Псины, псины, гуркасины

Может, от этого Веню так и накрыло. Не орала, не дралась, а что-то по-своему, по-татарски шептать начала… — Скормила, — заключил Сергей Петрович.

— Серёжа считает, что Венечка проклятье какое-то прочитала, вызвала кого-то, — услужливо подытожила Софья Леонидовна.

— Больше вопросов не имею, — хотел пошутить Глеб, но передумал, промолчал. И Софья Леонидовна пояснила ещё:

— И этот кто-то — не ушёл. Он всё время теперь у Венечки… Всё время, — покачала она белоснежной головой, и Глебу окончательно расхотелось шутить. Выяснять что-либо дальше тоже как-то совсем расхотелось. Общения с соседями он и раньше не планировал и… и правильно!

Колобкообразная Венечка прекратила, наконец, дрыгать ногой. Вероятно, тот, кто ей мерещился, от неё отстал, и она попробовала подняться, но заметив Глеба, сразу же эти свои попытки оставила.

— Что смотришь? — громко укорила она.

— Помоги. Иди сюда, говорю, что стоишь? Боишься?

— Да нет… Кого бояться? — Глеб хотел сказать это безразлично-скептично-пофигично, но получилось неестественно и пришибленно. Он рассердился на себя, буркнул «Иду»… и перемахнул через рабицу… Веня жила, как он того, в принципе, и ожидал, и другого ожидать не приходилось, бедно и грязно. Какие-то тазы, тряпки, фантики.

— Кушать будешь?

— По ночам не кушаю, — хмыкнул Глеб, внутренне содрогнувшись перспективе что-то тут «кушать». Сама же Веня, едва переступили порог, хлопнулась за стол и уже что-то жевала.

— Растолстеть боишься? — расплылась она в улыбке.

— А я не боюсь. Я ничего, мил человек, не боюсь. Только их.

— Кого «их»? Они кто?

Веня поманила его пальцем, он наклонился, и она что-то шепнула, дыхнув на него сыром.

— Не понял… Не услышал.

— Глухой тоже… … сины.

— Псины?

— Гур-ка-си-ны, — проскандировала она чуть громче, но всё равно шёпотом.

— А на этих, на собак, они похожи… Я их так отгоняю: прочь, говорю, собака, кыш, эт!

— И где они сейчас?

— Да где… Разбежались. Чужих не любят.

— И чужих не любят, и вас обижают, — попробовал догадаться Глеб.

— Обижают? Да они меня со свету сживают! И ничего не сделать. Сама я виновата. Да, сама… Есть у тебя жена?

— Есть… Увидеть их, конечно, нельзя, — аккуратно повернул обратно к мистике Глеб. Обсуждать с Веней личные проблемы не представлялось возможным даже в качестве альтернативы бессоннице.

— Смотри сколько хочешь. Под кровать, вон, две шмыганули… Глеб из чистой вежливости — мол, верю, не вопрос — заглянул под кровать. Темно, клочья пыли… Темно, клочья пыли и… да нет, показалось.

— Нету? Ну за ящиком глянь.

За ящик заглядывать не стал. Потоптался ещё немного, показательно зевнул и пожелал доброй ночи.

Отправившись восвояси, он вдруг представил, что гребёт вразмашку по речке из двух потоков. Один — теплый такой, что-то вроде жалости, сочувствия. Ведь он, «мил человек», уходит, а Веня эта придурочная — остаётся, и будет, наверно, до утра от глюков бегать, а с утра, сонная, бродить по гигантскому своему клеверу, может ещё и с коляской-дребезжалкой, не дай, конечно, бог… Другой поток был прохладным, но мутным. Раздражение? Может, и страх. Какой-то дискомфорт… — Ё!

Глеб споткнулся о рабицу и навернулся так, что… В общем, давно он так не наворачивался.

Прямо так, лёжа, проверил выскочившую из кармана и мягко брякнувшуюся мобилу. Разбилась? Нет, кажется… Нет.

Начал подниматься и… застыл на четвереньках. Что-то холодное, липкое, отвратительно мягкое и в то же время острое проехалось по щеке. Проехалось — и поскакало прочь галопом, чёрное и бесформенное. Размером, наверно, с небольшую собаку. Проскакало и исчезло. В траве, в темноте… Глеб опять повалился на траву и затих. Двор продолжал жить своей странной ночной жизнью, что-то где-то стучало, бегало и шуршало, но каким-то необъяснимым образом было ясно, что всё это не представляет опасности, что оно текущее, бытовое, жизненное. А то, что коснулось его минуту назад… от него пахнУло чем-то страшным и нездешним. Потянуло совсем другим холодом, чем холодная трава под боком. И чёрным оно было совсем по-другому, не так, как ночь вокруг. Совсем-совсем не так… Глеб уселся. Посидел немножко — и вдруг набрал Леру.

— При-вет, — сказал он голосом, каким сообщают о подарках, сюрпризах и приглашениях.

— Непривет. Ночь вообще-то… Темно, и люди спят.

— Спят? — эхом удивился Глеб.

— А у тебя там что, светло? День?

— Светло, — согласился Глеб, — день.

— Тогда… тогда иди домой, придурок!

— Тогда — иду!