На скотомогильнике смердело так, что, того и гляди, наизнанку вывернет! Я предусмотрительно старый шарфик из дома захватил, одеколоном его пропитал, тем и спасался. Жарко, конечно, душно, но по мне так лучше потом истекать, чем обонять падальную вонь. А вот Максимычу хоть бы что: прыгает по оврагу, как кузнечик, и опарышей в жестянку собирает. А опарыши тут знатные! Жирные такие, откормленные. Мы, собственно, ради них сюда и пришли. Летом лучшей наживки не сыскать.
Добавить в моё избранное
24 мин, 18 сек 19217
Максимыч пинцетом ловко орудовал — раз-раз! — и уже полбанки личинок. Ну, он в этом деле тренирован, даром что ли в нашей школе биологию преподаёт. У меня так не получалось. Я каждого опарыша брал медленно, чуть ли не с благоговением, будто бриллиант с земли поднимаю. Так вот, бродя по оврагу, я оказался рядом с бренными останками лошади нашего бывшего зоотехника. Лошадь у него пала ранней весной, и теперь от неё остался лишь скелет, местами обтянутый лоскутами иссохшей кожи. Тут даже опарышам есть было нечего, но глянул — ан в глубине пустой глазницы какое-то движение. Нагнулся я, пригляделся, и тут меня аж передёрнуло: внутри конского черепа шевелилось нечто белёсое, размером с сосиску.
— Ни хрена себе! — сплюнув, сказал я.
— Максимыч, глянь-ка сюда! Всем опарышам опарыш!
Максимыч неспешно подошёл и скользнул взглядом вдоль моей вытянутой руки. Смотрел долго.
— Не, Витя, — сказал он.
— Опарыши такими не вырастают. Это какая-то другая личинка. Может, какого-нибудь крупного жука. Я, во всяком случае, таких не встречал. Дай, я её достану!
С этими словами он сунул пинцет в лошадиную глазницу, подцепил неведомую тварь и извлёк на свет божий. Я мельком увидел отвратно корчащееся полупрозрачное тельце, увенчаное тёмной конусовидной головкой. А в следующую же секунду личинка вдруг резко изогнулась, и конус на переднем конце её тела раскрылся как зонт, превратившись в множество острых жвал, которые тотчас вонзились Максимычу в основание большого пальца. Максимыч ойкнул, выронил и пинцет, и банку с опарышами, и принялся остервенело трясти рукой, стараясь сбросить поганую тварь.
Я растерялся и остолбенел. В других обстоятельствах совершающий безумные прыжки и сыплющий недостойными педагога выражениями Максимыч выглядел бы уморительно, но в тот момент я испугался за него по-настоящему.
Наконец, червь оторвался и шлёпнулся в траву. Максимыч недоумённо рассматривал многочисленные точечные ранки, расположившиеся окружностью. Ранки, похоже, были достаточно глубокими, но кровь, что удивительно, свернулась очень быстро. Я серьёзно забеспокоился, потому что быть укушенным неизвестным червём — это неприятно, а если червь этот питается мертвечиной и уже успел занести в кровь трупный яд — неприятно вдвойне.
— Максимыч! — сказал я.
— Пойдём-ка быстрее к Анне! Не хватало тебе заражение крови заработать!
Анна — наш школьный фельдшер. Уж первую-то помощь окажет, а то и сыворотку какую-нибудь вколет на всякий случай.
— Да-да, конечно, — рассеяно пробормотал Максимыч.
— Сейчас пойдём! Я, Вить, только знаешь, что думаю? Надо эту личинку найти и собой взять.
— На кой она тебе?! — удивился я.
— Мало тебе досталось?!
— Понимаешь, Витя, таких личинок в природе нет, — сказал Максимыч.
— Поверь мне как натуралисту и просто как старшему товарищу! Я подумал, а вдруг это какой-то реликт? Или вообще совершенно новый вид?
Я пожал плечами. Лично я просто раздавил бы эту дрянь.
— Куда же она упала? — Максимыч, согнувшись, аккуратно раздвигал траву палкой, выискивая свой «реликт».
— А! Вот она! Извиваешься, стерва?! Витя, дай-ка мне мою банку!
Я вытряхнул опарышей на землю (не до них теперь!) и передал Максимычу пустую жестянку. Тот, наученный горьким опытом, умело, как змеелов гюрзу, загнал червя в банку, горловину которой завязал носовым платком. Банку он сунул в карман ветровки, и мы поспешили прочь из леса.
Идти решили короткой дорогой: преодолели заваленный буреломом склон, пересекли просеку и вышли к кладбищу. Тут Максимыч запросил передышку.
— Всё. Привал, Витя! — сказал он.
— Давай перекурим.
Я забеспокоился, не почувствовал ли он себя хуже, но Максимыч принялся успокаивать меня и заверять, что просто запыхался. «Я всё-таки тебя почти в два раза старше!» — усмехнувшись, сказал он.
Минут десять он отдыхал на скамейке, установленной на могиле тётки Раисы, той, что умерла в позапрошлом месяце, я же нервно ходил взад-вперёд по кладбищенским тропинкам и поминутно спрашивал, не болит ли укус. Максимыч был невозмутим и на подобные вопросы отрицательно мотал головой. Наконец, он почувствовал себя отдохнувшим, поднялся и пошёл, а я последовал за ним. До самого села мы шли молча.
