— Помню, было девятнадцатое мая: шел дождь, как сегодня; а ты пела, — голосом, холодным и бесцветным, каким она обычно и говорила, промолвила королева. Некрасивая. Не умная. Не счастливая.
Добавить в моё избранное
22 мин, 25 сек 15013
Самария сидела за столом: головой оперлась на согнутую в локте левую руку, правой — очень медленно отводила назад серебряную ложечку и еще медленнее, слабее с каждым разом била по яйцу.
«Цок. Цок»… Королеве было холодно — камин с жиденьким пламенем совсем не спасал от гулящих сквозняков — и она тщетно куталась в шаль.
«Цок. Цок»… — Да, ваше высочество, — склонила голову старушка. Сухонькая, долговязая и с добродушным лицом. Королева знала ее всю сознательную жизнь.
Стук ложки по яйцу. Шорох дождя. Слабый скрип приоткрытого окна, за которым — далеко внизу — озябшие холмы и тропинка. Последнюю давно и бесповоротно затопило.
— Лиз, я уже видеть не могу эти яйца, — не то вздохнула, не то зевнула Самария, и рука с ложечкой обессилено уронилась на стол.
— Госпожа, простите, у нас ничего больше нет. Пара курочек, петушок и три мешка пшена. Нужно идти в деревню за едой, но… — Дорогу размыло, — сухо закончила за служанку женщина. Порыв ветра толкнул створку окна, и та со стуком распахнулась.
— Двенадцать дней дождей. Такое бывает? Нет, не закрывай, — остановила движение служанки Самария, — сквозняк — это единственное, что еще отличает мой замок от склепа.
— Хорошо, ваше высочество.
— Лиз.
— Да, госпожа? — карие глаза старушки всмотрелись в Самарию.
— Почему меня никто не навещает? Когда я увижу моих людей, послов других государств… Кого-нибудь?! Сколько прошло… год?
— Да, госпожа, год. Вы и сами знаете, у нас мало людей в королевстве, госпожа; для других государств мы не представляем интереса. А ехать вы не захотели.
— Не хочу никуда ехать. Вообще ничего не хочу. Лучше буду королевой без подданных, — уныло констатировала женщина и стукнула по яйцу, — без нормальной еды, — еще один удар, наконец, разбил с хрустом скорлупу, — без нормального короля.
Самария оставила еду в покое и потянулась к надорванному конверту — пастельно-зеленому на фоне белой скатерти.
— Он только написал, а я снова жду следующее послание, — королева достала бумагу — шлифованную, с уже помятым уголком — и понюхала ее.
— Не разберу, чем пахнет. Как думаешь, он пользуется парфюмом?
— Ваш сын всегда умел преподнести себя, госпожа.
— Да. Да, он точно душится чем-то. Уже такой взрослый… — женщина слегка улыбнулась — как улыбается только мать, что видит возмужавшего ребенка.
«Дражайшая и любимая матушка, спешу сообщить, что осел ныне в городке Арканвич, что близ Тихой Долины. Здесь из одного окна видны горные кряжи и озеро, а из другого — хвойный лес. Когда облачно, тучки спускаются совсем низко и, если подняться по склону, можно ходить сквозь них, как среди густой травы.
Я снимаю комнату в пансионе «Маленькая баронесса» — из четырнадцати номеров у меня четырнадцатый, самый дальний и высокорасположенный. На моем этаже жильцов нет, но вообще тут обитают еще восемь человек. Хозяева — очень милые и добрые люди, они всячески помогают мне освоиться.
Вы помните, я говорил, что последнее время увлекся зданиями, у которых есть своя, уходящая корнями вглубь веков история? Видели бы вы местную тюрьму!
Нет, не беспокойтесь, матушка, это здание теперь — обитель исторического общества Арканвича. В камерах висят картины, стены обклеена обоями — если бы не решетки, никто и не подумает, что находится в бывшей тюрьме.
Сейчас я изучаю документы по истории города — переписи населения, древние газеты и планы застройки. Хочу понять, кто тут бывал, работал, кто художник всех этих полотен и, особенно, кто на них изображен. К слову, одно вы можете знать — репродукция висит у нас в замке, в Фиолетовой зале. Называется «Карающий рок над Арканвичем». Посмотрите ее. Хорошо?
Еще я ходил купаться на местное озеро. Горожане его почему-то не жалуют, но мне до безумия нравится пейзаж и безмятежно-спокойная гладь воды. Думаю, вам бы здесь тоже понравилось.
Напишу вам, как узнаю что-нибудь новое. Ваш сын».
Самария рассеянно улыбнулась и, мучительно потянувшись, положила письмо:
— Последнее время ноги ноют.
— У меня тоже, ваше высочество. Погода.
— Да, точно. Погода. Пойду, отдохну. Это яйцо высосет из меня все силы.
Королева вышла из комнаты и по сумрачному, полному густых теней коридору двинулась к спальне.
Где-то сзади тонко звякнул фарфор — Лиз начала убирать посуду. Ажурно-нежное эхо смешалось с отзвуками шагов и пронеслось по лабиринтам заброшенных комнат — давно закрытых, полных пыли, воспоминаний и теней.
Как он говорил? «Карающий рок над Арканвичем»?
Тихая зала окружила Самарию монотонностью фиолетового цвета — на стенах, мебели, занавесках.
