В июне собирались отмечать ситцевую свадьбу, а в мае Лера изменила. Глупо, смешно, разово (чуть ли не на ходу). Призналась не сама, на мелочи попалась. Сначала вроде глазки прятала, прощенья мне нет, как так вышло, ах-ох, но потом приободрилась — руки в боки, никто не виноват, как вышло, так вышло, понял?
Добавить в моё избранное
7 мин, 14 сек 7850
Глеб понял. Он сам от себя не ожидал такой стойкости, но нюней распускать не стал, решил жильё себе снять, работы нахватать так, чтоб не продохнуть, и как можно меньше обо всём случившемся думать. Пока. Чуть позже он, конечно, подумает, но пока при одной только мысли о том, что… При одной только мысли всё жгло и выворачивало, как будто тошнило кипятком. Пока это была просто физически невыносимая мысль.
Первый пункт плана осуществился на удивление быстро. Домик ему удалось снять довольно приличный, на два месяца, за небольшие деньги, у знакомых знакомых. И работой втарился, еле ноги до этого самого домика дотаскивал. Но вот не думать всё равно не получалось. А если учесть, что и думать сил никаких… Как-то раз, проворочавшись часов до двух, но так и не уснув, Глеб решил прогуляться.
Он жил тут вторую неделю, но ни разу ещё не выходил ночью.
Ночной двор был совсем незнакомым, жил какой-то другой, самостоятельной жизнью. Что-то зашуршало, где-то стукнуло, кошка пробежала. Старая, совсем сломанная будка стояла пустой, так и там как будто кто-то завозился… Минут, наверно, десять походив-поёжившись (лето началось сыростью и холодом), он хотел возвращаться в дом, как что-то застучало-загремело уже совсем не по-кошачьи, рывком распахнулись двери соседского дома, и на крыльцо в буквальном смысле этого слова выкатилась Веня — толстая, как бочонок, соседка.
— Пшли! Пшли! Шайтан, эт! Пшли! Ай шайтан! — приподнявшись на локте, Веня отбрыкивалась от кого-то ногой. Во всяком случае было похоже, что отбрыкивается. Видно никого не было, только тени. В сенцах горел свет, возможно это были тени от самОй соседки.
Откровенно говоря, не особенно-то он и удивился. Благодаря расположению домов и отсутствию нормального забора (участки разделяла сильно просевшая сетка-рабица) обзор соседкиного житья-бытья был у Глеба довольно полным, и житьё-бытьё это, как ни посмотри, вырисовывалось странноватым. Глеба это не трогало, а где-то даже и развлекало. По крайней мере отвлекало иногда от его грустных (грустных — это очень мягко говоря) мыслей.
Домик, снятый Глебом, был крайним на улице. Дальше — ничего, пустота, поля-луга некошеные. Соседи прямо — и соседка справа. Пожилая семейная пара — и эта распухшая, как бочонок, тётка лет пятидесяти, Веня.
— Так «Веня» — вроде «Вениамин»? — удивился Глеб, когда знакомый знакомых знакомил его с участком, а бочкообразная соседушка бродила вдоль рабицы с каким-то чрезмерно отрешённым видом. Как будто потеряла что-то, что уж не найдёт.
— Венера она. Татарка… — Ааа… Огородом Веня не занималась, да его и не было, только сорняки. Даже у Глеба он был — верней, у знакомых знакомых, и что-то они там ему поручили выщипывать и выравнивать, да и сами обещали наведываться, поскольку Глеб не отличал редиску от нередиски, а ведь пытался, и искренне. Веню же, как он понял, в принципе не волновали салаты со шпинатами, что вдвойне было странно для женщины её лет, которой и заняться-то, получается, нечем. Сядет в тенёк, на пороге — и сидит. Или бродит по участку. От этих её брожений в сорняковых джунглях (кто бы мог подумать, что клевер до пояса дорастает) даже тропинки образовались. Не тропинки — трассы!
А однажды она Глеба напугала. Он даже ко вторым соседям сбегал, поговорить. На всякий, так сказать, шизофренический случай.
Дело в том, что Веня бродила с пустой коляской. Детской, видавшей виды, дребезжащей «сидячей» коляской какого-то спасательно-оранжевого цвета.
Глеб позвонил знакомым знакомых, но те были краткими («да кто её знает»), и он отправился к соседям. К тем, что прямо.
— Ой, там такая история… — наливая гостю чай, вздохнула Софья Леонидовна. Старушка была очень интеллигентная — совсем седая, щупленькая, чего-то как будто смущающаяся. Глебу всё время казалось, что ей не хватает шали на плечах. А Сергею Петровичу, супругу её, — галифе (почему-то он ходил по дому в сапогах).
— Там такая история… У Венечки пропал муж. Ну, знаете, как оно бывает… Без вести. Ну и вот результат. Болеет она. Четыре года как болеет… — Головой?
— Да нет, ну что вы… Диабет на нервной почве. Лишний вес, ноги еле ходят… Коляску иногда вытаскивает, да. Это когда с ногами совсем плохо. Она на неё опирается… А про голову вы не слушайте, ну что вы. Это люди болтают так, с ничего… — Ни с ничего, а с чего, — как бы нехотя вмешался Сергей Петрович.
— Скормила мужа чертям. Болеет она… Глеб опешил, ничего больше не спрашивал, но Сергей Петрович, отхлёбывая чаёк и так же, словно нехотя, сам всё рассказал.