Возле самого фельдшерского пункта Максимыч остановился и достал из кармана жестянку, дабы поглядеть, как там его «новый вид» — Смотри-ка! — сказал он.
— Сбежал сучёныш! Дыру прогрыз и убёг!
Он продемонстрировал мне пустую банку, о недавнем присутствии необычного червя в которой напоминал лишь слабый запах разложения.
— Плакала твоя нобелевка! — сказал я. Лично меня судьба опарыша-переростка беспокоила мало, но за Максимыча было обидно — он ведь и впрямь уверовал, что нашёл неизвестное существо.
— Ни хрена себе! — сплюнув, сказал я.
— Максимыч, глянь-ка сюда! Всем опарышам опарыш!
Максимыч неспешно подошёл и скользнул взглядом вдоль моей вытянутой руки. Смотрел долго.
— Не, Витя, — сказал он.
— Опарыши такими не вырастают. Это какая-то другая личинка. Может, какого-нибудь крупного жука. Я, во всяком случае, таких не встречал. Дай, я её достану!
С этими словами он сунул пинцет в лошадиную глазницу, подцепил неведомую тварь и извлёк на свет божий. Я мельком увидел отвратно корчащееся полупрозрачное тельце, увенчаное тёмной конусовидной головкой. А в следующую же секунду личинка вдруг резко изогнулась, и конус на переднем конце её тела раскрылся как зонт, превратившись в множество острых жвал, которые тотчас вонзились Максимычу в основание большого пальца. Максимыч ойкнул, выронил и пинцет, и банку с опарышами, и принялся остервенело трясти рукой, стараясь сбросить поганую тварь.
Я растерялся и остолбенел. В других обстоятельствах совершающий безумные прыжки и сыплющий недостойными педагога выражениями Максимыч выглядел бы уморительно, но в тот момент я испугался за него по-настоящему.
Наконец, червь оторвался и шлёпнулся в траву. Максимыч недоумённо рассматривал многочисленные точечные ранки, расположившиеся окружностью. Ранки, похоже, были достаточно глубокими, но кровь, что удивительно, свернулась очень быстро. Я серьёзно забеспокоился, потому что быть укушенным неизвестным червём — это неприятно, а если червь этот питается мертвечиной и уже успел занести в кровь трупный яд — неприятно вдвойне.
— Максимыч! — сказал я.
— Пойдём-ка быстрее к Анне! Не хватало тебе заражение крови заработать!
Анна — наш школьный фельдшер. Уж первую-то помощь окажет, а то и сыворотку какую-нибудь вколет на всякий случай.
— Да-да, конечно, — рассеяно пробормотал Максимыч.
— Сейчас пойдём! Я, Вить, только знаешь, что думаю? Надо эту личинку найти и собой взять.
— На кой она тебе?! — удивился я.
— Мало тебе досталось?!
— Понимаешь, Витя, таких личинок в природе нет, — сказал Максимыч.
— Поверь мне как натуралисту и просто как старшему товарищу! Я подумал, а вдруг это какой-то реликт? Или вообще совершенно новый вид?
Я пожал плечами. Лично я просто раздавил бы эту дрянь.
— Куда же она упала? — Максимыч, согнувшись, аккуратно раздвигал траву палкой, выискивая свой «реликт».
— А! Вот она! Извиваешься, стерва?! Витя, дай-ка мне мою банку!
Я вытряхнул опарышей на землю (не до них теперь!) и передал Максимычу пустую жестянку. Тот, наученный горьким опытом, умело, как змеелов гюрзу, загнал червя в банку, горловину которой завязал носовым платком. Банку он сунул в карман ветровки, и мы поспешили прочь из леса.
Идти решили короткой дорогой: преодолели заваленный буреломом склон, пересекли просеку и вышли к кладбищу. Тут Максимыч запросил передышку.
— Всё. Привал, Витя! — сказал он.
— Давай перекурим.
Я забеспокоился, не почувствовал ли он себя хуже, но Максимыч принялся успокаивать меня и заверять, что просто запыхался. «Я всё-таки тебя почти в два раза старше!» — усмехнувшись, сказал он.
Минут десять он отдыхал на скамейке, установленной на могиле тётки Раисы, той, что умерла в позапрошлом месяце, я же нервно ходил взад-вперёд по кладбищенским тропинкам и поминутно спрашивал, не болит ли укус. Максимыч был невозмутим и на подобные вопросы отрицательно мотал головой. Наконец, он почувствовал себя отдохнувшим, поднялся и пошёл, а я последовал за ним. До самого села мы шли молча.
Возле самого фельдшерского пункта Максимыч остановился и достал из кармана жестянку, дабы поглядеть, как там его «новый вид» — Смотри-ка! — сказал он.
— Сбежал сучёныш! Дыру прогрыз и убёг!
Он продемонстрировал мне пустую банку, о недавнем присутствии необычного червя в которой напоминал лишь слабый запах разложения.
— Плакала твоя нобелевка! — сказал я. Лично меня судьба опарыша-переростка беспокоила мало, но за Максимыча было обидно — он ведь и впрямь уверовал, что нашёл неизвестное существо.
Страница
1 из 7
1 из 7
