Каштановый человек

— Хм-м-м… — Дядя огляделся по сторонам в поисках выхода из щекотливой ситуации. Кабинет Сергея Алексеевича, квадратная комнатушка со старинной мебелью, чучелами на подставках и картинами на стенах, обстановкой напоминала музей. В ней было, на что посмотреть, но дверь в нее вела единственная, и эту дверь с хмурым видом перегораживал Вовчик. Кабинет когда-то оборудовали из кладовки, так что в нем не было даже окна — вместо него за шторой скрывались фотообои с линялым голубым небом. Деваться дяде было некуда. Он с укоризной взглянул на меня, но я, для солидности нахмурив брови, встала рядом с Вовчиком.

— Думаете, понравится ему ваше шоу с отклеивающимися усами? — Димка перешел в решительное наступление.

— Настоящему Деду Морозу?

— Он добрый, не обидится, — пробормотал дядя, пытаясь приладить ус на место.

— Откуда знаете?

— Эм-м… — Эм-м — на завтрак ем! — Димка упер руки в бока.

— Правду и только правду! И без отмазок про Лапландию.

— Ну вы даете, молодежь. У кого только научились? — Дядя вздохнул.

— Раз такие хваткие — сами должны понимать: не бывает дедморозов и сантаклаусов. Выдумки это все, — подтвердил дядя вывод, к которому мы и в самом деле уже пришли самостоятельно.

— Спасибо, — с вежливой улыбкой поблагодарил Димка.

— А бог — тоже выдумка?

— Рот закрой! Мал пока о таких вещах болтать.

— Дядя начал сердиться, и на этом мы оставили его в покое.

Праздник продолжался — с мишурой, хлопушками и всем положенным. Передавая украдкой дяде клей для усов, я подумала, что, раз Деда Мороза не существует — то не существует и других сказочных существ, и каштановый человек тоже — как и убеждали меня взрослые — выдумка. И домовые — выдумка, и русалки, и все-все-все… Стало даже немного грустно.

В морозном феврале мы играли в снежный бой и катались с ледяных горок. Не футбол, конечно, но тоже неплохо: Вовчик, просидевший две недели дома из-за бронхита, по-страшному нам завидовал. За холодным февралем последовал солнечный март, в котором Вовчиков папа привез из командировки мешок прошлогодних грецких орехов. Они чуть горчили, но нас это мало заботило. Мы запускали по ручьям скорлупки и строили планы, как и где летом угнать настоящую лодку — отчаянные планы, которым, увы, не суждено было сбыться: в июне все разъехались кто куда до самого конца августа.

Не успели мы по возвращении обменяться накопившимися новостями, как наступило первое сентября. В жизнь вторглись ранние подъемы и домашние задания… В остальном же сентябрь оказался месяцем, богатым на приятные вещи: начало школьного футбольного турнира, «тихая» грибная охота по выходным и шумная каштановая охота — ежевечерне. Я с большим удовольствием участвовала в ней, хоть и с оглядкой — то есть, всякий раз, уходя из парка, говорила «извините» и «я больше не буду». На всякий случай.

Кроме прочего, сентябрь был примечателен Вовчиковым Днем Рождения. Начинался он обычно совместным походом в луна-парк, а заканчивался большим тортом у Вовчика дома: обе части программы неизменно приходились нам с Димкой и еще полудюжине Вовчиковых приятелей по душе, как и самому Вовчику. Однако в ту субботу Вовчик показался мне каким-то кислым, хотя гостей было больше обычного.

— Батя уехал? — обеспокоенно спросил Димка. У него отца не было, и потому — или вопреки этому? — он относился к отлучкам Вовчикова родителя с особенным сочувствием.

— Не уехал, — буркнул Вовчик.

— Вечером дома будет.

Димка опешил, как будто никакой другой причины кукситься у Вовчика и быть не могло.

— А где на этот раз был? — растеряно спросил он, пытаясь поддержать разговор.

— В Африке где-то, — ответил Вовчик таким тоном, что стало ясно — развивать тему не следует. Я промолчала, про себя гадая, что за муха его укусила.

В луна-парке все прошло неплохо, несмотря на холодную дождливую погоду. Разве что, за прошедший год американские горки стали казаться маленькими и совсем не страшными. А вечером выяснилась причина Вовчикова дурного настроения. Она висела на стене у окна в гостиной комнате: Сергей Алексеевич привез из Африки очередной сувенир — круглое бронзовое блюдо.

У моей бабушки в деревне хранилась в шкафчике замечательная тарелка, с большим голубым цветком на дне и кругами узоров по стенкам: круг красных цветочков, круг желтых цветочков, и так далее. Когда я была совсем маленькой, бабушка вместо заунывной присказки про «ложечку за маму, ложечку за папу» просила меня «показать» сначала одни цветочки, затем другие, и, обязательно, самый главный цветок; бабушка всегда мимоходом упоминала, что он может менять цвет. Я догадывалась, что меня дурят, но игра захватывала, потому я быстро расправлялась с ненавистными кашами до последней ложки.

Так вот: если б вместо замечательной бабушкиной тарелки мне пришлось иметь дело с тем блюдом, что украшало стену у Вовчика дома — даже мои любимые кукурузные звездочки остались бы нетронутыми.