Светлый, славянский город Великий Новгород, откуда пошла быть земля русская, Беляков постепенно возненавидел. Каждое лето он катался туда раз в месяц с новой подругой. Всем его барышням почему-то хотелось полюбоваться красотами музея под открытым небом, и Белякову приходилось восхищаться и умиляться вместе с ними…
Добавить в моё избранное
6 мин, 15 сек 7020
На третий год новизна для него поблекла; глаз начал различать изъяны, тщательно скрываемые кем-то, а затем сумеречная сторона древнего поселения предстала во всей своей пугающей и непотребной языческой красе. Это было удивительно и ново. Беляков стал гулять по городу, с брезгливым интересом приглядываясь к архитектурным памятникам, таящим в себе злонамеренные оккультные функции. Признаки, указывающие на это, обнаруживались повсюду. Вначале Беляков не верил своим глазам, но, изучив на досуге несколько книг по семиотике и магии символов, понял, насколько беспечным туристом был все эти годы. Не прекращая заводить новые знакомства с барышнями своего круга, Беляков сделался в Новгороде частым гостем и даже стал узнаваем некоторыми нищими. Будучи человеком любопытным, он несколько раз щедро одаривал попрошаек, ища в их краеведческих россказнях не милости, но жертвы. И был за то вознаграждён такими красочными подробностями о местных достопримечательностях, что мороз пробегал по коже.
Зло прочно засело в Новгороде со дня его основания дикими языческим племенем на берегу Ильменя. Раскопки древнего городища первопоселенцев на том участке, где Волхов впадает в озеро, были спешно прекращены к концу 70-х. Бомж поведал, как засуетилось партийное начальство, постоянно наведываясь на раскоп, а потом чёрные «Волги» сменились зелёными армейскими «Уралами». Археологов выселили. Неделю солдатики рыли экскаваторами глубокие рвы, а затем спящий город сотрясла череда мощных взрывов. Когда оцепление сняли, на месте пра-Новгорода плескались мутные воды Ильменя, полные глушёной рыбы. До сих пор после осенних штормов мальчишки находят выброшенные волнами кусочки утвари, странные украшения и загадочные изделия языческих мастеров, до которых так охочи приезжающие из Скандинавии богатые колдуны.
Белякова рассказы нищих вгоняли в дрожь. Со страхом и пониманием разглядывал он раннехристианские кресты на часовнях XII века, а барышни в счастливом неведении восторгались и щёлкали фотоаппаратами, не подозревая даже, у входа в какие бездны они стоят. По-видимому, крайне смутно догадывались об этом в прежние времена и коммунистические «отцы города», одержимые святыми партийными идеалами, что доходят из самых жутких глубин ада до самых мрачных уголков сознания. Только по их попущению сохранились две часовни характерной греческой архитектуры. В одной, возведённой купцами и путешественниками, ходившими через Новгород «из грек в варяги», открыто молились Водяному Царю, дабы не имал кораблей и усмирял шторм на Ильмене. Раньше её охранял наряд милиции, но туда всё равно лазали рыбаки, чтобы накопать червей. Земляные черви, водившиеся в разрытом полу осквернённой безбожниками часовни, оказывались почему-то особо длинными и жирными, словно им было чем отъедаться на протяжении столетий. В другой имелась мощная магнитная аномалия. Все проёмы в ней были основательно заложены кирпичом, исключавшими любую попытку проникновения. Компас рядом с часовней буквально сходил с ума, нередко останавливались и механические часы.
Такие аномальные точки Беляков ненавидел, испытывая к ним инстинктивное отвращение, но подобных мест в Новгороде имелось много. Встречались они на каждом шагу, коля глаз вызывающе мрачной извращённостью, а в старом городе и вовсе гармонично вписываясь в мещанское полотно двухэтажных приземистых корпусов и запущенных палисадников. Обрастая улицами, они формировали лицо города.
В последний свой визит Беляков не мог не заметить особую тщательность, с какой администрация Новгорода преобразовывала его в туристический центр, изо всех сил используя архитектурное наследие предков. Кремль был расчищен от «культурного слоя», достроен до прежних размеров и заботливо отреставрирован внутри. Повсюду велись раскопки с одновременной доделкой обнаруженных старых построек. Город откапывался из земли. Его руины обрастали новой плотью, подобно возрождённому некромантом истлевшему мертвецу. Белякову не нравились зловещие перемены. Даже ультрамодный выставочный павильон торгового центра был не способен ввести в заблуждение человека, чей взор научился выявлять сокрытые знаки. А уж стоящая в тупике у монастыря колоссальная церковь Трансфигурации совершенно бесстыдно навевала впечатление кощунственных реформ.
