Когда свободу обретем

На мгновение Тинн показалось, что у Ричвотер четыре руки, но, моргнув, списала это на плохое освещение в коридоре.

— Пора? — шепотом спросила Бэт, подтягивая лямки своего рюкзака с динозаврами.

Вместо ответа Океншильд опустила руку ей на плечо и повела внутрь стеллажей. Они шли молча, и их шаги эхом гуляли среди пыльных полок, затихая где-то вдалике. Они шли, а стеллажи не кончались. Бэт начала нервно озираться, но Тинн вцепилась ей в плечо, ведя перед собой. Вскоре она почувствовала дуновение ветра, принесшее запах соли и гниющих водорослей, а с ним пришло и жжение во лбу. Граница была тонкой, такой тонкой гранью, что Бэт не заметила, как оказалась не в библиотеке, а на берегу серого, осеннего моря. Казалось, перед ними обыкновенный морской пейзаж, если бы не одно но: позади море постепенно переходило в полутемный зал со стеллажами.

— Нам сюда, — позвала Тинн замешкавшуюся девочку, указывая на вымощенную крупным камнем дорогу. Дорога была древняя, старая; сквозь нее проросла трава и кустарник. Она вела прямо до самого горизонта унылой, песчаной равнины, утыканной, словно торт свечками, голыми скрюченными деревьями.

Сначала они шли молча, потом Бэт почувствовала боль в ладонях.

— Болит? — спросила Тинн, не смотря на нее.

— Да, — ответила девочка.

— Ничего, скоро перестанет.

Молчание.

— А что там, на Перекрестке?

— Твой личный монстр, — ухмыльнулась Океншильд.

— Скоро увидишь.

Через час, когда Бэт казалось, что этот пейзаж никогда не изменится, они неожиданно пришли. Здесь дорога ветвилась по сторонам света, а посреди стоял ветхий деревянный домик с провалившейся крышей.

— Дальше идешь одна, я не могу.

— Что мне делать? — Бэт сглотнула заполнившую рот кислую слюну.

— Ты точно не можешь пойти со мной?

— Зайди в дом. Там поймешь, что делать. Прости, не могу, это не по правилам. Все будет хорошо, я обещаю.

Бэт кивнула, проглотила тугой комок в горле и, кусая губы, зашла в дом. Погода начала меняться. Там, где проходил перпендикуляр, местность пошла рябью и то там, то здесь начали мелькать рожи мелких тварей Перекрестка. Они чуяли добычу, но не могли ее достать.

— Тинн Океншильд! — позвал ее монстр с той стороны. Он был огромен, похож на волосатую гору с рядами острых зубов.

— Привет, уродец. Давно не виделись.

— Махнула рукой, не двигаясь с места.

— Ты привела нам еду? — монстр принюхался.

— Не в этот раз, чудик, не в этот раз.

Монстр захохотал, разевая пасть, внутри которой она снова увидела Глаз. Сам смотрел на нее, и Тинн против своей воли сделала шаг, потом еще шаг. Лоб ее покрылся испариной, пальцы нервно дрожали, пытаясь справиться с наваждением. Неужели пастор был прав, и ее надо было убить в тот самый миг, как появилась отметина? О, нет, в мире не бывает случайностей, не бывает счастливых концов и вечной любви. И миропрядцы, как никто, понимают, как тонка грань между искусством и смертью, между тем, что отделяет человека от нечеловеческого, слова в голове от слов, произнесенных вслух. Как сильны слова, и как набор звуков может открыть путь в бездну или вознести. Всего только слово. Имя Самого. Его имя, которое шептали безгласые чудовища в самых страшных ее кошмарах.

— Тинн Океншильд. Воин Остролист.

— произнесла она запретное имя.

И по ту сторону чудовище взвыло, его несуществующий рот заревел, его глаз без глазницы бешено закрутился, а вселенная в зрачке погасла на мгновение.

Тинн очнулась в нескольких сантиметрах от границы. С той стороны на нее смотрела другая Тинн Океншильд и злобно ухмылялась.

— Я поняла, кто ты.

Другая Тинн пожала плечами.

— Ты — это я. «Я был книгой и буквой заглавною в этой книге; Я фонарем светил, разгоняя ночную темень».

— начала бормотать Океншильд в надежде отогнать тварь.

Другая Тинн захохотала.

— И да, и нет. Ну, расскажи, что ты узнала с нашей последней встречи? Все еще с этими? Не хочешь присоединиться ко мне? — Тинн молчала, а тварь болтала.

— Каково быть отмеченной Самим без таланта? Каково тебе среди этих писателей? Чувствуешь себя ущербной? Знаешь, почему яд Самого дает вам способность манипулировать реальностью? Да потому что — это единственное, на что вы способны! Писатель создает реальность, а такие, как ты, всего лишь могут поменять местами дверь с окном и выйти вон! Никчемные человечишки.

— Тварь с каждым словом все больше переставала походить на человека.

— Да, ты прав, — Тинн по-птичьи склонила голову набок.

Тварь зеркально повторила ее движение и осклабилась.

— Я отмечена просто так, я не писатель. Писатели породили Самого, потому что сами хотели походить на Бога. Но получался какой-то гомункулус. Так часто бывает: перестараешься, и вместо жареной курочки получаются горелые косточки.