Мир меркнет

И нашла. Совершенно случайно. Он сам подсел в кафешке. Да так внезапно, что я его с перепугу соком облила. И вот этот тип мне дал пару бесплатных уроков. Объяснил, что надо выпустить собственное духовное прошлое из ящика какой-то тетки. Доры, кажется. Про психоанализ что-то втирал.

— Прямо про Фрейда втирал?

Игнатий давно заметил, что самые тяжелые пациенты штампуются именно на стыке бульварного оккультизма и психологических тренингов. Крыша не любит, когда к ней лезут с проповедями про НЛО, второе пришествие, третий Рейх, четвертый Рим и пятую колонну. Вот и съезжает к праматери.

— Не-не, Фрейда я уже потом сама осилила. Или это не Фрейд был. Нет, не Фрейд. Как же там было… Нам. Нам. Амен… Матер-фатер… Нивеа фор мен… — Namens des Vaters? — наугад бросил Игнатий.

— Точняк! Да Вы шарите! — Сара впервые посмотрела на Аннушкина с уважением.

— А шо это такое?

— Имена отца. И это не Фрейд. Это Жак Лакан, великий французский… в общем, не важно. Важнее, какой смысл Ваш аргентинский наставник в это вкладывал.

— Да какой он наставник?! Так, пару раз позанимались каббалистикой. Даже не переспали. Хотя Вы бы видели, какие у него глазища чёрные! Эх… А что он там вкладывал, я не помню. Похоже, он просто любил ругаться по-немецки.

Не просто. Игнатий знал цену всем этим околодуховным гуру. Они чувствовали психотиков и «пограничников» за версту. А если еще и теоретически подкованные… Похоже, в Аргентине девушка напоролась как раз на такого вот продвинутого «учителя». Ведь как раз с «именами отца» у параноиков большие проблемы. Их символическая сфера разваливается, законы развития прекращают работать, и каждый внешний объект грозит всеми небесными карами. А тут еще смерть реального отца.

Неудивительно, что рассерженное распутной жизнью Сверх-Я начало мстить, нацепив образ красного ангела. Но вместо победы над Оно, вдруг запело в резонанс с самыми древними влечениями.

— А какие у вашего красного ангела глаза?

— Да какие-какие? Чёрные, как у этого из Аргентины. Ой… Зараза. Я-то думала, чего он от денег отказывался. Говорил, что потом сочтемся. Что у него в команде не хватает пряморукого художника-дизайнера. Ну я ему покажу рисуночки! Вот что, доктор! Давайте либо уничтожьте его своей терапией, либо сделайте так, чтобы я могла к нему прикоснуться!

— Прикоснуться? Зачем?

— Морду расцарапать. Ну и там как пойдет.

Игнатий задумался. Психическому здоровью Сары грозила серьезная опасность. Конечно, очередной сеанс гипноза был бы верхом самонадеянности. Надо бы провести тщательную дифференциальную диагностику, назначить сопутствующую фармакотерапию… Опять же, этика. А, к черту этику! На горизонте замаячил огненнокрылый призрак революционной методики, нового слова в гипнотерапии.

— Разумеется, я не могу наделить Вашего гостя плотью. Но и изгнать тоже не могу. Я все-таки просто гипнотерапевт, а не кудесник. Ангел — творение Вашего разума. Ваша задача сейчас — всего лишь осознать свою власть над этим образом.

Игнатий ждал ответа. Он еще недостаточно осознал всю мощь огненной галлюцинации. Ангел не был обычным продуктом голодной совести или извращенного воображения. Завеса алого пламени скрывала игру архетипов, древнее знание, бездну ужасных открытий. Аннушкин отшатнулся от собственных догадок. Нет. Это всего лишь легкое безумие. Сейчас он всё исправит. Сейчас-сейчас.

— Ну так шо? — Сарочка уже перебралась на кушетку. Игнатий сам едва не погрузился в транс от её голоса у себя за спиной.

Гений гипнотерапии сейчас тратил всю свою гениальность на элементарное самоуспокоение. Единственная разумная мысль сотрясала набаты разума: спрятать правду. От себя, от Сары. Ото всех. Восстановить целостность завесы неведения. Хотя это так же нелепо, как рефлорация.

Если ангел вылез из глубин бессознательного, то затолкать его обратно можно только на время. И надеяться, что либидо Сары окажется достаточно горячим, чтобы расплавить сотканный огненнокрылый образ.

Да. Скоро он доберётся до источника безумия и обезвредит его. Но сначала — не даст бреду сформироваться окончательно и заслонить объективную реальность.

Как? Практика показывает, что самый стойкий гипноз вырастает из самогипноза. Сплавляться по огненной реке пограничного состояния лучше вместе. Игнатий запустил стоящий на столике метроном. Пусть это будет анданте. Нет, чуть медленнее. Еще чуть-чуть. Размеренно, немного уныло, но не умирая, не затягивая. Как песни Щербакова. «Школяр в объятьях младой Гертруды дремал на левом своем боку»… — Во сне ему рисовались груды песка. Не к марш ли броску? — обратился к метроному гипнотерапевт.

Соколова в который раз подумала, что врач ей достался не совсем здоровый. Но куда деваться? Ей самой сейчас грезилась бескрайняя пустыня под ночным небом. Девушка притихла, бессознательно подстраивая дыхание под щелчки метронома.