— Герберт, ты сумасшедший. Съешь хоть что-нибудь! Съесть? При одной мысли об этом у молодого лыжника скручивало живот. Страх? Нервы? Еще какая-то гадость? Да, было похоже именно на это. Не каждый день выступаешь на Олимпиаде. И не каждый день — тем более, — тебя все считают возможным фаворитом. Поэтому даже без еды немца подташнивало.
Добавить в моё избранное
7 мин, 19 сек 8351
— Выдам обратно. Лучше и не пытаться.
— Ты хочешь упасть в голодный обморок прямо на трассе? Керш пожал плечами и ухмыльнулся.
— Ты думаешь, лучше будет, если меня стошнит на всё тот же спуск? — Ну, тебе выступать… Герб задумчиво провел взглядом чашку чаю, поднесенную сокомандником-фигуристом к губам. Желудок скрутил пренеприятнейший спазм. Пришлось отвернуться и прикрыть глаза. Слава Богу, хоть ночью спал! А то могло бы быть и хуже. Но со сном у лыжника никогда проблем не было. Иначе бы, наверно, он бы и не… а, да что там. Для этого существовали тысячи всяких гадостей, снотворными называющихся. Главное — подобрать так, чтобы не посчитали за допинг. Иначе совсем обидно будет. Совсем-совсем. А кстати, быть может, есть и такие таблетки, чтобы и пожрать нормально в день выступления можно было? Вряд ли. Он бы знал.
— Керш? — Это уже был кто-то из своих, из лыжников, — Ты бы и правда поел. А то вид у тебя… несчастный… Герберт вскочил и со злостью посмотрел на очередного сокомандника. Они что, решили все довести его? «Съешь что-нибудь, ну съешь… Ну что-нибудь. Ну съешь»…— Может, вы отстанете от меня? И так мне хреново! Друзья, блин, называются! — в голосе Герба проскользнули истеричные нотки. Все, кто был на кухне, тактично отвернулись. В том числе и те, на кого собственно и вызверялся молодой лыжник.
— Гады, — сквозь зубы пробурчал Керш и вышел из кухни. Жрать-то хотелось. Так, что в животе урчало. Но при мыслях о еде становилось тошно. Вот и все дела. Немец вздохнул и вышел на балкон. Быть может, свежий воздух хоть как-то поможет? Но на это надежд было мало.
— Керш? Герберт, засмотревшийся на играющих в снегу псов, резко повернулся, собираясь отвечать, что он, во-первых, следит за временем, а во-вторых есть не хочет. И не будет. И пошли бы все… Но за его спиной стоял кто-то незнакомый.
— Д-да?— Что, волнуешься перед заездом?— Похоже, — и все равно откровенничать тем более не хотелось, — А кто вы?— Не важно. Зато я знаю, что можно сделать, чтобы ты перестал волноваться. Да, и по мнению Герба этот человек никак не был похож на психолога. Или врача. Или лыжника. Впрочем, мало ли?— Что?— Вот, — перед лицом немца мелькнул чек с вписанной круглой суммой, — Ты проигрываешь — и он твой. И никаких нервов. А? Еще один спазм. Как от мыслей о еде. Тошнота. Это вот ему только что предложили? Это? Так? Да не пошел бы он! Со своим! Герберт даже в мыслях не мог подобрать слов. Чтобы как минимум — культурных. А незнакомец терпеливо ждал. С каменным лицом.
— Иди к черту. Я так не играю. На лице человека появилась улыбка — такая, что Керш аж осклабился в ответ.
— Я пока что предлагаю по-хорошему, Герберт.
— И я пока совсем по-доброму говорю тебе — иди к черту. И желательно побыстрее.