Достаточно было уйти в мещанские кварталы, как становилось ясно, что загадочные славянские культы крепко обосновались на этой земле, ради приличия слегка прикрывшись маской православного христианства. О том наглядно свидетельствовали грязно-белые церкви с облупившимися, словно изъеденными гнилью стенами. Однако, несмотря на неказистость, храмы активно посещались, на что указывала протоптанная дорожка к железной лесенке, ведущей на второй этаж, а также густой дух языческого порока, которому неоткуда было взяться в пустующем здании. Беляков чуял его сердцем, и это заставляло обходить чуждые святыни дальними тропками, проложенными обывателями между гигантских, в рост человека, репейников и крапивы.
Зло прочно засело в Новгороде со дня его основания дикими языческим племенем на берегу Ильменя. Раскопки древнего городища первопоселенцев на том участке, где Волхов впадает в озеро, были спешно прекращены к концу 70-х. Бомж поведал, как засуетилось партийное начальство, постоянно наведываясь на раскоп, а потом чёрные «Волги» сменились зелёными армейскими «Уралами». Археологов выселили. Неделю солдатики рыли экскаваторами глубокие рвы, а затем спящий город сотрясла череда мощных взрывов. Когда оцепление сняли, на месте пра-Новгорода плескались мутные воды Ильменя, полные глушёной рыбы. До сих пор после осенних штормов мальчишки находят выброшенные волнами кусочки утвари, странные украшения и загадочные изделия языческих мастеров, до которых так охочи приезжающие из Скандинавии богатые колдуны.
Белякова рассказы нищих вгоняли в дрожь. Со страхом и пониманием разглядывал он раннехристианские кресты на часовнях XII века, а барышни в счастливом неведении восторгались и щёлкали фотоаппаратами, не подозревая даже, у входа в какие бездны они стоят. По-видимому, крайне смутно догадывались об этом в прежние времена и коммунистические «отцы города», одержимые святыми партийными идеалами, что доходят из самых жутких глубин ада до самых мрачных уголков сознания. Только по их попущению сохранились две часовни характерной греческой архитектуры. В одной, возведённой купцами и путешественниками, ходившими через Новгород «из грек в варяги», открыто молились Водяному Царю, дабы не имал кораблей и усмирял шторм на Ильмене. Раньше её охранял наряд милиции, но туда всё равно лазали рыбаки, чтобы накопать червей. Земляные черви, водившиеся в разрытом полу осквернённой безбожниками часовни, оказывались почему-то особо длинными и жирными, словно им было чем отъедаться на протяжении столетий. В другой имелась мощная магнитная аномалия. Все проёмы в ней были основательно заложены кирпичом, исключавшими любую попытку проникновения. Компас рядом с часовней буквально сходил с ума, нередко останавливались и механические часы.
Такие аномальные точки Беляков ненавидел, испытывая к ним инстинктивное отвращение, но подобных мест в Новгороде имелось много. Встречались они на каждом шагу, коля глаз вызывающе мрачной извращённостью, а в старом городе и вовсе гармонично вписываясь в мещанское полотно двухэтажных приземистых корпусов и запущенных палисадников. Обрастая улицами, они формировали лицо города.
В последний свой визит Беляков не мог не заметить особую тщательность, с какой администрация Новгорода преобразовывала его в туристический центр, изо всех сил используя архитектурное наследие предков. Кремль был расчищен от «культурного слоя», достроен до прежних размеров и заботливо отреставрирован внутри. Повсюду велись раскопки с одновременной доделкой обнаруженных старых построек. Город откапывался из земли. Его руины обрастали новой плотью, подобно возрождённому некромантом истлевшему мертвецу. Белякову не нравились зловещие перемены. Даже ультрамодный выставочный павильон торгового центра был не способен ввести в заблуждение человека, чей взор научился выявлять сокрытые знаки. А уж стоящая в тупике у монастыря колоссальная церковь Трансфигурации совершенно бесстыдно навевала впечатление кощунственных реформ.
Достаточно было уйти в мещанские кварталы, как становилось ясно, что загадочные славянские культы крепко обосновались на этой земле, ради приличия слегка прикрывшись маской православного христианства. О том наглядно свидетельствовали грязно-белые церкви с облупившимися, словно изъеденными гнилью стенами. Однако, несмотря на неказистость, храмы активно посещались, на что указывала протоптанная дорожка к железной лесенке, ведущей на второй этаж, а также густой дух языческого порока, которому неоткуда было взяться в пустующем здании. Беляков чуял его сердцем, и это заставляло обходить чуждые святыни дальними тропками, проложенными обывателями между гигантских, в рост человека, репейников и крапивы.
Страница
1 из 2
1 из 2
