Добавить в моё избранное
21 мин, 33 сек 16535
Та покачнулась, крякнула жалобно, и рухнула, увлекая за собой не успевшего испугаться скитальца.
Из ступора Р» атульбо де ла Турге вывел скрип отворяемой двери и шаркающий звук шагов. Он подался назад, встал на четвереньки, и лишь тогда разглядел на крыльце застывшую черную тень. Услужливо выглянувшая луна блеснула, отраженная зрачками незнакомца. Серое лицо близоруко сощурилось.
— Это ты, Толик? — утробно прошамкали черные губы.
— Марфа Иоанна!? — опешил путешественник.
— Не вовремя ты вернулся. Ох, не вовремя… — вздохнула старая кормилица.
— Э… А Аня дома?… Р» атульбо де ла Турге, или, как его звали в детстве, просто Толик, сидел на шатающейся трехногой табуретке напротив старухи Иоанны. Их разделял щербатый, покрытый кое-где серыми мшистыми пупырышками, трухлявый стол. Посреди стола нехотя коптила древняя керосиновая лампа. Бледным призраком Аннабель скользнула из мрака, поставила перед ним чашку чуть теплого чая, замерла, подрагивая в неровном свете керосинки. Рыжий трепещущий язычок лампадки чуть освещал ее бледное осунувшееся как от болезни лицо, но не согревал, а наоборот, обострял абрис, очерчивая под глазами чернильные тени. Повинуясь безмолвному взгляду кормилицы, девушка опустилась на свободное место и застыла, глядя куда-то вдаль перед собой.
Р» атульбо отхлебнул из кружки. Чай показался ему осклизлой болотною жижей, но все ж он с трудом заставил себя проглотить это мерзкое варево. В нависшей тишине желудок испуганно квакнул, рыцарь сконфузился и попытался развеять похоронное настроение.
— А расскажите мне, Марфа Ивановна, как вы жили здесь, пока меня не было. Почему наша славная деревня Гадюкино словно вымерла и что, черт возьми, приключилось с моим отчим домом?
Старуха вперила свои серые бельма в рыцарское лицо, пожевала губами. Затем ковырнула ногтем щетинистую бородавку и надолго задумалась. Девушка же сидела, не шевелясь и не решаясь поднять глаза на своего суженого. Толик собрался было повторить вопрос (не надеясь уже, впрочем, на членораздельный ответ), и тут за окном раздался полный муки волчий вой.
— Шел бы ты лучше спать, — молвила наконец старуха.
— А утром, если проснешься, тогда и поговорим… Несмотря на усталость, Р» атульбо долго не засыпал. Ворочался, скрипя соломенным тюфяком, смотрел на скрытый во мраке потолок, пытался разглядеть что-то в темном провале окна. За окном шевелились неясные тени. Время от времени по подоконнику скреблись ветви засохшей яблони, в дымоходе подвывал разгулявшийся ветер. Проклятая старушенция так ничего и не рассказала; зато из-за, так и не утоленного чашкой протухшего чая, голода к ночным звукам периодически примешивалось настойчивое желудочное урчание.
Через полчаса страдания молодого желудка полностью заглушили даже назойливые мысли. Витязь на ощупь поднялся и, грохоча путающимися под ногами предметами кухонного обихода, прокрался к двери. Чертыхаясь про себя, он ощупал засов, шипя и пританцовывая, углубился в его устройство. Наконец, что-то лязгнуло, и в приоткрывшуюся щель выплеснулась узкая полоска лунного света.
С победным шипением, Толик припустил трусцой вглубь огорода.
А на обратной дороге обнаружил, что заблудился.
Вокруг, сколько хватало глаз (а их в этой темнотище хватало всего на пару шагов), раскинулись древовидные сорняки высотой превышающие рост человека. Исполинские лопухи тянули к нему свои липкие лапищи, пырей-переросток безжалостно хлестал по лицу похожими на косы листьями, и лишь метелки камышей нежно поглаживали, словно ощупывая свою жертву на предмет упитанности. Толик запаниковал.
— Подожди, — словно шептали ему сорняки.
— Останься с нами, станешь нашим царем. Царем сорняков. Что люди, эти жалкие двуногие поденки, не ведающие своих корней, обреченные на бесконечный бессмысленный поиск того, что они по недальновидности своей именуют счастьем? К чему их тщетные метанья, если мы предлагаем тебе покой? Лучшую влагу черных дождей, самые ценные минералы, самых жирных червей мы даруем тебе. И людей — самых толстых и вкусных людей будем мы загонять к твоим хищным корням. Ну, ты понял теперь, что случилось с твоею деревней?… Вдруг кто-то схватил его за рукав. Рыцарь дернулся, вырвался, но споткнулся о корень и еле успел выставить вперед руки.
— Подожди, — раздался знакомый голос.
Р» атульбо перевернулся на спину и пополз. Посреди плотоядного огорода бледнел стройный силуэт его невесты.
— Ты хотел знать, что с нами произошло в твое отсутствие? — переспросила она.
— Что ж, ты и сам все, наверное, понял. Когда все мужчины ушли на войну — началась засуха, голод. Многие умерли, а иные сошли с ума. Мы потеряли человеческий облик, сначала начали пожирать наших мертвых, потом принялись охотиться друг на друга. Мы превратились в диких зверей. Иначе бы мы не смогли выжить — ты понимаешь это!? — она закричала, черты ее исказились, начали расплываться.
