— Ужасное дело, ужасное дело, — бормотал пожилой похоронщик, налаживая венок. По венку вилась лента с надписью «От благодарных детей и любящих внуков».
17 мин, 50 сек 7127
— Ни стыда у людей, ни совести.
— Да, представьте себе, — рассказывал посетитель, хмуро уставившись в глянцевый каталог.
— Мать, как услышала, с инфарктом слегла. Сидим себе спокойно, ужинаем… Извините, я, кажется, повторяюсь… Никак не могу успокоиться. Убил бы! Сидим, ужинаем… Раз тебе, звонок: «Приносим соболезнования, ваш супруг скончался». Ну как так можно?! Перепутали, оказалось… ах, чёрт! Сволочи, одним словом, сволочи.
— Последние времена, последние времена, — мелко кивал Протасов.
— Мелкие пошли людишки. Мать родную за грош продадут. Ничего святого.
— Да, — мрачно продолжал посетитель.
— Мать, как услышала, так и слегла… Отец-то жив оказался — перепутали они, представляете! — а мать… вот она, мать. Гримируют.
— Загримируем, загримируем, — кивал Протасов.
— Это из «Вечной жизни» вам звонили? Креста на них нет. Так перепутать! Ничего святого.
— Они же, всем известно, в сговоре с врачами… — В сговоре, в сговоре… — Чёрные гробовщики… — Угу. Веночек за пятьсот будем брать или подороже?
— Нет, ну как же так можно… а вы тоже от врачей информацию получаете?
— Мы? Нет! — искренне возмутился похоронщик и даже перекрестился.
— Ни в коем разе. У городской договор с «Вечной жизнью», чтоб их там всех перекорёжило… — Нет, ну какие сволочи… — бормотал посетитель.
— Мама моя, мама… — Ничего святого, — вздохнул Протасов и протянул квитанцию.
— С вас сорок семь девятьсот. Без памятника.
У посетителя перехватило дыхание, но он справился с эмоциями и потянулся за бумажником. Приняв деньги, Протасов распрощался с клиентом и направился в цех.
Здесь он чувствовал себя как дома. От шлифовальных машин разлетались брызги, мрамор и гранит радостно превращались в аккуратные надгробия.
— Павлуша! — перекрикивая машинный визг и мат гравировщиков, проорал Протасов.
— Хоть сюды!
— Чево, Петрович? — подкатил зам Павлуша, глыба в центнер весом и в полдубка обхватом.
— Всё в норме.
— Как там с материалом, братцы? — Иван Петрович деловито достал блокнот и «Паркер».
— Восемь плит ночью приволокли. Нормально, хватает.
— Отлично, — сказал Протасов, занося прибыль в блокнот.
— Значит, не надо закупать. Никто не видел?
— Да ты чё, бать? Сторожа, как всегда, своё получили, а так — вандализм… Он и в Африке, типа, вандализм! — Павлуша расхохотался.
— Добро… больше ничего сказать не хотите?
— А чё говорить… «Вечная жизнь» опять из-под носа контракт увела. Мы с пацанам поехали разобраться, встретили их возле подъезда… Ну, блин, ты нас, Петрович, извини, но мы гроб нечаянно перевернули. Зато двое «выжиг» в гипсе лежат, — Павлуша гоготнул.
— Это всё?
— Ну и с ветеранского мемориала на Южной горе плиту уволокли. Говорят, за ней директор «Вечной Жизни» ребят посылал.
— Вот сволочь, — с чувством сказал Иван Петрович.
— Такая плита хорошая была, я её ещё на той недели облюбовал. Она у нас уже по четвертому кругу шла. Нет, ну как он мог! Ничего святого.
— Ничего, — подтвердил Павлуша, засовывая в рот половинку чизбургера.
Вернувшись домой, Иван Петрович занялся обычными ежевечерними делами, которыми занимается каждый добропорядочный, семейный и благонадёжный человек. Выпил чаю, посмотрел телевизор и уже было задремал в любимом кресле, как вспомнил про нынешнюю катавасию с конкурентами из «Вечной жизни».
— Последние времена, — пробормотал Протасов, и, кряхтя, полез в портфель за бумагами.
— Уже работу домой брать приходится… Ничего святого.
Бумаги, подсунутые Павлушей под конец рабочего дня, удручали. По отчету выходило, что из-за проклятых «выжиг» (а как иначе именовать сотрудников «ВЖ», не к ночи будь помянута?) фирма только за последнюю неделю потеряла денежный эквивалент трех солидных BMW.
— Что в мире деется, что деется, — возмущенно приговаривал Иван Петрович, пересчитывая на калькуляторе убытки. Выходило много.
— Этак, братцы, мы совсем разоримся, если позволять кому попало первыми к покойным авторитетам приезжать! И «скорой», паскудники, на сто рублей за жмура больше пообещали… И плиту с афганского мемориала первые свистнули… Ничего святого!
Глава «Вечной жизни», Дмитрий Алексеевич Смерчиков, просто-таки напрашивался на то, чтобы урыть его, собаку, его же лопатою.
«Эх, братцы, опять нас прижимают бессовестные конкуренты… Придётся кончать. Надо бы позвонить, сказать Павлуше, чтоб заказал», — подумал Протасов и потянулся к телефону. Но не успел он взять трубку, как аппарат зазвонил сам. Автоответчик высветил номер зама.
— Лёгок на помине! — обрадовался Протасов и поднял трубку.
