Шерстяной шарф

Наташа даже не предполагала, что ожидание будет таким долгим. Казалось, после двух бесконечных лет, что она ждала Андрея, эти минуты пролетят как один миг. Тогда казалось… — Ну как? — с тревогой спросила Наташа два года тому назад.

— Годен, — ответил Андрей без особого энтузиазма.

Годен… Это значило, что совсем скоро ей не видать любимых глаз, не слышать ласкового голоса, не прикасаться к таким тёплым, родным губам. Два долгих года разлуки, две бесконечности без Андрея. За что? За какие грехи?… — Я буду ждать тебя, — говорила она, когда, стоя у платформы, завязывала любимому тёплый шерстяной шарф с бахромой и вышивкой.

Наташа вязала его несколько вечеров, старательно вывязывая каждую петельку, так, словно пыталась вложить в неё всю свою любовь, всю теплоту, на которую только была способна. Так же бережно она потом вышивала каждый крестик — с душой и с верою, что её любовь защитит Андрея от всех несчастий: и от дедовщины, царящей в армии, и от «горячих точек», и от пули, если в эту самую точку его всё-таки пошлют… Оказалось, что боялась она не напрасно — Андрея почти сразу послали в Чечню. Каждый день Наташа молилась, чтобы любимый вернулся живым и здоровым, с трепетом ожидала от него письма и сама частенько писала, что любит его и ждёт, и каждый раз вздрагивала, когда в страшных снах ей виделось, будто Андрей убит… И вот, наконец, всё позади — и армия, и Чечня, и кошмарные ночи. Он получил дембель и возвращается домой, возвращается к ней. Вот оно — счастье!

Переминаясь с ноги на ногу, Наташа стояла у здания вокзала, на зелёной стене которого было крупными буквами написано «Ярцево», и с нетерпением вглядывалась вдаль. Где же он, поезд из Грозного? Когда же он уже приедет?

Наконец, вдалеке показалась зелёная «голова» махины, медленно ползущей по стальным рельсам.

Через минуту, которая и вовсе растянулась на целое тысячелетие, поезд остановился, и из открывающихся дверей повалили те редкие пассажиры, которым нужно было выходить в Ярцеве.

А вот и он! Любимый, единственный! Наташа опрометью бросилась в конец вагона, откуда только что вышел сероглазый стриженный парень среднего роста. Как он изменился за эти два года! В его взгляде напрочь исчезла беззаботность подростка, белая когда-то кожа потемнела, опалённая горячим южным солнцем. Он словно стал старше на целую жизнь.

— Андрей! Любимый!

— Наташа!

Через пару секунд они уже горячо обнимали друг друга и жарко целовались, не стесняясь ничьих взглядов. Он, вернувшийся с войны солдат, и она, русоволосая девушка с голубыми, как небо, глазами. Они, которые так долго ждали этого момента.

— Я так скучал по тебе, Наташ, — нежно говорил Андрей, когда влюблённые, давно уже покинув родной вокзал, неспешно брели по вечернему городу вдоль узких дорог, вдоль пятиэтажных домов с зелёными двориками, вдоль старых аллей с многолетними деревьями.

— Я всё время думал о тебе. Когда нас обстреливали, только об одном молил — живым чтоб остаться, чтоб увидеть тебя ещё разок. И вот я снова с тобой, моё солнышко!

С этими словами он обнял Наташу ещё крепче и поцеловал в губы.

— Я тоже, любимый, так по тебе скучала. Всё просила у Бога — только бы ты вернулся. Только бы выжил. Тогда, говорю, ни о чём больше не попрошу. А ещё, ты знаешь, милый, я так боялась… — Чего, солнышко?

— Да мне в последнее время стали сны нехорошие сниться. Всё про шарфики.

— Про шарфики? — удивился Андрей.

— Да. И всё какие-то жуткие… Они начали сниться Наташе месяцев пять назад. Как будто она входит в какое-то тёмное и холодное помещение, похожее на склеп. В нём нет ни одного окна, через которое проникал бы дневной свет. И только висящие на стенах тусклые свечи позволяют различить внутреннее убранство.

Все стены пустой комнатки были усыпаны крючками и вешалками и на каждом из них, порой накладываясь друг на друга, висели шарфы. Одни — из шерсти пушистой белой козы, другие — серые, коричневые, бежевые, с бахромой и без, третьи — расшитые яркими и пастельными нитками — все они ласкали взгляд теплотой и мягкостью. Но стоило, однако же, притронуться к одному из них, как пальцы чувствовали могильный холод.

Иногда шарфы вели себя ещё хлеще — набрасывались на Наташу всем скопом, норовя поплотнее обвиться вокруг девичьей шеи и затянуться в тугой узелок. Почти задушенная, Наташа просыпалась в холодном поту, а в голове стучала мысль: неужели с Андреем беда?

Почему ей думалось именно это? Девушка была уверена, что из-за того шарфа, что она для него связала. Ведь в нём были её мысли, её любовь, её душа. А в энергетическую связь между человеком и вещью Наташа верила. Оттого она и беспокоилась: уж не пытается ли этот шарфик, находясь за много километров отсюда, сообщить, что с Андреем случилось что-то страшное, а может даже, его больше нет в живых?

— Ну что ты, что ты?