал на отсутствие дам и рассказывал множество анекдотов. Алексей большей частью молчал и, принимая от уже отслуживших советы, как вести себя в армии в той или иной ситуации, лишь устало кивал — видно было, что мысли его витают где-то далеко. Однако каждый тост он добросовестно выпивал, итогом чего стало почти полное забытье. Временами, будто пробуждаясь ото сна, он слышал голос Витька, который, подсев ближе, вновь и вновь втолковывал ему одну и ту же мысль:

— Ты приворожи ее, Леха! У нас в части некоторые так делали. И дожидались девчонки. Письма писали и все такое… Моя-то меня не дождалась — замуж выскочила. А кабы кто надоумил меня перед уходом, я бы сам приворожил. Честное слово тебе даю!

Алексей что-то еще выпил, чем-то запил и вновь отключился. Очнувшись, он услышал все тот же голос:

— … Сходи к бабке-ворожее. У меня и адрес есть. Она тебе скажет, что и когда. Все сама сделает. И служи спокойно. Верняк, я тебе говорю!

Алексей уснул прямо за столом. Последнее, что он услышал, был голос Бутусова и группы «Наутилус», летящий со старенького шарповского магнитофона:

«Пусть никто никогда не полюбит его»… Утром, с этой фразой, набатом звенящей в ушах, Алексей кое-как оторвал голову от подушки и с усмешкой отметил, что магнитофон играет все ту же песню. Из зала доносились голоса. Поднявшись, он пошел на звук. Грязная посуда со стола была уже убрана, и теперь на нем громоздились бутылки пива. Из шести вчерашних гуляк сейчас за столом оставались только трое — все те, кто ночевал у Витьки.

Увидев вошедшего, Витька захлопал в ладоши и закричал: «Слава выжившим!» Друзья тут же вручили Алексею бутылку пива и соленую рыбешку: по всему было видно, что они собираются перевести проводы на второй день. Однако уже к двум часам Алексей остался с Витькой наедине — остальные разошлись по домам спать.

Витька, на вид совершенно трезвый, будто бы и не было в его жизни ни вчерашней пьянки, ни сегодняшнего пива, снова заговорил о ворожбе. Он долго доказывал, что иначе нельзя и что только так у Лехи останется стопроцентная гарантия будущей свадьбы. Приведя кучу доводов, он в конце концов со свойственной ему решимостью приступил к делу.

— Значит, так: одевайся и пошли! — заявил он.

— Я знаю, один ты не решишься. Пойдем вместе. Вставай, тебе говорю!

Алексей повиновался. «А почему бы, собственно, и нет, — кружилось в его хмельной голове.

— Может, действительно так оно вернее: два года все-таки!» Он шел за другом в частный сектор. Через пять минут он понял, что попросит у бабки-ворожеи.

Бабка — морщинистая старуха, настоящее имя которой знали лишь немногие, — по кривой дорожке, окутанной тенью разросшихся груш, провела друзей к дому и впустила в захламленную переднюю. Узнав, кто именно пришел к ней по делу, она выставила Витьку за дверь, а Алексею указала на стул, присев на который он оказался с бабкой почти лицом к лицу, такого она была низенького росточка.