Добавить в моё избранное
23 мин, 51 сек 1003
Затем он что-то произнес, и переводчик, наклонившись ко мне, перевел:
— Он спрашивает, нет ли у вас лекарств? Пару дней назад он почувствовал себя плохо, и до сих пор страдает от высокой температуры и ломоты в теле.
Будучи гауптштурмфюрером, мне все реже приходилось убивать людей, и я искренне верил в то, что, отдавая подобные приказы, мои руки оставались чистыми. Сейчас я, конечно же, понимаю, что глубоко заблуждался. Приказ на убийство — это куда больший грех, чем само убийство. И хотя крови на руках в таком случае не остается, отмыть вы их уже никогда не сможете.
Я только кивнул одному из своих солдат в сторону старика, и тот сразу все понял, взял его под руку, отвел в сторону и выстрелом в голову избавил от недомогания. Несколько женщин вскрикнули, дети заплакали, а я переводчик продолжил переводить мои слова:
— Как видите, мы никому не навредим. Этому бедняге оставалось от силы пара недель, и он попросил у нас лекарство. Ничего лучше, чем это, — я кивнул на винтовку в руках солдата, — у нас не нашлось. Мы избавили его от мучений, как вы избавляете своих умирающих коров или лошадей.
Думаю, в тот момент многим из жителей хотелось сказать, что-нибудь вроде: «Но он же не был ни коровой, ни лошадью! Он был человеком!», но мне было наплевать.
— Мы проведем в вашей деревне одну ночь и утром покинем вас, оставив нескольких солдат, чтобы они последили за порядком до прибытия основного отряда. Нам понадобится мясо, молоко, места для ночлега и… кое-что еще… По тому, как переводчик замялся на последних словах, я догадался, что он не стал их переводить. В другой раз я бы незамедлительно приказал бы его убить, но в тот момент мне было не до него. Я подошел к молодой девчонке лет пятнадцати, которая привлекла мое внимание еще тогда, когда всех жителей только вывели на улицу. Эх! Я прожил длинную жизнь, и много где побывал. И уж поверьте мне, таких прекрасных женщин, как в России, я больше нигде не видал. Эта девчушка в свои молодые годы была божественно красивой. Ее кожа была в меру бледновата, фигура стройна даже в мешковатом, явно не по размеру, платье, личико закругленное, а голову украшала длинная русая коса. А глаза… Я осторожно взял ее рукой за подбородок и поднял ее голову кверху. Голубые, чистые, как ясное небо в тот день, глаза посмотрели на меня. Но в этом взгляде не было страха. Скорее, непонимание и неуверенность. Конечно, ей сразу стало понятно, что ее ждет, но она не подала виду. Молодец! Всегда любил смелых женщин.
Я не стал спрашивать, как ее зовут, а просто взял ее за руку и отвел в сторону. Приказал нескольким солдатам отвести остальных жителей в самый большой сарай — следующую ночь им предстояло провести в нем. Вернулись те, которые проверяли дома, и доложили, что все чисто: оружие не найдено, прятавшихся солдат и партизан не обнаружено. Солдаты-повара отправились готовить ужин. Я снова взял девушку за руку и повел за собой. Терпеть больше не было сил. Желание было таким сильным, что я почувствовал возбуждение от одной только мысли о предстоящем наслаждении. По ее побледневшему личику я понял, что она мои чувства не разделяет. Но, опять же, мне было наплевать. По крайней мере, все время, пока мы шли в самый приличный с виду дом, она не произнесла ни слова, не проронила ни слезинки. Редкость, как хороша, учитывая обстоятельства. Некоторые солдаты с завистью смотрели нам вслед, но те из них, кто останется на следующий день в деревне, сами смогут с кем угодно развлекаться. Я как-то пару раз слышал, как между собой они говорили: «А у нашего гауптштурмфюрера хороший вкус!» Это правда, у меня был отличный вкус.
Оказавшись в доме, я заметил что-то странное, но не смог понять, что именно меня смутило. Я нашел комнату с кроватью, небольшой, но вполне крепкой, бросил на нее девушку и приказал раздеваться. Она вряд ли понимала по-немецки, но мой приказ сложно было не понять, и через несколько секунд она лежала передо мной обнаженная. Бледная кожа сверкала в лучах проникающего в окна солнца. Девушка всхлипывала, но не плакала, и тогда мне показалась, что даже трепетала, но совсем не от страха. Груди на удивление были большими и крепкими, прятать их она даже не пыталась, зато свою юную ложбинку, покрытую молодым пушком, она закрывала руками, отчего мое желание только усилилось.
На войне в таких делах привыкаешь обходиться без прелюдий. Все надо делать быстро и без лишних нежностей, иначе рискуешь расстаться с жизнью в самый неподходящий момент. Поэтому я в считанные секунды освободился от штанов, склонился над девушкой, насильно поднял ее руки над головой, освободив желанное лоно, и молча приступил к делу.
Это произошло в тот самый, момент, когда я только вошел в нее, и с удивлением обнаружил, что до меня там уже кто-то побывал (ах ты грязная деревенская потаскушка… Я лишь успел услышать какой-то шорох за спиной, и в следующий миг в глазах резко потемнело, а голову охватила тупая боль.
