Бабочки

Граундпарк, 57-30. Странное письмо, пришедшее в участок, подняло всех на уши. Через десять минут мы уже мчались сюда.

Квартирка неизвестного художника. Кажется, он зарабатывал тем, что рисовал этикетки для консервов. У меня было предчувствие, что именно на этом он и закончит свою карьеру.

Командир спецгруппы подходит ко мне, устало снимая маску:

— В квартире чисто. В комнате, вниз по коридору, труп. И… сами посмотрите, короче. Мы закончили.

Я кивнул. «Хозяин уже не может открыть нам».

Неаккуратно вымытый пол скрипел под ногами. В примыкающих комнатах будто бы никто никогда не бывал — такими пустыми и заброшенными они казались. Я шел к слабому источнику света в конце коридора.

Он сидел, привязанный к стулу, прямо посреди своей «студии». Полуголый, свесив голову на грудь. Шея перерезана. Кровь стекала вниз по груди, лилась со стула и образовала вокруг мертвого художника целый океан, в котором отражались разложенные у стен картины. Мой взгляд тут же стал искать… да, бабочка аккуратно нарисована прямо в крови, на груди. В городе объявился маньяк.

Донни натянул перчатки и, тяжело вздохнув, приступил к работе. Я побрел вдоль стены, разглядывая картины. Слишком мрачные, на мой вкус. На мольберте, в дальнем конце комнаты, картина, над которой он работал. Девушка с двумя лицами. Сюрреализм, или как это называют? Я не силен в терминах.

— Узлы на веревке профессиональные. Из таких хрен выберешься, — щебетал Донни за спиной.

Девушка с двумя лицами. Интересно.

— Явных следов отравления в этот раз нет.

В крови мистера Йейтса Донни и его команда умников обнаружили следы некоего биологического яда. Сказать что-то более конкретное они не могли — кто бы сомневался.

Рядом с мольбертом лежала брошенная голубая рубашка, наполовину затонувшая в луже крови. Теперь она багрово-голубая.

Он вымыл полы. Красиво приоделся. Впустил убийцу сам. Я уже не сомневался, что это женщина. Если только наш парень не гей — надо будет уточнить.

— Рамон, — я повернулся к сержанту у двери.

— Допросите с ребятами соседей. Особенно уточните, не водил ли наш художник к себе кого-то. Мальчиков в том числе.

Почему бабочки?

— Снова хирургический надрез, — продолжал бурчать Донни.

— Но в этот раз на шейной артерии. Разве маньяки не повторяют свои же убийства?

— Не всегда.

— я обернулся.

— Он экспериментирует.

— То есть?

— В том углу лужа крови смазана на самом краю. Он наступил туда, а потом стер отпечаток. Это значит, что он дождался пока жертва не умрет, пока кровотечение не остановится. Снова. Он наблюдает за ними, когда они умирают.

— Охренеть… — Донни уткнулся взглядом в пол.

— Может, ему интересна не сама смерть, а… предсмертные муки?

Бабочки. Ей нравится смотреть, как они извиваются от ее скальпеля. Она как коллекционер, пришпиливающий бабочек к стене. Чтобы быть последним, кто в состоянии полюбоваться, как они в последний раз взмахнут своими крыльями. Она? Она.

Иногда я искренне поражаюсь тому, как репортеры вынюхивают все наши секреты. Всего через пять часов после осмотра квартиры художника у меня пытались взять интервью. Они уже знали, что я веду это дело. Только своей морды на телевизоре мне и не хватало для счастья.

Наверняка проболтался кто-то из парней Рамона. Вечные сержанты. Готовы на все, лишь бы почувствовать миг славы. По крайней мере, они выяснили что художник привел вчера какую-то девицу. Описания очень размытые. В черных очках. «Шикарная задница». Высокая, коротко стриженная брюнетка. Наверняка парик. А может и нет.

Я потер лицо руками, будто бы думал, что смогу стряхнуть так свою усталость. Но нет. Бессонная ночь. Снова сижу на краю кровати и просто пялюсь в стену.

Стены пустой квартиры давили. Без Сары все было не правильно. Слишком жарко. Неудобно, неприятно в кровати. По телевизору сплошная чушь. На улице мерзкая осенняя погода. Весь мир стал отвратительным и неприятным.

Я стал подумывать, что надо сделать Саре подарок. Так ведь делают порядочные парни?

Зазвенел будильник. Пора залить в себя пару чашек кофе и идти на работу.

Второе письмо Ты мне нравишься.

Правда нравишься — насколько вообще может нравиться человек. Я видела твое лицо по телевизору, теперь ты обрел плоть и внешность в моем воображении. Ты походишь на ищейку, взявшую след — мой след. Ты пока не понимаешь, что это всего лишь дым, иллюзия, обман, который не станет осязаемым до тех пор, пока я не позволю. Но я, конечно же, позволю, ведь ты мне нравишься. И так интересно, насколько далеко ты сможешь зайти.

Расскажи мне о смерти, мой маленький принц.

Или я расскажу тебе сама.

Я увидела его в баре. Восторженный идиот, расплачивающийся кредитной картой отца.