У покойницы

Чуть теплившаяся свеча, вставленная между пальцев ее сложенных на животе рук, тускло освещала заострившиеся по смерти черты лица покойницы, ее седые, заросшие брови, нос горбинкой и слегка перекошенный рот. Посинелые губы подчеркивали восковую бледность иссеченной морщинами кожи. Из ноздрей торчали края ватных тампонов. Не плотно прикрытые веки порождали неприятное ощущение, что старуха исподтишка наблюдает за всем, что творилось вокруг.

Дальние углы комнаты, убранной по-деревенски незатейливо, растворялись в полумраке. Кроме одного, где на столе под образами, чадя и потрескивая обугленным фитильком, угасала самодельная лампадка, сжигая последние капли подсолнечного масла.

Вдоль стен были расставлены лавки, крытые полосатыми домоткаными половичками. Точно такие половички устилали давно некрашеный пол с истертыми, скрипящими половицами. За маленьким окошком виднелась лужайка, залитая мертвенным светом полной луны, и серебрилась речка на фоне чернеющей опушки леса.

— Дед! Слышь, дед! Лампадка скоро потухнет, — сказал вполголоса парень лет двадцати-двадцати пяти, сидевший на лавке против окна. А обращался он к старику, задремавшему у стола на другой лавке, расположенной напротив входа. Уронив голову на руки, дед мирно похрапывал, не стесняясь присутствия мертвеца. Рядом на столе белела ополовиненная бутылка водки, из которой он уже несколько раз до того помянул усопшую.

Электричества в избе не было: его старухе уже полгода как отключили — за неуплату. И как она обходилась без света? — недоумевал Николай. Без подзарядки его планшету даже запасной батареи вряд ли хватит до утра. «Раньше у гроба покойника молитвы читали, а не на картинки всякие таращились, — упрекнул Николая старый Потап еще с вечера, когда парень вздумал, было, пошуршать по интернету вместо того, чтобы тупо разглядывать гроб с мертвым телом или выслушать полупьяные байки старого Потапа.

— А ты, дед, сам-то молитвы знаешь? Отчего ж не читаешь тогда? — усмехнулся Николай.

— Не знаю, — признался дед, — оттого и не читаю. Но так-то пялиться в этот твой милителевизор еще срамнее.

Пристыженный Николай тогда со вздохом отключил планшет и сунул обратно в сумку. Но потом, едва дед задремал, вновь достал, и теперь сомневался, стоит ли будить старика из-за лампадки? Не беда ведь, если погаснет, после легко можно будет снова зажечь.

«И оно мне надо было?» — в очередной раз спрашивал себя парень. Еще сегодня утром, в радужном настроении, он проснулся в городской квартире, где проживал вместе с родителями, никак не предполагая, что к ночи окажется в этой богом забытой деревушке, в паре сотен километров от дома. Провести в последний путь свою единственную родную тетку, бабу Дуню, о смерти которой их по старинке, телеграммой, известили ее соседи, должен был отец Николая. Он уже и с человеком договорился, из местных, кто церемонию организует, и деньги выслал. Однако утром за завтраком Николай узнал, что отца срочно отправляют в командировку на объект.

— Я тоже поехать не смогу, у меня полугодовой отчет, — развернула Николая лицом к фактам его мать, подливая кофе ему в чашку.

— А кому-то от нас присутствовать надо: тетка все отписала твоему отцу, как единственному кровному родственнику.

Мужа у бабы Дуни никогда не было, а единственная дочь, которую она родила, как поговаривали, от приезжего, погибла более двадцати лет назад. Другой родни она не имела.

— Но мало ли кто позарится на бабкино наследство! Теперь охотников до чужого добра пруд пруди — только свистни. Дом у нее, конечно, старый, зато участок приличный и доля в бывших колхозных угодьях. Можно неплохую денежку получить от продажи. Так что ехать надо обязательно.

— Опять все скидываете на младшего, — попробовал было отшутиться Николай.

— Сына, ну ты сам видишь, как сложились обстоятельства. А у тебя до начала практики целая неделя, — подвела под разговором черту мать.

О существовании бабы Дуни родители вспоминали только по каким-нибудь особенным праздникам, да и то не всегда, навещали не чаще раза в несколько лет. Николай не был даже уверен, что в деревне сумеет самостоятельно отыскать дорогу к почерневшей от ветхости избе, с подозрением взирающей на нечаянных визитеров из-за покосившегося дощатого забора — именно таким запомнилось Николаю жилище бабы Дуни, когда, еще подростком, он гостил у нее в последний раз. Поэтому он очень обрадовался, что после четырехчасового маринования в душной электричке его встретила у платформы дородная женщина лет сорока пяти, одна из бабкиных соседок, как представлялось Николаю.

— Никошенька! Ох ты, боже ж мой! Как ты вымахал, не узнать прямо. А баб Дуня вот померла, не дождалась на тебя полюбоваться. Что ж родители-то твои не приехали? Опять заняты в своем городе? Эх, горе-то какое.

Николаю стало совестно и неудобно за отсутствующих родителей.