Пейзаж. Девушка с камелиями. Портрет какого-то предка королевы. И… Самария оступилась — на полотне, созданном лишь из оттенков багрового и черног, стояли изможденные заключенные и мужчина в запачканном кровью фартуке.
«Цок. Цок»… Королеве было холодно — камин с жиденьким пламенем совсем не спасал от гулящих сквозняков — и она тщетно куталась в шаль.
«Цок. Цок»… — Да, ваше высочество, — склонила голову старушка. Сухонькая, долговязая и с добродушным лицом. Королева знала ее всю сознательную жизнь.
Стук ложки по яйцу. Шорох дождя. Слабый скрип приоткрытого окна, за которым — далеко внизу — озябшие холмы и тропинка. Последнюю давно и бесповоротно затопило.
— Лиз, я уже видеть не могу эти яйца, — не то вздохнула, не то зевнула Самария, и рука с ложечкой обессилено уронилась на стол.
— Госпожа, простите, у нас ничего больше нет. Пара курочек, петушок и три мешка пшена. Нужно идти в деревню за едой, но… — Дорогу размыло, — сухо закончила за служанку женщина. Порыв ветра толкнул створку окна, и та со стуком распахнулась.
— Двенадцать дней дождей. Такое бывает? Нет, не закрывай, — остановила движение служанки Самария, — сквозняк — это единственное, что еще отличает мой замок от склепа.
— Хорошо, ваше высочество.
— Лиз.
— Да, госпожа? — карие глаза старушки всмотрелись в Самарию.
— Почему меня никто не навещает? Когда я увижу моих людей, послов других государств… Кого-нибудь?! Сколько прошло… год?
— Да, госпожа, год. Вы и сами знаете, у нас мало людей в королевстве, госпожа; для других государств мы не представляем интереса. А ехать вы не захотели.
— Не хочу никуда ехать. Вообще ничего не хочу. Лучше буду королевой без подданных, — уныло констатировала женщина и стукнула по яйцу, — без нормальной еды, — еще один удар, наконец, разбил с хрустом скорлупу, — без нормального короля.
Самария оставила еду в покое и потянулась к надорванному конверту — пастельно-зеленому на фоне белой скатерти.
— Он только написал, а я снова жду следующее послание, — королева достала бумагу — шлифованную, с уже помятым уголком — и понюхала ее.
— Не разберу, чем пахнет. Как думаешь, он пользуется парфюмом?
— Ваш сын всегда умел преподнести себя, госпожа.
— Да. Да, он точно душится чем-то. Уже такой взрослый… — женщина слегка улыбнулась — как улыбается только мать, что видит возмужавшего ребенка.
«Дражайшая и любимая матушка, спешу сообщить, что осел ныне в городке Арканвич, что близ Тихой Долины. Здесь из одного окна видны горные кряжи и озеро, а из другого — хвойный лес. Когда облачно, тучки спускаются совсем низко и, если подняться по склону, можно ходить сквозь них, как среди густой травы.
Я снимаю комнату в пансионе «Маленькая баронесса» — из четырнадцати номеров у меня четырнадцатый, самый дальний и высокорасположенный. На моем этаже жильцов нет, но вообще тут обитают еще восемь человек. Хозяева — очень милые и добрые люди, они всячески помогают мне освоиться.
Вы помните, я говорил, что последнее время увлекся зданиями, у которых есть своя, уходящая корнями вглубь веков история? Видели бы вы местную тюрьму!
Нет, не беспокойтесь, матушка, это здание теперь — обитель исторического общества Арканвича. В камерах висят картины, стены обклеена обоями — если бы не решетки, никто и не подумает, что находится в бывшей тюрьме.
Сейчас я изучаю документы по истории города — переписи населения, древние газеты и планы застройки. Хочу понять, кто тут бывал, работал, кто художник всех этих полотен и, особенно, кто на них изображен. К слову, одно вы можете знать — репродукция висит у нас в замке, в Фиолетовой зале. Называется «Карающий рок над Арканвичем». Посмотрите ее. Хорошо?
Еще я ходил купаться на местное озеро. Горожане его почему-то не жалуют, но мне до безумия нравится пейзаж и безмятежно-спокойная гладь воды. Думаю, вам бы здесь тоже понравилось.
Напишу вам, как узнаю что-нибудь новое. Ваш сын».
Самария рассеянно улыбнулась и, мучительно потянувшись, положила письмо:
— Последнее время ноги ноют.
— У меня тоже, ваше высочество. Погода.
— Да, точно. Погода. Пойду, отдохну. Это яйцо высосет из меня все силы.
Королева вышла из комнаты и по сумрачному, полному густых теней коридору двинулась к спальне.
Где-то сзади тонко звякнул фарфор — Лиз начала убирать посуду. Ажурно-нежное эхо смешалось с отзвуками шагов и пронеслось по лабиринтам заброшенных комнат — давно закрытых, полных пыли, воспоминаний и теней.
Как он говорил? «Карающий рок над Арканвичем»?
Тихая зала окружила Самарию монотонностью фиолетового цвета — на стенах, мебели, занавесках.
Пейзаж. Девушка с камелиями. Портрет какого-то предка королевы. И… Самария оступилась — на полотне, созданном лишь из оттенков багрового и черног, стояли изможденные заключенные и мужчина в запачканном кровью фартуке.
Страница
1 из 7
1 из 7