Но вместо хрипловато-ломкого баска Павлуши сквозь треск и помехи прозвучал отчуждённый голос:
— Чёрный гробовщик идёт за тобой.
— Да, представьте себе, — рассказывал посетитель, хмуро уставившись в глянцевый каталог.
— Мать, как услышала, с инфарктом слегла. Сидим себе спокойно, ужинаем… Извините, я, кажется, повторяюсь… Никак не могу успокоиться. Убил бы! Сидим, ужинаем… Раз тебе, звонок: «Приносим соболезнования, ваш супруг скончался». Ну как так можно?! Перепутали, оказалось… ах, чёрт! Сволочи, одним словом, сволочи.
— Последние времена, последние времена, — мелко кивал Протасов.
— Мелкие пошли людишки. Мать родную за грош продадут. Ничего святого.
— Да, — мрачно продолжал посетитель.
— Мать, как услышала, так и слегла… Отец-то жив оказался — перепутали они, представляете! — а мать… вот она, мать. Гримируют.
— Загримируем, загримируем, — кивал Протасов.
— Это из «Вечной жизни» вам звонили? Креста на них нет. Так перепутать! Ничего святого.
— Они же, всем известно, в сговоре с врачами… — В сговоре, в сговоре… — Чёрные гробовщики… — Угу. Веночек за пятьсот будем брать или подороже?
— Нет, ну как же так можно… а вы тоже от врачей информацию получаете?
— Мы? Нет! — искренне возмутился похоронщик и даже перекрестился.
— Ни в коем разе. У городской договор с «Вечной жизнью», чтоб их там всех перекорёжило… — Нет, ну какие сволочи… — бормотал посетитель.
— Мама моя, мама… — Ничего святого, — вздохнул Протасов и протянул квитанцию.
— С вас сорок семь девятьсот. Без памятника.
У посетителя перехватило дыхание, но он справился с эмоциями и потянулся за бумажником. Приняв деньги, Протасов распрощался с клиентом и направился в цех.
Здесь он чувствовал себя как дома. От шлифовальных машин разлетались брызги, мрамор и гранит радостно превращались в аккуратные надгробия.
— Павлуша! — перекрикивая машинный визг и мат гравировщиков, проорал Протасов.
— Хоть сюды!
— Чево, Петрович? — подкатил зам Павлуша, глыба в центнер весом и в полдубка обхватом.
— Всё в норме.
— Как там с материалом, братцы? — Иван Петрович деловито достал блокнот и «Паркер».
— Восемь плит ночью приволокли. Нормально, хватает.
— Отлично, — сказал Протасов, занося прибыль в блокнот.
— Значит, не надо закупать. Никто не видел?
— Да ты чё, бать? Сторожа, как всегда, своё получили, а так — вандализм… Он и в Африке, типа, вандализм! — Павлуша расхохотался.
— Добро… больше ничего сказать не хотите?
— А чё говорить… «Вечная жизнь» опять из-под носа контракт увела. Мы с пацанам поехали разобраться, встретили их возле подъезда… Ну, блин, ты нас, Петрович, извини, но мы гроб нечаянно перевернули. Зато двое «выжиг» в гипсе лежат, — Павлуша гоготнул.
— Это всё?
— Ну и с ветеранского мемориала на Южной горе плиту уволокли. Говорят, за ней директор «Вечной Жизни» ребят посылал.
— Вот сволочь, — с чувством сказал Иван Петрович.
— Такая плита хорошая была, я её ещё на той недели облюбовал. Она у нас уже по четвертому кругу шла. Нет, ну как он мог! Ничего святого.
— Ничего, — подтвердил Павлуша, засовывая в рот половинку чизбургера.
Вернувшись домой, Иван Петрович занялся обычными ежевечерними делами, которыми занимается каждый добропорядочный, семейный и благонадёжный человек. Выпил чаю, посмотрел телевизор и уже было задремал в любимом кресле, как вспомнил про нынешнюю катавасию с конкурентами из «Вечной жизни».
— Последние времена, — пробормотал Протасов, и, кряхтя, полез в портфель за бумагами.
— Уже работу домой брать приходится… Ничего святого.
Бумаги, подсунутые Павлушей под конец рабочего дня, удручали. По отчету выходило, что из-за проклятых «выжиг» (а как иначе именовать сотрудников «ВЖ», не к ночи будь помянута?) фирма только за последнюю неделю потеряла денежный эквивалент трех солидных BMW.
— Что в мире деется, что деется, — возмущенно приговаривал Иван Петрович, пересчитывая на калькуляторе убытки. Выходило много.
— Этак, братцы, мы совсем разоримся, если позволять кому попало первыми к покойным авторитетам приезжать! И «скорой», паскудники, на сто рублей за жмура больше пообещали… И плиту с афганского мемориала первые свистнули… Ничего святого!
Глава «Вечной жизни», Дмитрий Алексеевич Смерчиков, просто-таки напрашивался на то, чтобы урыть его, собаку, его же лопатою.
«Эх, братцы, опять нас прижимают бессовестные конкуренты… Придётся кончать. Надо бы позвонить, сказать Павлуше, чтоб заказал», — подумал Протасов и потянулся к телефону. Но не успел он взять трубку, как аппарат зазвонил сам. Автоответчик высветил номер зама.
— Лёгок на помине! — обрадовался Протасов и поднял трубку.
Но вместо хрипловато-ломкого баска Павлуши сквозь треск и помехи прозвучал отчуждённый голос:
— Чёрный гробовщик идёт за тобой.
Страница
1 из 6
1 из 6