Художник

Тогда, возможно, все это огромная сцена. Вся жизнь как съемки в кино. И у каждого из нас тут есть своя роль. Если следуешь ей — получаешь поощрения. Пытаешься что-то добавить от себя — можешь нарваться на выговор.

Каждая ли роль индивидуальна? Или существует массовка? Кто знает… Возможно, массовка составляется как раз из всех тех индивидуальных людей. Рассматривая жизнь определенного человека, можно увидеть его индивидуальное развитие с присущими только ему чертами. Быть может, где-то он будет повторять действия других, но жизнь его, со всеми удачами, победами, печалями и разочарованиями все же будет уникальна. Но, тем не менее, для незнакомого ему человеку, он будет всего лишь частью массовки. Окружающего фона.

Солнце неуклонно садилось, уступая место бледной сменщице. Воздух остывал, жизнь в городе замедлялась. Последние штрихи… почему то именно они всегда даются труднее всех. Карандаш скользил по бумаге, прорисовывая одну единственную фигуру, выделяя ее среди прочих.

Чем больше он старался, тем более горько становилось. Слишком велико было сходство. Рука дрогнула, оставляя на ее лице небольшую, еле заметную точку, словно слезинку.

Напоследок он взглянул на город и начал собираться домой. Ему нетерпелось убрать картину.

Сам факт ее наличия вызывал в нем противоречивые чувства.

Город, что был изображен на картине отличался от прообраза. Линии были четки, твердый контур, холодный вид. Не живой.

Люди, толпа, были просто фоном. Безликая масса спешащая по своим делам.

И так очередной бессмысленный день. Окружающий гомон гипнотизировал. Десятки голосов сливались в один. И этот голос уносил куда то в даль… Прочь от сюда.

Карандаш плавно плыл по бумаге. Мягкие линии… Спокойствие. Все вокруг дает ощущение безмятежности, покоя.

Я оглядываюсь, пытаясь захватить как можно больше деталей. Вдох… выдох… Приди же… Я весь твой… Знание бичем бьет по сознанию, разгоняя его. Я словно уже это видел. Линии становятся короче и прямее. Острые углы, четкий контур. Светлая нереальная безмятежность уходит. На смену ей приходит неясный гнев. Разачарование, апатия, гнев… все мешается в один коктейль.

Исправления, уточнения. Больше, четче. Меньше вымысла и больше реализма. Деревья, парк, фигуры прогуливающихся людей… Нет радости. Мрачные кривые стволы полумертвых деревьев, сутулые редкие силуэты… Пустые, ничего не выражающие лица. Тишина, прерываемая иногда каким то скрежетом и шелестом пожухлой листвы.

Картина проявилась так внезапно, что от неожиданности захватило дыхание. Что это было? Это… так реально… словно я был там. Словно это была часть моей жизни.

Я посмотрел на лист. Серый мир… Все так реалистично… Она тоже там. И снова не видно ее лица. Кто же… Мой взгляд на мир всегда отличался от общепринятого. Я видел все в темных тонах.

Когда я начал рисовать — то отдалился от всех. Я не писал портретов, не пытался изобразить утопию. Я стремился передать что вижу и каждая работа, как законченная мысль, рассказывает что-то новое.

Я никогда не использовал красок. Серый стал частью жизни. Любой другой цвет смотрелся бы неестественно.

Работы выходящие из под моего карандаша были уникальны. Я не люблю повторяться, не люблю копировать. Но мир, что я изображаю, выходит всегда одинаковым. Серые, мертвые города. Люди, больше похожие на тени. Их лица не отражают эмоций, глаза пусты.

Но с недавнего времени в моем мире появилась она. Она есть во всех последних картинах, но я ни разу не видел ее лица. Оно словно размыто. Как бы я ни старался ее представить вне картины — все усилия тщетно. Вместо образа приходит лишь головная боль. Сны больше не приходят ко мне. Я словно отключаюсь и подключаюсь уже с утра. И теперь я всюду ношу с собой карандаш и папку с листами. И всюду стараюсь ее увидеть. Есть ли смысл во всем этом? Какова вероятность что она была замечена мной в толпе, а не является причудой воображения? А если она и случайная прохожая, каковы шансы снова ее встретить? И что тогда?… Откуда берутся все эти рисунки? Я никогда не задумывался об этом. Сам процесс рисования стал уже чем-то привычным, безусловным. Стоит лишь взять карандаш и опустить его на бумагу, как рисунок сам начнет появляться. Рука работает на автомате. До последнего момента я даже не могу предположить что будет изображено. Все меняется с приходом вдохновения. Словно наваждение, оно подчиняет себе, заставляет повиноваться.

Я много раз пытался изобразить какое либо знакомое мне здание, но всегда рисунок отличался от своего прототипа. Я так же не могу рисовать портреты. Как бы я ни старался, я не могу провести и линии. Я могу запомнить почти полностью внешность человека, его какие либо малейшие черты вплоть до расположения морщинок, но стоит мне посмотреть на лист, как все словно стирается.

Словно человек, что сидит предо мной и не существует вовсе.