24 мин, 18 сек 19215
Впрочем, на его лице не мелькнуло и тени сожаления: то ли отнёсся к потере стоически, то ли умело скрывал разочарование.
— Хрен с ней, с нобелевкой! — махнул он рукой.
— И то верно! — поддакнул я и присовокупил:
— Иди-ка ты поскорее к Анне!
Максимыч поднялся на крыльцо и исчез за дверями медпункта. Сразу проговорюсь, что укус зажил необычайно быстро и никаких осложнений (как я тогда думал) не было.
После этого случая мы неоднократно наведывались на скотомогильник ради наживки, и я всякий раз со тщанием, достойным эксперта-криминалиста, осматривал каждый череп, каждую косточку, каждый лоскуток сгнившей кожи в надежде найти ещё одного кусачего червя. Всё было безрезультатно. Возможно, то и в самом деле был некий уникальный реликт, а то и вовсе мутант, существующий в природе в одном-единственном экземпляре. Что удивительно, Максимыч совсем не поддерживал меня в этих поисках. Он окончательно потерял к гигантскому опарышу всякий интерес и даже вспоминал-то о нём неохотно, словно разговоры на данную тему были для него неприятны. Я отметил, что за месяц, прошедший с того самого дня, мой приятель существенно изменился. Я не узнавал прежнего Максимыча — новый Максимыч был на редкость молчалив и спокоен как танк. Ходить с ним на рыбалку стало тоскливо: он просто забрасывал свою удочку и тупо глядел на поплавок, а когда я что-нибудь рассказывал ему, пытаясь завязать диалог, он либо безоговорочно соглашался, либо давал короткие комментарии. Один раз я даже упрекнул его. «Ты как зомбированный какой-то!» — сказал я после очередной неудачной попытки обсудить очередную мировую проблему. Максимыч только пожал плечами, бросив короткое: «Возраст!». Тогда я решил, что так оно и есть: осенью Максимычу должно было стукнуть шестьдесят, а любые круглые даты, особенно если размениваешь седьмой десяток, воспринимаются неоднозначно.
… Кошмар подкрался к нам в конце лета.
Как-то в один из дней последней декады августа, когда я, совершенно ошалев от бесконечных организационных, финансовых и хозяйственных дел (на носу был новый учебный год), вышел на крыльцо школы и смотрел на опадающую тополиную листву, ко мне подбежала тётка Шкиляиха.
— Добрый день, Ольга Сергеевна! — сказал я, ожидая, пока та отдышится.
— Что это вы идёте сама не своя? Никак случилось чего?
— Ой, Виктор Лексеич, не говори! — замахала рукой Шкиляиха.
— С кладбища бегу!… Ужас-то какой!… Она вновь замолчала, переводя дух. Я молчал, выжидая.
— Сегодня ж Инга, Ольги Востриковой покойной дочка, приехала — хотела мать экс… эсгу… на городское кладбище перевезти! Так, представляешь, стали мужики могилу разрывать да вниз и провалились! Землю раскидали, ан в могиле-то и нет ничего!
— Как — нет? — не понял я.
— А так!… Пусто! Вот те крест! Гроб на кусочки разломан и тела нема!
— Совсем?
— Совсем! — тут Шкиляиха перешла на шёпот.
— Будто, Лексеич, кто-то могилу снизу подрыл, гроб сломал и покойницу утащил! Страсть-то какая, упаси бог!
Я недоверчиво хмыкнул.
— Не веришь?! — рассердилась Шкиляиха.
— Думаешь, врёт старуха? Поди-ка на кладбище да с Ингой поговори! Ей аж плохо стало, когда пустую могилу увидала!
— Верю, верю! — скороговоркой произнёс я, зная, что нет никого ужаснее сплетницы, коей выказали недоверие.
— Ещё новости есть?
— Бабушка Егоровна пропала.
— С чего бы это?! Никуда она не пропадала! К родственнице какой-то в город уехала. Мне Максимыч сказал. Внучатая племянница у неё там, кажется… — Нет у неё никаких племянниц! Одна она как перст! — выпучила глаза Шкиляиха.
— Верь мне, пропала она! В лес ушла — и с концами! Поди уж лежит её непогребённое тело где-нибудь в болоте, простигосподи… — А ну вас, Ольга Сергеевна! — отмахнулся я.
— Из всех возможных объяснений вы всегда выбираете самое зловещее!
Шкиляиха обиделась и ушла искать более благодарных слушателей. Я же вернулся к работе. Вечером выяснилось, что история с могилой Востриковой, умершей ранней весной от рака, — чистая правда. Гроб и впрямь оказался разрушен и совершенно пуст. Инга вернулась в город в слезах и недоумении. Версии сыпались со всех сторон, причём, самой популярной среди сельчан стала гипотеза о краже тела сектой сатанистов-некрофилов, увлекающихся практической анатомией в свободное от оккультных ритуалов время. Я с ходу отметал подобный бред и единственное, что приходило мне в голову, так это мысль о каких-то живых организмах, типа плесени или бактерий, способных разложить труп подчистую, не оставив и костей. Я спросил Максимыча, как такое возможно, но тот лишь пожал плечами, пространно заметив, что, мол, всё может быть. Я не стал больше пытать его на эту тему. Есть многое, как говорится, друг Горацио… Ночью пошёл дождь, который лил весь следующий день, а когда хляби небесные вновь закрылись, выяснилось, что из-за проседания грунта на кладбище провалились ещё несколько относительно свежих могил.
