Каштановый человек

Как я поняла уже на следующий день, успокоившись — мы больше додумали, чем увидели: мы думали, что цилиндр укрывает рога — но мы ведь не видели рогов; ничего фантастического, в сущности, не видели. Утешительно было думать о возможной ошибке, о том, что какой-то чокнутый циркач забрел в тот вечер на кладбище, а еще спокойней было не думать об этом вовсе. Не думать и не вспоминать — ни о чудовище, ни о Вовчике, попавшем к нему в лапы. «Не вспоминай — и о тебе не вспомнят», как пелось в старой песне; забывая обо всем, мы надеялись, что чудовище забудет о нас: забвение было единственной нашей защитой.

Забыть, выкинуть из памяти вон, как из дома — засохший каштан! Под этим знаменем я прожила следующие тринадцать лет, закончила школу, поступила в институт, вылетела из института, восстановилась… Дима уехал учиться в Питер; мы иногда перезванивались, но не поминали прошлое.

Весной, когда хоронили деда, я заметила два молодых каштана: на многих могилах росли деревья, но эти выделялись густой зеленой кроной и видны были издали. Тогда мне было не до них, но позже я задумалась, откуда они могли там взяться, и в следующий свой приезд на кладбище подошла взглянуть поближе, почти уверенная в том, что обнаружу: Сергей Алексеевич — я смутно помнила это — любил экзотические для нашего региона растения. Действительно, каштаны росли на могиле Вовчика; наверняка взошли из тех, что я разбросала там когда-то… Через год — мы с родителями как раз тогда, в годовщину смерти, навещали деда — каштаны впервые зацвели. Это не насторожило меня: я здорово поднаторела в искусстве забывать. Но еще через полгода моему правдами и неправдами выпестованному спокойствию пришел конец.

Стоял теплый, солнечный сентябрь. Родители уехали на дачу; я была одна в квартире и уже собиралась ложиться спать, когда задребезжал дверной звонок. Меня будто окатило ледяной водой: хотя звонить мог кто угодно и по какому угодно поводу — могли вернуться родители, любого из друзей могла принести нелегкая — от этого звонка пахло бедой… Я осторожно прокралась к двери и выглянула в глазок: на площадке стоял каштановый человек, и в его уродливом лице угадывались черты моего давно умершего школьного друга.

— Вовчик? — вырвалось у меня. Он не ответил. По лицу расходились желто-коричневые переливы, огромные плоские пальцы укрывали что-то, что он прижимал к груди. Кроме черт лица, лишь одно внешнее различие было между тем, кто стоял теперь за дверью и чудищем, что тревожило в детстве мои сны: едва прикрытую воротником шею ночного посетителя украшало толстое веревочное кольцо.

Я непослушными руками накинула на дверь цепочку и попятилась из прихожей. Что-то стукнулось о кафель площадки. Звук на время привел меня в чувство: проход в прихожую я задвинула креслом и бросилась к телефону. Но ни один из Димкиных номеров не отвечал.

«Он уже побывал у него».

— В бессильной ярости я швырнула трубку на рычаг.

— «И сейчас войдет сюда!» Дверь родители годом раньше поставили железную, но в ту минуту квартира казалась мне таким же игрушечным убежищем, каким был замок из детских снов. Тысячи мыслей роились в моей голове; одни вызвали ужас, другие — стыд, от третьих меня переполняло отчаяние… Я вспомнила все, о чем старалась забыть: все свое детское вранье и гонор, то, как мы выдумали шутку с оленьими рогами, как бежали с кладбища, позабыв, зачем пришли туда. Мы хотели помочь Вовчику, но не смогли, предпочли забыть о нем — и вот он превратился в чудовище… Каштановый человек, каштанчек из моего детства, отвечал злом тем, кто причинял зло ему. Какова же была его справедливость для тех, кто бездействовал?

Мы выбросили бывшего друга из памяти, построили игрушечную безопасную жизнь, в которой его не существовало. И тот, кто стоял за дверью — кем бы он ни был, оборотнем Бужоафом или каштановым человеком — пришел разломать игрушку.

— Мы это заслужили. Заслужили… — Я опустилась на пол у телефонной тумбы: ноги не держали. Было страшно и горько, обидно за себя, за Димку, за Вовчика, за то, что все так вышло. Я не хотела, чтобы все так заканчивалось, но конец теперь казался мне давно предрешенным, и панический страх первых минут уступил место смирению. Я сдалась. Мне не хватало мужества вновь подойти к двери самой; я сидела на полу и ждала, пока Вовчик войдет или позвонит снова, постучит, велит его впустить… Но было тихо — только тикали настенные часы.

Должно быть, я впала в какой-то ступор и потеряла счет времени, поскольку за окном уже рассвело, когда прозвенел звонок. Я разобрала баррикады и, не заглядывая в глазок, распахнула дверь, готовая встретиться с Вовчиком лицом к лицу и впустить его в дом. Но на пороге стоял сосед.

— Еще раз мусор под дверь выставите, председателю кооператива пожалуюсь! — проорал он, развернулся и ушел.

Я, ничего не понимая, уставилась ему вслед.