Из ступора Р» атульбо де ла Турге вывел скрип отворяемой двери и шаркающий звук шагов. Он подался назад, встал на четвереньки, и лишь тогда разглядел на крыльце застывшую черную тень. Услужливо выглянувшая луна блеснула, отраженная зрачками незнакомца. Серое лицо близоруко сощурилось.
— Это ты, Толик? — утробно прошамкали черные губы.
— Марфа Иоанна!? — опешил путешественник.
— Не вовремя ты вернулся. Ох, не вовремя… — вздохнула старая кормилица.
— Э… А Аня дома?… Р» атульбо де ла Турге, или, как его звали в детстве, просто Толик, сидел на шатающейся трехногой табуретке напротив старухи Иоанны. Их разделял щербатый, покрытый кое-где серыми мшистыми пупырышками, трухлявый стол. Посреди стола нехотя коптила древняя керосиновая лампа. Бледным призраком Аннабель скользнула из мрака, поставила перед ним чашку чуть теплого чая, замерла, подрагивая в неровном свете керосинки. Рыжий трепещущий язычок лампадки чуть освещал ее бледное осунувшееся как от болезни лицо, но не согревал, а наоборот, обострял абрис, очерчивая под глазами чернильные тени. Повинуясь безмолвному взгляду кормилицы, девушка опустилась на свободное место и застыла, глядя куда-то вдаль перед собой.
Р» атульбо отхлебнул из кружки. Чай показался ему осклизлой болотною жижей, но все ж он с трудом заставил себя проглотить это мерзкое варево. В нависшей тишине желудок испуганно квакнул, рыцарь сконфузился и попытался развеять похоронное настроение.
— А расскажите мне, Марфа Ивановна, как вы жили здесь, пока меня не было. Почему наша славная деревня Гадюкино словно вымерла и что, черт возьми, приключилось с моим отчим домом?
Старуха вперила свои серые бельма в рыцарское лицо, пожевала губами. Затем ковырнула ногтем щетинистую бородавку и надолго задумалась. Девушка же сидела, не шевелясь и не решаясь поднять глаза на своего суженого. Толик собрался было повторить вопрос (не надеясь уже, впрочем, на членораздельный ответ), и тут за окном раздался полный муки волчий вой.
— Шел бы ты лучше спать, — молвила наконец старуха.
— А утром, если проснешься, тогда и поговорим… Несмотря на усталость, Р» атульбо долго не засыпал. Ворочался, скрипя соломенным тюфяком, смотрел на скрытый во мраке потолок, пытался разглядеть что-то в темном провале окна. За окном шевелились неясные тени. Время от времени по подоконнику скреблись ветви засохшей яблони, в дымоходе подвывал разгулявшийся ветер. Проклятая старушенция так ничего и не рассказала; зато из-за, так и не утоленного чашкой протухшего чая, голода к ночным звукам периодически примешивалось настойчивое желудочное урчание.
Через полчаса страдания молодого желудка полностью заглушили даже назойливые мысли. Витязь на ощупь поднялся и, грохоча путающимися под ногами предметами кухонного обихода, прокрался к двери. Чертыхаясь про себя, он ощупал засов, шипя и пританцовывая, углубился в его устройство. Наконец, что-то лязгнуло, и в приоткрывшуюся щель выплеснулась узкая полоска лунного света.
С победным шипением, Толик припустил трусцой вглубь огорода.
А на обратной дороге обнаружил, что заблудился.
Вокруг, сколько хватало глаз (а их в этой темнотище хватало всего на пару шагов), раскинулись древовидные сорняки высотой превышающие рост человека. Исполинские лопухи тянули к нему свои липкие лапищи, пырей-переросток безжалостно хлестал по лицу похожими на косы листьями, и лишь метелки камышей нежно поглаживали, словно ощупывая свою жертву на предмет упитанности. Толик запаниковал.
— Подожди, — словно шептали ему сорняки.
— Останься с нами, станешь нашим царем. Царем сорняков. Что люди, эти жалкие двуногие поденки, не ведающие своих корней, обреченные на бесконечный бессмысленный поиск того, что они по недальновидности своей именуют счастьем? К чему их тщетные метанья, если мы предлагаем тебе покой? Лучшую влагу черных дождей, самые ценные минералы, самых жирных червей мы даруем тебе. И людей — самых толстых и вкусных людей будем мы загонять к твоим хищным корням. Ну, ты понял теперь, что случилось с твоею деревней?… Вдруг кто-то схватил его за рукав. Рыцарь дернулся, вырвался, но споткнулся о корень и еле успел выставить вперед руки.
— Подожди, — раздался знакомый голос.
Р» атульбо перевернулся на спину и пополз. Посреди плотоядного огорода бледнел стройный силуэт его невесты.
— Ты хотел знать, что с нами произошло в твое отсутствие? — переспросила она.
— Что ж, ты и сам все, наверное, понял. Когда все мужчины ушли на войну — началась засуха, голод. Многие умерли, а иные сошли с ума. Мы потеряли человеческий облик, сначала начали пожирать наших мертвых, потом принялись охотиться друг на друга. Мы превратились в диких зверей. Иначе бы мы не смогли выжить — ты понимаешь это!? — она закричала, черты ее исказились, начали расплываться.
Страница
2 из 7
2 из 7
