Стучите, и отворят вам

— Не, Миш, не Боярский. По буквам не подходит. Вот тут рядышком у меня уже Ельцин записан, и он, как обычно, все испортил. Обратно к усатому вернемся, — сообщил Егоров и отключился, явно ожидая ответа.

Миша, сильно утомленный вторым охранником и его познаниями, уточнять ничего не стал, не спорил. Он глубоко вдохнул, раздул щеки, успокаиваясь. Не подходит по буквам, значит, не подходит. Чего уж тут?

— Так что, кто это? — гнул свое Егоров.

— Дядь Слав, я ведь не вижу, а по одним только усам плохо себе представляю.

— Я тебе опишу.

— Сто раз уже описывал, и не помогло. Брось ты сканворд, возьмись за обычный.

Какое-то время рация молчала, потом ожила, и из нее полились упреки.

— Вот в этом вся нынешняя молодежь, — сопел Егоров.

— Вы же ничего не доделываете, как стоило бы, а за новое хватаетесь. Да и то не доделываете. Наше поколение оно не такое. Мы на полпути не сворачивали.

Пока напарник, обернувшись нудным наставником, читал свою лекцию-отповедь, Миша недовольно морщился. Он старался не сорваться и не ответить Егорову, что молодежь, она, конечно, обременена своими тараканами, мечется и суетится, но куда хуже бывают такие вот старики, сознательно отгораживающиеся от нового, не интересующиеся, не знающие, однако всегда имеющие мнение по любому поводу и готовые продемонстрировать осведомленность, каковой и в помине нет.

Рация снова замолкла, а затем Егоров, осененный светлой идеей, весело прокричал:

— Придумал! Ну-ка, давай-ка вот чего.

Миша насторожился. Егоров еще никогда не проявлял инициативу, ограничиваясь выносом мозга, так что обеспокоился Миша вполне резонно.

— У тебя на монитор изображение с проходной выведено? — спросил Егоров.

— Да.

— Переключись на нее, чтоб на весь экран показывала. Там ведь камера низко висит. Так я дойду до нее, и тебе покажу и придурка этого усатого, и девку.

— Хорошо, — по слогам произнес Миша, давая понять второму охраннику, что затея его не особо впечатлила, и с большей радостью он бы вернулся к чтению книги.

Егоров наверняка уже покинул свою сторожку, когда Миша вспомнил о важном и схватился за рацию, вызывая напарника:

— Дядь Слав! Подожди.

— На связи, — ответил хриплый динамик.

— Чего ты, Миш?

— У третьего склада аккуратней, не забудь, что там все перекопали.

— Да помню я, помню, — с намеком на обиду сказал Егоров.

— Ты, кстати, не в курсе, что там за яму выкопали? Зачем?

— Не выкопали, а разрыли, — менторским тоном ответил напарник.

— Лабаз там раньше стоял, еще при царе Горохе построенный. Лабаз в свое время, небось, снесли, а основание с погребом засыпали да забыли.

— Ясно, — сказал Миша.

— Но все равно осторожней иди.

Кто-то из совладельцев складского хозяйства заметил удобное расположение третьего склада, примыкавшего к железнодорожной ветке. Решено было рядом обустроить площадку для фур, дабы прибывающим и прибывающим тягачам оставалось лишь подцепить заранее подготовленные грузы.

Едва приступив к расчистке прилегающей территории, провалился бульдозер. Достали его быстро, а перед людьми открылся провал, зияющий кромешной тьмой, даже когда солнце стояло точно в центре неба. Из ямы веяло могильным холодом, при этом она не распространяла ни малейшего запаха, хотя должна была, как любая яма в болотистой северной почве. Ничего, кроме холода и черноты. Будто провал вел в некую ледяную, чуть ли не стерильную пещеру. Кто-то из строителей пошутил, что яма есть не что иное, как выход в космос, в самый пустой, темный и мрачный его участок.

Ничуть не меньше этого портала в никуда рабочих потрясли стволы гигантских деревьев, которыми в стародавние времена некто закрыл провал.

Шуметь об открытии не стали. Пока хозяева складов гадали, как поступать с ненужной находкой, работникам сообщили, что наткнулись на остатки брошенного невесть когда лабаза. А холодом несло потому, что в погребе развалившегося строения некогда располагался ледник для скоропортящихся продуктов. И такого объяснения всем без исключения охранникам оказалось достаточно.

— Миш, ты балбес, — неожиданно послышалось из динамиков рации.

— Зачем мне навстречу-то пошел?

Голос Егорова доносился с эхом, отчего слова множились в эфире, распадались на слоги и достигали Миши с искажениями. От необычных шумов парню делалось нехорошо, и речь напарника казалась чем-то невообразимо далеким, словно она преодолела невероятные расстояния, пронзила пространство и толщу времен.

Миша Крупнов жал клавишу на своей рации, как если бы давил на спусковой крючок пулемета, однако ответить Егорову сразу не смог: слюна потяжелела и будто приклеила язык к нёбу.

— Не я это, — наконец-то смог выдавить из себя Миша и немедленно крикнул так, что второй охранник услышал бы его и без рации: — Бойся, Василич!