Мол, муж Венеры всю жизнь по бабам путался (ну, человек такой, все мы разные, то есть одинаковые, мужик он и есть мужик), а она за всю жизнь так и не привыкла, спуску не давала, следила, скандалила, лупила чем под руку попадётся. А как-то раз поймала с поличным. С поличным-неприличным, и прямо в родном сарае, и не с кем-то, а с соседкой-пьянчужкой, совсем опустившейся, ниже плинтуса.
Первый пункт плана осуществился на удивление быстро. Домик ему удалось снять довольно приличный, на два месяца, за небольшие деньги, у знакомых знакомых. И работой втарился, еле ноги до этого самого домика дотаскивал. Но вот не думать всё равно не получалось. А если учесть, что и думать сил никаких… Как-то раз, проворочавшись часов до двух, но так и не уснув, Глеб решил прогуляться.
Он жил тут вторую неделю, но ни разу ещё не выходил ночью.
Ночной двор был совсем незнакомым, жил какой-то другой, самостоятельной жизнью. Что-то зашуршало, где-то стукнуло, кошка пробежала. Старая, совсем сломанная будка стояла пустой, так и там как будто кто-то завозился… Минут, наверно, десять походив-поёжившись (лето началось сыростью и холодом), он хотел возвращаться в дом, как что-то застучало-загремело уже совсем не по-кошачьи, рывком распахнулись двери соседского дома, и на крыльцо в буквальном смысле этого слова выкатилась Веня — толстая, как бочонок, соседка.
— Пшли! Пшли! Шайтан, эт! Пшли! Ай шайтан! — приподнявшись на локте, Веня отбрыкивалась от кого-то ногой. Во всяком случае было похоже, что отбрыкивается. Видно никого не было, только тени. В сенцах горел свет, возможно это были тени от самОй соседки.
Откровенно говоря, не особенно-то он и удивился. Благодаря расположению домов и отсутствию нормального забора (участки разделяла сильно просевшая сетка-рабица) обзор соседкиного житья-бытья был у Глеба довольно полным, и житьё-бытьё это, как ни посмотри, вырисовывалось странноватым. Глеба это не трогало, а где-то даже и развлекало. По крайней мере отвлекало иногда от его грустных (грустных — это очень мягко говоря) мыслей.
Домик, снятый Глебом, был крайним на улице. Дальше — ничего, пустота, поля-луга некошеные. Соседи прямо — и соседка справа. Пожилая семейная пара — и эта распухшая, как бочонок, тётка лет пятидесяти, Веня.
— Так «Веня» — вроде «Вениамин»? — удивился Глеб, когда знакомый знакомых знакомил его с участком, а бочкообразная соседушка бродила вдоль рабицы с каким-то чрезмерно отрешённым видом. Как будто потеряла что-то, что уж не найдёт.
— Венера она. Татарка… — Ааа… Огородом Веня не занималась, да его и не было, только сорняки. Даже у Глеба он был — верней, у знакомых знакомых, и что-то они там ему поручили выщипывать и выравнивать, да и сами обещали наведываться, поскольку Глеб не отличал редиску от нередиски, а ведь пытался, и искренне. Веню же, как он понял, в принципе не волновали салаты со шпинатами, что вдвойне было странно для женщины её лет, которой и заняться-то, получается, нечем. Сядет в тенёк, на пороге — и сидит. Или бродит по участку. От этих её брожений в сорняковых джунглях (кто бы мог подумать, что клевер до пояса дорастает) даже тропинки образовались. Не тропинки — трассы!
А однажды она Глеба напугала. Он даже ко вторым соседям сбегал, поговорить. На всякий, так сказать, шизофренический случай.
Дело в том, что Веня бродила с пустой коляской. Детской, видавшей виды, дребезжащей «сидячей» коляской какого-то спасательно-оранжевого цвета.
Глеб позвонил знакомым знакомых, но те были краткими («да кто её знает»), и он отправился к соседям. К тем, что прямо.
— Ой, там такая история… — наливая гостю чай, вздохнула Софья Леонидовна. Старушка была очень интеллигентная — совсем седая, щупленькая, чего-то как будто смущающаяся. Глебу всё время казалось, что ей не хватает шали на плечах. А Сергею Петровичу, супругу её, — галифе (почему-то он ходил по дому в сапогах).
— Там такая история… У Венечки пропал муж. Ну, знаете, как оно бывает… Без вести. Ну и вот результат. Болеет она. Четыре года как болеет… — Головой?
— Да нет, ну что вы… Диабет на нервной почве. Лишний вес, ноги еле ходят… Коляску иногда вытаскивает, да. Это когда с ногами совсем плохо. Она на неё опирается… А про голову вы не слушайте, ну что вы. Это люди болтают так, с ничего… — Ни с ничего, а с чего, — как бы нехотя вмешался Сергей Петрович.
— Скормила мужа чертям. Болеет она… Глеб опешил, ничего больше не спрашивал, но Сергей Петрович, отхлёбывая чаёк и так же, словно нехотя, сам всё рассказал.
Мол, муж Венеры всю жизнь по бабам путался (ну, человек такой, все мы разные, то есть одинаковые, мужик он и есть мужик), а она за всю жизнь так и не привыкла, спуску не давала, следила, скандалила, лупила чем под руку попадётся. А как-то раз поймала с поличным. С поличным-неприличным, и прямо в родном сарае, и не с кем-то, а с соседкой-пьянчужкой, совсем опустившейся, ниже плинтуса.
Страница
1 из 2
1 из 2