— Он спрашивает, нет ли у вас лекарств? Пару дней назад он почувствовал себя плохо, и до сих пор страдает от высокой температуры и ломоты в теле.
Будучи гауптштурмфюрером, мне все реже приходилось убивать людей, и я искренне верил в то, что, отдавая подобные приказы, мои руки оставались чистыми. Сейчас я, конечно же, понимаю, что глубоко заблуждался. Приказ на убийство — это куда больший грех, чем само убийство. И хотя крови на руках в таком случае не остается, отмыть вы их уже никогда не сможете.
Я только кивнул одному из своих солдат в сторону старика, и тот сразу все понял, взял его под руку, отвел в сторону и выстрелом в голову избавил от недомогания. Несколько женщин вскрикнули, дети заплакали, а я переводчик продолжил переводить мои слова:
— Как видите, мы никому не навредим. Этому бедняге оставалось от силы пара недель, и он попросил у нас лекарство. Ничего лучше, чем это, — я кивнул на винтовку в руках солдата, — у нас не нашлось. Мы избавили его от мучений, как вы избавляете своих умирающих коров или лошадей.
Думаю, в тот момент многим из жителей хотелось сказать, что-нибудь вроде: «Но он же не был ни коровой, ни лошадью! Он был человеком!», но мне было наплевать.
— Мы проведем в вашей деревне одну ночь и утром покинем вас, оставив нескольких солдат, чтобы они последили за порядком до прибытия основного отряда. Нам понадобится мясо, молоко, места для ночлега и… кое-что еще… По тому, как переводчик замялся на последних словах, я догадался, что он не стал их переводить. В другой раз я бы незамедлительно приказал бы его убить, но в тот момент мне было не до него. Я подошел к молодой девчонке лет пятнадцати, которая привлекла мое внимание еще тогда, когда всех жителей только вывели на улицу. Эх! Я прожил длинную жизнь, и много где побывал. И уж поверьте мне, таких прекрасных женщин, как в России, я больше нигде не видал. Эта девчушка в свои молодые годы была божественно красивой. Ее кожа была в меру бледновата, фигура стройна даже в мешковатом, явно не по размеру, платье, личико закругленное, а голову украшала длинная русая коса. А глаза… Я осторожно взял ее рукой за подбородок и поднял ее голову кверху. Голубые, чистые, как ясное небо в тот день, глаза посмотрели на меня. Но в этом взгляде не было страха. Скорее, непонимание и неуверенность. Конечно, ей сразу стало понятно, что ее ждет, но она не подала виду. Молодец! Всегда любил смелых женщин.
Я не стал спрашивать, как ее зовут, а просто взял ее за руку и отвел в сторону. Приказал нескольким солдатам отвести остальных жителей в самый большой сарай — следующую ночь им предстояло провести в нем. Вернулись те, которые проверяли дома, и доложили, что все чисто: оружие не найдено, прятавшихся солдат и партизан не обнаружено. Солдаты-повара отправились готовить ужин. Я снова взял девушку за руку и повел за собой. Терпеть больше не было сил. Желание было таким сильным, что я почувствовал возбуждение от одной только мысли о предстоящем наслаждении. По ее побледневшему личику я понял, что она мои чувства не разделяет. Но, опять же, мне было наплевать. По крайней мере, все время, пока мы шли в самый приличный с виду дом, она не произнесла ни слова, не проронила ни слезинки. Редкость, как хороша, учитывая обстоятельства. Некоторые солдаты с завистью смотрели нам вслед, но те из них, кто останется на следующий день в деревне, сами смогут с кем угодно развлекаться. Я как-то пару раз слышал, как между собой они говорили: «А у нашего гауптштурмфюрера хороший вкус!» Это правда, у меня был отличный вкус.
Оказавшись в доме, я заметил что-то странное, но не смог понять, что именно меня смутило. Я нашел комнату с кроватью, небольшой, но вполне крепкой, бросил на нее девушку и приказал раздеваться. Она вряд ли понимала по-немецки, но мой приказ сложно было не понять, и через несколько секунд она лежала передо мной обнаженная. Бледная кожа сверкала в лучах проникающего в окна солнца. Девушка всхлипывала, но не плакала, и тогда мне показалась, что даже трепетала, но совсем не от страха. Груди на удивление были большими и крепкими, прятать их она даже не пыталась, зато свою юную ложбинку, покрытую молодым пушком, она закрывала руками, отчего мое желание только усилилось.
На войне в таких делах привыкаешь обходиться без прелюдий. Все надо делать быстро и без лишних нежностей, иначе рискуешь расстаться с жизнью в самый неподходящий момент. Поэтому я в считанные секунды освободился от штанов, склонился над девушкой, насильно поднял ее руки над головой, освободив желанное лоно, и молча приступил к делу.
Это произошло в тот самый, момент, когда я только вошел в нее, и с удивлением обнаружил, что до меня там уже кто-то побывал (ах ты грязная деревенская потаскушка… Я лишь успел услышать какой-то шорох за спиной, и в следующий миг в глазах резко потемнело, а голову охватила тупая боль.
Страница
2 из 7
2 из 7
