Нарисованный ангел

Илья, взбешённый до помутнения рассудка, столкнул Анжелу в яму с грязной водой. Едва сдерживая слёзы, он наблюдал, как разноцветная жижа заливается в пустую глазницу, как хлопьями отваливаются щёки, сползают волосы. Некогда любимая девушка рассыпалась на глазах, словно иллюзия, подростковый сон о недоступной прелестнице. Анжела буквально таяла в смеси помоев и растворителя, растекаясь по поверхности яркими пятнами краски.

Илья больше не мог сдерживаться, и горькие слёзы обиды жаркими потоками хлынули из глаз. Упав на землю, он задыхался в рыданиях, бился, как выброшенная из воды рыба. Внезапные слёзы, словно неудержимый поток мутной талой воды, сорвали и унесли, как щепку, ту стену, что отделяла его сознание от неприятных, жутких и болезненных воспоминаний. Внезапно Илья вспомнил всё, что не хотел бы узнать никогда.

Сначала жестокая память вернула его в тот вечер, когда он встретил Анжелу. Илья вновь увидел в багровых отсветах праздничного салюта огромные глаза девушки, застывшие в ужасе. И её страх был вызван не таинственным преследователем — причиной судорожной паники был он, Илья, сомкнувший руки на горле девушки. Потом, обездвиженную и бездыханную, он отволок её в сарай.

Далее, из тайного закутка в подсознании вереницей потянулись движущиеся картинки вечеров, когда Илья выносил Анжелу наружу и усаживал напротив стены, где рисовал портрет. Вспоминал её рассказы, произнесённые собственным голосом, но изменённым до скрипучей пародии на сопрано. Отвратительны, но в то же время трогательны, были нередкие минуты, когда Илья закрашивал трупные пятна на лице и теле Анжелы или затирал шпателем возникающие тут и там язвы. С непередаваемой нежностью Илья раз за разом подтягивал суровыми нитками обвисающую кожу.

Вспоминались и тревожные ночи, в тёмном шорохе которых он пытался спугнуть кошмарного врага, от дыхания и шагов которого кровь стыла в жилах, а сознание пряталось в черноте беспамятства. Только это были его шаги, и он не стоял на месте и не падал в обморок, а бежал через бурьян и кусты, в парк, на дорогу, чтобы встретить запоздалого пешехода. И горе было тому, кто попадался Илье, когда его тело было под властью зверя, в прочие часы крепко спящего на самом дне подсознания — в пучине зловонного болота, рождающего ночные кошмары. Илья, не владея собой, бросался на одинокого полуночника, душил, ломал горло, грыз шейные артерии. Затем, истекая едким потом, он оттаскивал тело к сараю, подвязывал проволокой груз и сталкивал мертвеца в яму, залитую мутной водицей.

Илья вспоминал все эти жуткие моменты и не мог поверить, что способен сотворить такое. Однако, не было веры и в собственную непогрешимость — просто невозможно вдруг придумать всё это, да ещё и в подробностях. Илья задыхался от жалости и ненависти к себе одновременно. Наконец, при виде разлагающейся в яме Анжелы, его вырвало прямо на её обезображенное лицо. Илья сделал два шага назад, отмахиваясь от укоризненного взгляда единственного выпученного глаза мёртвой девушки. Споткнулся, упал навзничь и потерял сознание.

Очнувшись, Илья с трудом мог вспомнить, где находится. Как бурные грозовые потоки, наполнившие дождевой жёлоб, жуткие воспоминания нахлынули сокрушительной массой и стекли в никуда, оставив лишь чистую поверхность, не сморщенную ни единым сомнением или страхом. Не осталось ни угрызений совести, ни обид. Илья встал и посмотрел на стену сарая. Портрет Анжелы. Только Илья теперь не помнил, кто изображён на железной стене. И он смотрел на картину другими глазами — теперь она не вызывала в нём ни умиления, ни восторга, лишь… Илья брезгливо содрогнулся, сплюнул под ноги, и пошёл в сарай собирать сумку. Что он знал наверняка — в этом городе ему нельзя больше оставаться.

Грузный полицейский офицер подошёл вразвалочку к мужчине в пиджаке, надетом поверх свитера ржавого цвета.

― Что, с холодком нас первый день осени встречает? Место оцеплено, я проверил. С опознанием могут быть проблемы — трупы от воды попортились, ― пухлая ладонь указала на четыре тела, укрытые чёрной плёнкой. Вдоль ямы ходили двое сотрудников, прощупывая дно баграми.

― Убийцу поймали? ― сурово сдвинув густые брови, спросил мужчина в штатской одежде.

― Нет ещё. Ускользнул буквально из-под носа у экипажа. Но, поймаем — никуда не денется.

― Хорошо, если так. А свидетель где?

― Директор парка? Так, плохо ему. Человек немолодой. Он, как увидел, что этот гадёныш с трупом разговаривает, побежал, нас вызвал. Когда ребята приехали, он за сердце держался, а помощница номер «скорой» набирала.

― Ясно, ясно.

Пиджак в свитере покачал головой и устало махнул рукой в сторону кучки зевак, прилипших к полосатой полицейской ленте.

― А эти откуда? В этот конец парка никто не заходит, а тут нарисовались, как по щелчку.

Толстяк развёл руками:

― Загадка природы. Будто ленту протянули там, где они уже стояли, а не наоборот.