— Подумай, мальчик. Такие деньги ты еще не скоро заработаешь. Подумай — и посмотрим. На трассе посмотрим. Будешь хорошим мальчиком — получишь конфетку, — не давая позеленевшему от злости Кершу что-либо ответить, человек ушел. Лыжник с перекосившимся лицом остался стоять. Нет. Только не он — кто угодно, но не он. Эта победа — гораздо дороже всех, всех возможных денег. И… сразу видно, что со спортом — настоящим спортом, — тот человек не слишком и знаком. Победа, к которой идешь всю жизнь — всегда дороже.
— Сука. Хрен тебе. Назло не сдамся. Скоситься на часы. И от нечего делать — или от нервов? — пойти, посмотреть, как техники шаманят над лыжами. Бубен им, что ли, принести?
Его била крупная дрожь. С каждой минутой — все сильнее. С каждой сводкой с «поля боя» — все сильнее. Керш сидел на деревянной ледяной лавке и болтал ногами в воздухе — и для кого делали лавки едва ли не в метр высотой? Глаза были плотно зажмурены. Он только слушал. Слушал — и дрожал.
— Герб, американец прошел хуже, чем мы ожидали.
— К черту, к черту, к черту… — Что ты там бормочешь?— Черт, да отстаньте! — и вновь бормотание, — К черту, к черту… — Француз ошибся и грохнулся на последнем отрезке.
— К черту… — Да прекрати мандраж, Герб! Вон, твои шансы повышаются!— Да. А еще чьи-то другие шансы повышаются. Того, кто попросил француза шлепнуться на задницу перед всем миром.
— Ты чего?— Мне тоже предложили проехаться на пузе ради чего-то кругленького. Молчание в ответ. Немец открыл глаза, вперившись в удивленный взгляд тренера.
— И? — Ради этой победы и сдохнуть можно, — тонкие губы расплылись в очень нехорошей, хоть и дрожащей, усмешке.
— Только прекрати мандраж, угу? Кивнув, Герберт опять закрыл глаза. Его колотила крупная дрожь.
— Готов?— На трассу выходит представитель Германии, Герберт Керш… — Герб, ты ответь мне, может, а? Немец только отмахнулся, поправляя шлем. И перчатки. А что там с креплениями? Руки тряслись как у алкоголика.
— Прекрати! — рявкнул тренер. И это помогло. Мандраж как рукой сняло. Осторожно подъехать к стартовой черте.
— Ты хочешь упасть в голодный обморок прямо на трассе? Керш пожал плечами и ухмыльнулся.
— Ты думаешь, лучше будет, если меня стошнит на всё тот же спуск? — Ну, тебе выступать… Герб задумчиво провел взглядом чашку чаю, поднесенную сокомандником-фигуристом к губам. Желудок скрутил пренеприятнейший спазм. Пришлось отвернуться и прикрыть глаза. Слава Богу, хоть ночью спал! А то могло бы быть и хуже. Но со сном у лыжника никогда проблем не было. Иначе бы, наверно, он бы и не… а, да что там. Для этого существовали тысячи всяких гадостей, снотворными называющихся. Главное — подобрать так, чтобы не посчитали за допинг. Иначе совсем обидно будет. Совсем-совсем. А кстати, быть может, есть и такие таблетки, чтобы и пожрать нормально в день выступления можно было? Вряд ли. Он бы знал.
— Керш? — Это уже был кто-то из своих, из лыжников, — Ты бы и правда поел. А то вид у тебя… несчастный… Герберт вскочил и со злостью посмотрел на очередного сокомандника. Они что, решили все довести его? «Съешь что-нибудь, ну съешь… Ну что-нибудь. Ну съешь»…— Может, вы отстанете от меня? И так мне хреново! Друзья, блин, называются! — в голосе Герба проскользнули истеричные нотки. Все, кто был на кухне, тактично отвернулись. В том числе и те, на кого собственно и вызверялся молодой лыжник.
— Гады, — сквозь зубы пробурчал Керш и вышел из кухни. Жрать-то хотелось. Так, что в животе урчало. Но при мыслях о еде становилось тошно. Вот и все дела. Немец вздохнул и вышел на балкон. Быть может, свежий воздух хоть как-то поможет? Но на это надежд было мало.