— Хрен с ней, с нобелевкой! — махнул он рукой.
— И то верно! — поддакнул я и присовокупил:
— Иди-ка ты поскорее к Анне!
Максимыч поднялся на крыльцо и исчез за дверями медпункта. Сразу проговорюсь, что укус зажил необычайно быстро и никаких осложнений (как я тогда думал) не было.
После этого случая мы неоднократно наведывались на скотомогильник ради наживки, и я всякий раз со тщанием, достойным эксперта-криминалиста, осматривал каждый череп, каждую косточку, каждый лоскуток сгнившей кожи в надежде найти ещё одного кусачего червя. Всё было безрезультатно. Возможно, то и в самом деле был некий уникальный реликт, а то и вовсе мутант, существующий в природе в одном-единственном экземпляре. Что удивительно, Максимыч совсем не поддерживал меня в этих поисках. Он окончательно потерял к гигантскому опарышу всякий интерес и даже вспоминал-то о нём неохотно, словно разговоры на данную тему были для него неприятны. Я отметил, что за месяц, прошедший с того самого дня, мой приятель существенно изменился. Я не узнавал прежнего Максимыча — новый Максимыч был на редкость молчалив и спокоен как танк. Ходить с ним на рыбалку стало тоскливо: он просто забрасывал свою удочку и тупо глядел на поплавок, а когда я что-нибудь рассказывал ему, пытаясь завязать диалог, он либо безоговорочно соглашался, либо давал короткие комментарии. Один раз я даже упрекнул его. «Ты как зомбированный какой-то!» — сказал я после очередной неудачной попытки обсудить очередную мировую проблему. Максимыч только пожал плечами, бросив короткое: «Возраст!». Тогда я решил, что так оно и есть: осенью Максимычу должно было стукнуть шестьдесят, а любые круглые даты, особенно если размениваешь седьмой десяток, воспринимаются неоднозначно.
… Кошмар подкрался к нам в конце лета.
Как-то в один из дней последней декады августа, когда я, совершенно ошалев от бесконечных организационных, финансовых и хозяйственных дел (на носу был новый учебный год), вышел на крыльцо школы и смотрел на опадающую тополиную листву, ко мне подбежала тётка Шкиляиха.
— Добрый день, Ольга Сергеевна! — сказал я, ожидая, пока та отдышится.
— Что это вы идёте сама не своя? Никак случилось чего?
— Ой, Виктор Лексеич, не говори! — замахала рукой Шкиляиха.
— С кладбища бегу!… Ужас-то какой!… Она вновь замолчала, переводя дух. Я молчал, выжидая.
— Сегодня ж Инга, Ольги Востриковой покойной дочка, приехала — хотела мать экс… эсгу… на городское кладбище перевезти! Так, представляешь, стали мужики могилу разрывать да вниз и провалились! Землю раскидали, ан в могиле-то и нет ничего!
— Как — нет? — не понял я.
— А так!… Пусто! Вот те крест! Гроб на кусочки разломан и тела нема!
— Совсем?
— Совсем! — тут Шкиляиха перешла на шёпот.
— Будто, Лексеич, кто-то могилу снизу подрыл, гроб сломал и покойницу утащил! Страсть-то какая, упаси бог!
Я недоверчиво хмыкнул.
— Не веришь?! — рассердилась Шкиляиха.
— Думаешь, врёт старуха? Поди-ка на кладбище да с Ингой поговори! Ей аж плохо стало, когда пустую могилу увидала!
— Верю, верю! — скороговоркой произнёс я, зная, что нет никого ужаснее сплетницы, коей выказали недоверие.
— Ещё новости есть?
— Бабушка Егоровна пропала.
— С чего бы это?! Никуда она не пропадала! К родственнице какой-то в город уехала. Мне Максимыч сказал. Внучатая племянница у неё там, кажется… — Нет у неё никаких племянниц! Одна она как перст! — выпучила глаза Шкиляиха.
— Верь мне, пропала она! В лес ушла — и с концами! Поди уж лежит её непогребённое тело где-нибудь в болоте, простигосподи… — А ну вас, Ольга Сергеевна! — отмахнулся я.
— Из всех возможных объяснений вы всегда выбираете самое зловещее!
Шкиляиха обиделась и ушла искать более благодарных слушателей. Я же вернулся к работе. Вечером выяснилось, что история с могилой Востриковой, умершей ранней весной от рака, — чистая правда. Гроб и впрямь оказался разрушен и совершенно пуст. Инга вернулась в город в слезах и недоумении. Версии сыпались со всех сторон, причём, самой популярной среди сельчан стала гипотеза о краже тела сектой сатанистов-некрофилов, увлекающихся практической анатомией в свободное от оккультных ритуалов время. Я с ходу отметал подобный бред и единственное, что приходило мне в голову, так это мысль о каких-то живых организмах, типа плесени или бактерий, способных разложить труп подчистую, не оставив и костей. Я спросил Максимыча, как такое возможно, но тот лишь пожал плечами, пространно заметив, что, мол, всё может быть. Я не стал больше пытать его на эту тему. Есть многое, как говорится, друг Горацио… Ночью пошёл дождь, который лил весь следующий день, а когда хляби небесные вновь закрылись, выяснилось, что из-за проседания грунта на кладбище провалились ещё несколько относительно свежих могил.
Страница
2 из 7
2 из 7