Добавить в моё избранное
22 мин, 30 сек 10745
Как мог, он оправдал их, расписав, какие строгие порядки царят на работе у обоих, и как в теперешние кризисные времена людей с легкостью увольняют по малейшему поводу, только дай его.
Собеседница, которую он и узнавал-то с трудом, а как зовут, не припоминал вовсе, только кивала укоризненно головой, подобрав уголки губ, и по всему было видно, не очень-то верила россказням Николая. «Уж на такое дело как похороны, при должном желании завсегда можно отпроситься. Что ж там, звери что ли — начальство, сами никогда не помрут? вечно жить собираются? Кто ж к ним самим на похороны тогда придет?» — так и читалось в ее глазах, но уста не размыкались.
Промаршировав по пыльным улочкам через всю деревню, Николай с провожатой подступили к дому. Через открытую настежь калитку они попали в узкий дворик, где, прислоненные к крыльцу, стояли деревянный крест и сбитая из свежих досок крышка гроба. Последняя даже не была обтянута материей, а только обожжена паяльной лампой, отчего имела неопрятный, в бурых пятнах вид, словно ее вынесли с пожара. При входе над дверью висел рушничок — еще одно, вместе с раскрытыми дверями и калиткой, непременное указание на то, что в доме покойник.
Через сени Николая провели в горницу к усопшей. Первым делом в нос ему ударил тяжелый запах тления вперемешку с ладаном, заставив непроизвольно поморщится. Потом он увидел бабу Дуню: сухонькая старушка лежала в гробу ногами к выходу, и как показалось Николаю, при его появлении как-то неприятно, зло ему усмехнулась, пристально глядя в щелочку полуприкрытых век, отчего по спине Николая пробежал холодок. Его подвели к гробу, велели перекреститься и поцеловать иконку подле рук усопшей, а потом положить рядом денежку и еще зажечь свечку. Проделывая это, Николай старательно избегал смотреть в лицо бабы Дуни. Зато он хорошо расслышал, как приведшая его сюда женщина шепотом сообщила ближней из дюжины бдящих подле гроба сельчанок: «Внучок двоюродный», — и слова ее, подхваченные первой, затем волной облетели остальных, передаваясь из уст в уста.
Вслед за этим Николая отвели на кухню, накормили и оставили одного в соседней комнатке отдыхать с дороги.
Сложность возникла ближе к вечеру, когда Николай выяснил, что похороны были назначены на полдень следующего дня. Ночь покойнице положено было провести в доме. Бдеть у гроба полагалось неутешным родичам и прочим желающим, но как раз желающих разделить эту тяжкую обязанность вместе с единственным присутствующим родственником, то есть с Николаем, как-то не оказалось.
— Это что ж, я один буду ночевать с мертвецом? — оторопел Николай, никак не ожидавший подобного поворота.
Вот уж подставили, так подставили его, разлюбезные родители! Низкий поклон им! Мужское самолюбие, понятно, не позволяло Николаю на людях проявить малодушие, но голос как-то сам собой предательски дрогнул. Видя его полуобморочное состояние, женщины посовещались между собой и порешили отрядить ему в напарники деда Потапа. Послали за старым. Дед явился на удивление скоро, видать не без тайной мысли употребить лишнюю рюмку за упокой, а вникнув в суть, выставил двойную цену — то есть, потребовал два пузыря водки, «чтоб ему, значит, с Дуниным внучком не так смутно было в темной избе при покойнице ночь коротать». Бабы, скрепя сердце, согласились.
Тут и сумерки незаметно подкрались. Дом в один миг опустел.
— А что им, бабам, тутова вертеться, впотьмах-то, — здраво рассудил дед, — було б электричество, оно еще туды-сюды. А так у каждной, почитай дома детки-внучики да животина некормленая.
Так они остались с Николаем вдвоем.
Поддатый дед развлекал городского парня своим незатейливым трепом. Все началось с вопроса: «Дед, а зачем ночью сидеть при покойнике? Заперли бы бабу Дуню тут, и пошли б себе ночевать в соседнюю комнату, а? Не сбежит же она, в самом деле?» — Не, низя оставлять покойницу одну, — убежденно разъяснял Потап.
— Ты ить рассуждаешь как: помер человек и все, нету его больше? А душа его, промеж тем, все-тоть по дому витает, места себе не находит. Из тела выйшла, а куды ей податься поки не знает. Каждного шороха пужается, или собачьего бреха, к примеру. Потому как преставленную душу снаружи черти подстерегают, так и норовят в ад затащить. Тому раньше литургии всякие покойнику читали. Всенощно. А ноне хоть бы ближние при нем сидели: кого покойник знавал при жизни, всяко присутствием своим, значить, его успокаивает. Опять же, мух да крыс отгонять кому-тоть надо? Во-от.
— А что ему, мертвому, мухи да крысы сделают?
— Мухи-то? Не скажи. А ну как гнезд понаковыряют, червей отложат в разные места? А грызуны — так даже нос отгрызнуть могут, или вухо.
— А кошки на что?
— Кошачий род к покойнику и близко подпущать не положено. Они хвостом своим бесовским аккурат еще одного покойника навертеть могут. А иной раз так, бывает, взбеленятся, что ни угомонить, ни выгнать из избы невозможно.
