Ночь в лесу

Я обращался ко многим врачам и психиатрам, чтобы узнать, действительно ли я лишился последних остатков разума, либо же всё это является лишь плодом моей бурной фантазии. Все эти невежественные люди, дававшие клятву Гиппократа неведомо какому богу и носившие белые одежды, говорящие спокойно, с манерной и богомерзкой вкрадчивостью, от которой меня всего передергивало, именовавшие себя психиатрами высшей квалификации, — все как один твердили, что я, безусловно, здоров психически, а все опасения на этот счет являются результатом моей впечатлительной натуры, которая всё принимает близко к сердцу. Ха! — всё это чушь и бредовые россказни моих заклятых врагов! Никогда еще меня, N.N., не называли слабаком, неустойчивым неврастеником и прочими подобного рода оскорблениями! Все эти напыщенные, вредоносные лекаришки даже не представляют, свидетелем чего я стал в ночь на первое мая — в Вальпургиеву ночь. Я сам, человек, присутствовавший на том страшном событии, до конца не могу понять, что же тогда все-таки произошло и что я в действительности видел. Не могу вспоминать об этом без невыразимого ужаса в сердце, леденящего кровь страха, который будто стал неотъемлемой частью меня самого, моей души, моих воспоминаний.

Тем более как могла вообще зайти речь о том, чтобы рассказать, поведать кому-то эту во всей степени неправдоподобную историю! Я не могу связать ее в единый рассказ, ибо не могу без содрогания повествовать о моем странном приключении.

Да, я всячески пытался забыть происшествия той ночи, но все мои попытки оказались тщетными. Милостивое ко мне сознание вычеркнуло самые отвратительные, нечеловеческие, абсолютно лишенные логики и всякого смысла сцены, от вида которых нормальный, здравомыслящий человек, обладающий холодным умом и рассудительностью, разом лишился бы и того и другого. И, тем не менее, забыть такое окончательно было бы слишком великой роскошью для такого существа, как я. Нет, отдельные отрывки из воспоминаний, которые сами по себе заставляют меня содрогаться от ужаса и в то же время являются лишь намеком на богомерзкое продолжение, до сих пор являются в моих сновидениях, когда разум становится абсолютно беззащитным перед лицом неумолимых тайн подсознания. Всякую ночь я вынужден просыпаться в липком, холодном поту от ужаса, который охватывает меня постоянно от одного лишь намека на воспоминание о том страшном приключении.

Да, как я уже говорил, я пытался избавиться от этого невыносимого груза, который был взвален на мои плечи жестокой судьбой. Для себя я расценивал этот груз как испытание, посланное мне Всевышним, хотя сам по природе своей был материалистом и никогда в такие пространные, ненадежные материи, как бог, ангелы и тем более дьявол, никогда не верил. Тем сильнее был шок и трепет, которые я испытал в ту ночь, ибо всё мной виденное никак не хотело складываться в какую-то четкую картину, никак не хотело становиться абсолютно логичной цепью происшествий, что меня немало смущало и сбивало с толку. Во мне с того времени как будто поселилось два существа — один, истовый материалист и приверженец теории, что всё в этом мире, в это время и в данный момент подчинено строгим канонам физики, которые человеческий гений смог и разгадать, и объяснить, и разложить по полочкам. Другой же обитатель моего печального духовного вместилища был тем существом, той субстанцией, которое не обладало жизнью, было абсолютно лишено всего человеческого, но, тем не менее, являлось неотъемлемой частью человеческого естества; оно подобно вирусам, которые являются созданиями мертвыми и недвижными вне биологического существа, но стоит им только попасть в организм животного или человека, как они начинают свою работу, заложенную в них чьим-то гением — безумным с моей точки зрения и непостижимым с точки зрения всего человечества. Итак, мой второй обитатель был тем, кого я называю духом вечного протеста. Он постоянно просыпался во мне, когда я пытался объяснить события Вальпургиевой ночи с логической точки зрения. Он задавал мне вопросы, от которых все мои теории рассыпались будто карточные домики. В тайне, сам того не желая, я признавал свое полное поражение перед лицом моего недремлющего мучителя и его бесспорную правоту в том, что человек еще мало знает, чтобы надеяться на какой-то вразумительный ответ. Человечество еще не находилось на той ступени развития, когда оно способно осознать и использовать знания, которые может открыть перед ним могучий космос. Но с тем же успехом можно утверждать, что то неведомое, с чем я столкнулся, не является каким-то Высшим Знанием — наоборот, это верный путь в бездну разврата, дикости, безумия, ибо то, что я видел, иначе как сумасшествием нельзя назвать.

Всяческие мои попытки избавиться окончательно даже от малейшей тени воспоминаний тех ночных ужасов закончились провалом. Мое сознание протестовало и требовало объяснений.