— Керш? Герберт, засмотревшийся на играющих в снегу псов, резко повернулся, собираясь отвечать, что он, во-первых, следит за временем, а во-вторых есть не хочет. И не будет. И пошли бы все… Но за его спиной стоял кто-то незнакомый.
— Д-да?— Что, волнуешься перед заездом?— Похоже, — и все равно откровенничать тем более не хотелось, — А кто вы?— Не важно. Зато я знаю, что можно сделать, чтобы ты перестал волноваться. Да, и по мнению Герба этот человек никак не был похож на психолога. Или врача. Или лыжника. Впрочем, мало ли?— Что?— Вот, — перед лицом немца мелькнул чек с вписанной круглой суммой, — Ты проигрываешь — и он твой. И никаких нервов. А? Еще один спазм. Как от мыслей о еде. Тошнота. Это вот ему только что предложили? Это? Так? Да не пошел бы он! Со своим! Герберт даже в мыслях не мог подобрать слов. Чтобы как минимум — культурных. А незнакомец терпеливо ждал. С каменным лицом.
— Иди к черту. Я так не играю. На лице человека появилась улыбка — такая, что Керш аж осклабился в ответ.
— Я пока что предлагаю по-хорошему, Герберт.
— И я пока совсем по-доброму говорю тебе — иди к черту. И желательно побыстрее.
— Подумай, мальчик. Такие деньги ты еще не скоро заработаешь. Подумай — и посмотрим. На трассе посмотрим. Будешь хорошим мальчиком — получишь конфетку, — не давая позеленевшему от злости Кершу что-либо ответить, человек ушел. Лыжник с перекосившимся лицом остался стоять. Нет. Только не он — кто угодно, но не он. Эта победа — гораздо дороже всех, всех возможных денег. И… сразу видно, что со спортом — настоящим спортом, — тот человек не слишком и знаком. Победа, к которой идешь всю жизнь — всегда дороже.
— Сука. Хрен тебе. Назло не сдамся. Скоситься на часы. И от нечего делать — или от нервов? — пойти, посмотреть, как техники шаманят над лыжами. Бубен им, что ли, принести?
Его била крупная дрожь. С каждой минутой — все сильнее. С каждой сводкой с «поля боя» — все сильнее. Керш сидел на деревянной ледяной лавке и болтал ногами в воздухе — и для кого делали лавки едва ли не в метр высотой? Глаза были плотно зажмурены. Он только слушал. Слушал — и дрожал.
— Герб, американец прошел хуже, чем мы ожидали.
— К черту, к черту, к черту… — Что ты там бормочешь?— Черт, да отстаньте! — и вновь бормотание, — К черту, к черту… — Француз ошибся и грохнулся на последнем отрезке.
— К черту… — Да прекрати мандраж, Герб! Вон, твои шансы повышаются!— Да. А еще чьи-то другие шансы повышаются. Того, кто попросил француза шлепнуться на задницу перед всем миром.
— Ты чего?— Мне тоже предложили проехаться на пузе ради чего-то кругленького. Молчание в ответ. Немец открыл глаза, вперившись в удивленный взгляд тренера.
— И? — Ради этой победы и сдохнуть можно, — тонкие губы расплылись в очень нехорошей, хоть и дрожащей, усмешке.
— Только прекрати мандраж, угу? Кивнув, Герберт опять закрыл глаза. Его колотила крупная дрожь.
— Готов?— На трассу выходит представитель Германии, Герберт Керш… — Герб, ты ответь мне, может, а? Немец только отмахнулся, поправляя шлем. И перчатки. А что там с креплениями? Руки тряслись как у алкоголика.
— Прекрати! — рявкнул тренер. И это помогло. Мандраж как рукой сняло. Осторожно подъехать к стартовой черте.
Страница
1 из 2
1 из 2