Собеседница, которую он и узнавал-то с трудом, а как зовут, не припоминал вовсе, только кивала укоризненно головой, подобрав уголки губ, и по всему было видно, не очень-то верила россказням Николая. «Уж на такое дело как похороны, при должном желании завсегда можно отпроситься. Что ж там, звери что ли — начальство, сами никогда не помрут? вечно жить собираются? Кто ж к ним самим на похороны тогда придет?» — так и читалось в ее глазах, но уста не размыкались.
Промаршировав по пыльным улочкам через всю деревню, Николай с провожатой подступили к дому. Через открытую настежь калитку они попали в узкий дворик, где, прислоненные к крыльцу, стояли деревянный крест и сбитая из свежих досок крышка гроба. Последняя даже не была обтянута материей, а только обожжена паяльной лампой, отчего имела неопрятный, в бурых пятнах вид, словно ее вынесли с пожара. При входе над дверью висел рушничок — еще одно, вместе с раскрытыми дверями и калиткой, непременное указание на то, что в доме покойник.
Через сени Николая провели в горницу к усопшей. Первым делом в нос ему ударил тяжелый запах тления вперемешку с ладаном, заставив непроизвольно поморщится. Потом он увидел бабу Дуню: сухонькая старушка лежала в гробу ногами к выходу, и как показалось Николаю, при его появлении как-то неприятно, зло ему усмехнулась, пристально глядя в щелочку полуприкрытых век, отчего по спине Николая пробежал холодок. Его подвели к гробу, велели перекреститься и поцеловать иконку подле рук усопшей, а потом положить рядом денежку и еще зажечь свечку. Проделывая это, Николай старательно избегал смотреть в лицо бабы Дуни. Зато он хорошо расслышал, как приведшая его сюда женщина шепотом сообщила ближней из дюжины бдящих подле гроба сельчанок: «Внучок двоюродный», — и слова ее, подхваченные первой, затем волной облетели остальных, передаваясь из уст в уста.
Вслед за этим Николая отвели на кухню, накормили и оставили одного в соседней комнатке отдыхать с дороги.
Сложность возникла ближе к вечеру, когда Николай выяснил, что похороны были назначены на полдень следующего дня. Ночь покойнице положено было провести в доме. Бдеть у гроба полагалось неутешным родичам и прочим желающим, но как раз желающих разделить эту тяжкую обязанность вместе с единственным присутствующим родственником, то есть с Николаем, как-то не оказалось.
— Это что ж, я один буду ночевать с мертвецом? — оторопел Николай, никак не ожидавший подобного поворота.
Вот уж подставили, так подставили его, разлюбезные родители! Низкий поклон им! Мужское самолюбие, понятно, не позволяло Николаю на людях проявить малодушие, но голос как-то сам собой предательски дрогнул. Видя его полуобморочное состояние, женщины посовещались между собой и порешили отрядить ему в напарники деда Потапа. Послали за старым. Дед явился на удивление скоро, видать не без тайной мысли употребить лишнюю рюмку за упокой, а вникнув в суть, выставил двойную цену — то есть, потребовал два пузыря водки, «чтоб ему, значит, с Дуниным внучком не так смутно было в темной избе при покойнице ночь коротать». Бабы, скрепя сердце, согласились.
Тут и сумерки незаметно подкрались. Дом в один миг опустел.
— А что им, бабам, тутова вертеться, впотьмах-то, — здраво рассудил дед, — було б электричество, оно еще туды-сюды. А так у каждной, почитай дома детки-внучики да животина некормленая.
Так они остались с Николаем вдвоем.
Поддатый дед развлекал городского парня своим незатейливым трепом. Все началось с вопроса: «Дед, а зачем ночью сидеть при покойнике? Заперли бы бабу Дуню тут, и пошли б себе ночевать в соседнюю комнату, а? Не сбежит же она, в самом деле?» — Не, низя оставлять покойницу одну, — убежденно разъяснял Потап.
— Ты ить рассуждаешь как: помер человек и все, нету его больше? А душа его, промеж тем, все-тоть по дому витает, места себе не находит. Из тела выйшла, а куды ей податься поки не знает. Каждного шороха пужается, или собачьего бреха, к примеру. Потому как преставленную душу снаружи черти подстерегают, так и норовят в ад затащить. Тому раньше литургии всякие покойнику читали. Всенощно. А ноне хоть бы ближние при нем сидели: кого покойник знавал при жизни, всяко присутствием своим, значить, его успокаивает. Опять же, мух да крыс отгонять кому-тоть надо? Во-от.
— А что ему, мертвому, мухи да крысы сделают?
— Мухи-то? Не скажи. А ну как гнезд понаковыряют, червей отложат в разные места? А грызуны — так даже нос отгрызнуть могут, или вухо.
— А кошки на что?
— Кошачий род к покойнику и близко подпущать не положено. Они хвостом своим бесовским аккурат еще одного покойника навертеть могут. А иной раз так, бывает, взбеленятся, что ни угомонить, ни выгнать из избы невозможно.
Страница
2 из 7
2 из 7
