Каштановый человек

На то, чтобы справа от двери заметить желтую матерчатую сумку на завязке-шнурке, мне потребовалась минута, но сама сумка была мне хорошо знакома: в ней я в начальной школе таскала сменку… Я внесла выцветшую, изорванную и грязную сумку в квартиру, развязала шнурок: теперь внутри лежали каштаны — крупные, светло-коричневые, блестящие.

Получасом позже позвонил Димка, живой и здоровый: оказалось, он в ночь провожал кого-то на вокзал.

— Так он что-нибудь сделал тебе? — К моему удивлению, он не стал выпытывать, сколько я пила накануне, а сразу поверил мне.

— Нет, вроде как, нет, только каштаны эти… Ты сам не видел его?

— Бог миловал, — ответил Димка с какой-то нездоровой серьезностью в голосе.

— Ты уверена, что это он, а не… Не просто тварь с его обликом?

— Откуда мне быть уверенной? Но, думаю — он, Дим. Он сам теперь — та тварь.

— Которая из тварей? — все так же серьезно уточнил Димка.

На первый взгляд, тут было, над чем поломать голову, но что-то внутри меня не сомневалось в ответе. Каштаны завезли в наши широты с юга, и они прижились здесь: давно никто уже не удивляется их большим листьям и колючим плодам. Теперь же чужеземный бог, шутник-оборотень — чьего настоящего имени, быть может, не помнит даже он сам — пустил у нас корни: в далекой Африке он представал перед людьми рогатым Бужоафом, а здесь воплотился каштановым человеком.

Каштанчек, прежде бывший лишь смутной тенью, ночным кошмаром, существовавший лишь понарошку, теперь обрел настоящую плоть и кровь. Каштановый человек стал каштановым богом.

Почему именно он? Возможно, чужеродное тянулось к чужеродному — или же каштаны, упавшие в сырую кладбищенскую землю, не оставили ему выбора.

Все это я, запинаясь и глотая слова, поспешила высказать Димке.

— Ну, не знаю… тебе виднее.

— Димка вздохнул.

— Ладно, мне пора. Осторожней там, еще позвоню.

Мы часто созванивались, но встретиться смогли только в следующем году, летом, когда Димка приехал домой после защиты диплома. Вовчик больше не появлялся, но принесенные им каштаны за все это время ни на толику не потускнели; они по-прежнему выглядели так, словно их только вчера вытащили из кожуры.

Я много думала над тем, что бы это могло значить. Не были ли они — как ни странно это звучит — подарком? В детстве мне всегда хотелось иметь такие вот вечно блестящие каштаны, а Вовчик был мне другом, и мог — несмотря на то, что я сделала и чего не сделала — другом остаться… Но нестареющие каштаны могли оказаться и знаком того, что он — помнит. Что память о нашей роли в случившемся с ним не потускнеет никогда, и однажды он явится за нами… Непременно явится — но только когда сам пожелает прервать пытку ожиданием. И только если сумеет нас найти: что, если от него можно отделаться, просто уехав из города?

Я поделилась своими соображениями с Димкой. Мы сидели на скамейке в парке. Рядом ребятня гоняла мяч.

— Не знаю, Маш. Правда, не знаю, что тебе на это ответить.

— Димка странно взглянул на меня.

— Тут такое дело… Не хотел тебя пугать, но… И он рассказал о том, о чем мне следовало бы догадаться самой — потому как слишком уж легко он мне поверил, когда я срывающимся голосом сообщила ему о существе на площадке.

Димка тогда не соврал, но и не сказал правды. Уезжать не имело смысла: да, он не видел каштанового человека — но, вернувшись домой, тоже нашел под дверью подарок. Детскую туфлю, набитую каштановой кожурой.