Увертюра могильного червя

Ничего экстраординарного в этом не увидели. Родственники умерших, объединившись, накидали сверху земли, поправили вывернутые кресты и на том успокоились.

А вот потом на наше село обрушилась череда несчастий.

Двадцать четвёртого августа утонули Степан Вяткин и его великовозрастный сын-тунеядец Семён. Пошли утром на рыбалку да так и не вернулись. Отправившиеся их искать, обнаружили вещи на берегу и надувную «уфимку» в прибрежных кустах. Оба, отец и сын, надо заметить, были страстными любителями кирнуть, а потому никто не удивился такому исходу. Здраво решили, что выпили, задремали да и кувыркнулись в воду. Ждали, когда тела всплывут. Не дождались.

Ровно через два дня сгорел дом одиноких стариков Патрикеевых. Вместе с хозяевами. Сгорел подчистую, только головёшки остались. Тел тоже не нашли. Видимо, и от них остался лишь пепел.

Двадцать восьмого числа пропала местная дурочка Валюша Иванова, чему, впрочем, никто не придал особого значения, потому как дурочке было двадцать семь лет, и она имела привычку периодически уезжать с водителями лесовозов, среди которых пользовалась определённым успехом, а потом вновь появлялась, иногда уже на следующий день, иногда — через неделю.

В ночь с тридцать первого на первое, перед самым Днём Знаний, полыхнул дом парализованной Елены Голионко. Её придурковатая и вечно полупьяная дочь, Машка, так и не смогла внятно объяснить, куда ей приспичило отлучиться из избы в два часа ночи, но, когда она вернулась, дом уже полыхал вовсю. Потушили только к утру. Среди тлеющих углей нашли почерневший череп — всё, что осталось от тела.

День Знаний, омрачённый подобными происшествиями, прошёл безрадостно и несколько сумбурно. К счастью, второе и третье сентября выпали на выходные, и я надеялся за эти дни немного развеяться перед тем как нырнуть в водоворот школьной жизни.

Субботнее утро выдалось пасмурным, но сухим и тёплым, и я, прихватив ведёрко, отправился в лес, надеясь насобирать грибов. Собственно, найду я хотя бы один гриб или не найду, волновало меня мало — хотелось временно отрешиться от житейской суеты и, что называется, проветрить мозги, но бесцельно бродить по лесу я не привык, вот и убедил сам себя, что иду по грибы. Звал с собой Максимыча, но тот отнекался, сославшись на гипертонию.

Прошатавшись по лесу полдня и найдя лишь две засохшие волнушки, я уже шёл в направлении села, когда боковым зрением уловил некое движение. Среди лесных зарослей мелькали знакомая белая кепка и некогда камуфляжная, а ныне безнадёжно выцветшая штормовка. Максимыч! Вот старый чёрт, а?! Мне сказал, что у него давление, а сам в лес попёрся! Да ещё идёт-то куда-то в сторону Пузиковского болота… — Максимыч! — заорал я что было мочи.

Максимыч мгновенно замер, аж чуть не подпрыгнул от неожиданности, и закрутил головой во все стороны.

— Да я это! Я! — я уже спешил к приятелю, вполголоса матеря хлещущие по лицу еловые ветви.

— Здорово, Максимыч! — сказал я.

— Никак, гипертония прошла?

— А, здравствуй, Виктор! — Максимыч рассеянно пожал мне руку.

— Представляешь, прошла. Как рукой сняло! Дай, думаю, по лесу прогуляюсь, авось, Витю встречу… Видишь — встретил!

Через плечо у Максимыча висел большой, но, очевидно, пустой рюкзак, а на поясе болтался большой самодельный нож.

— Ты что, на болото собрался? — спросил я.

— Какого лешего, позволь полюбопытствовать?

— На болото, — кивнул Максимыч.

— Дело у меня там одно есть… Если хочешь, пошли со мной.

Я хмыкнул — почему бы и не пойти? — и присоединился к товарищу. Шли молча: тропы на Пузиковские болота не протоптаны, дорога, хотя и короткая, но не лёгкая, не до разговоров. От комаров только отмахивались, да паутинки с лиц снимали.

Минут через пятнадцать под ногами зачавкало, и мы вышли к небольшому лесному озерцу, распространявшему запах стоячей воды и гниющей тины. Ствол ближайшей к воде осины был обвязан двумя верёвками. Концы верёвок уходили в воду.

— Ты там что ли чего вымачиваешь? — спросил я.

Максимыч кивнул и сбросил рюкзак на землю. В рюкзаке звякнуло. Значит, он всё-таки был не пустой.

— Ты, Виктор, постой пока тут! — велел мне приятель, а сам поплевал на ладони и принялся выбирать один конец. Судя по шумному дыханию, вздувшимся на шее венам и покрасневшему лицу, в озерце находилось нечто тяжёлое. Я уже хотел было предложить помощь, когда в воде смутно забелел большой продолговатый предмет. Максимыч сделал ещё пару рывков и… Я всегда считал, что фраза «не верить своим глазам» — не более чем речевой оборот, но Максимыч убедил меня в обратном. Я действительно сначала не поверил тому, что вижу: передо мной лежало привязанное за лодыжки обнажённое женское тело. Судя по всему, оно пролежало в воде не один день.