Вчера нам сообщили: все в мире продается, поэтому сегодня мы решили продать свой мир.
Добавить в моё избранное
17 мин, 6 сек 19385
Сядьте поудобнее, ибо рассказ будет достаточно долгим. Выключите свет — запись лучше смотреть в темноте, так вы станете реже переводить взгляд на окружающие предметы. Наденьте наушники: ни один лишний звук не отвлечет вас. Думаю, мне простительна волнительность в голосе, возможная поспешность, некоторая рубленность фраз — сами понимаете какая ситуация, поэтому вы, люди вне всяких сомнений интеллигентные, просто сделаете вид, что не замечаете.
Надеюсь все пожелания выполнены, поэтому начну.
К месту, предлагаемому на продажу, не так-то и легко добраться. Но это не является недостатком, а скорее даже наоборот. Я и сам плохо помню как открыл уютный заливчик. Скорее всего, долго и упорно брел всю жизнь, пока не вышел к морю. На много километров вокруг ни души — просто идеальное место для неспешной, уединенной жизни. Абсолютно плоский пляж, как натянутый пустой холст, ждущий прикосновения кисти живописца — именно то, что нужно художнику.
В окружающем пейзаже особенно примечательна форма холмов, полукругом, радиусом метров в пятьсот, обступающих жилище. Холмы, на линии горизонта превращающиеся в приличной высоты горы, имеют ступенчатый профиль, будто являются началом огромной лестницы. Впервые увидев их, сразу предположил: здесь могут жить боги.
Но об этом чуть позже.
Вчера, сидя перед окном, подумал: именно из-за оторванности от внешнего мира мы столь поздно узнали о возможности всеобъемлющей купле-продаже.
Ровно посередине между краем берега и основанием северного холма находится деревянный коробчатый дом. Небольшой, но достаточный для размещения кухни, мастерской и спальни.
В последней, кроме ветхой кровати, где сплю с Галиной, обустроен некрофилический уголок. В некрофилическом уголке стоит некрофилическая полка и некрофилический сундук.
На некрофилической полке мы держим ныне живущие тела давно умерших людей. Каждое тело вытатуировано черными символами, прошито белыми нитками, на лицевой стороне под красивым изображением стоит клеймо. В сундуке у стены лежат множество, оправленных рамкой, тел, по ним краска разлита пятнами, складывающимися в картины.
Каждый вечер извлекаем и снимаем тела, проводим по их поверхности, дабы ощутить засохшую гуашь и акварель, почувствовать тепло, исходящее от слов, послушать музыку образов и букв. Буквам надо уделять особое внимание.
Любуемся, восхищаемся и разочаровываемся мертвыми телами давно умерших людей. Затаив дыхание, прочитываем имя на корешке или в углу полотна: переносимся в просторный, богатый склеп: свет столбами льется с потолка, в углах гроба, облаченные в балахоны, застыли статуэтки, согнувшиеся в поклоне.
Мы в Пантеоне — огромном кладбище тех, кто после смерти не рассыпался в прах. Каждый хотя бы раз приходит сюда, отыскивает наиболее близкое тело и содомизирует с ним.
Такая вот некрофилическая традиция.
Хорошая традиция.
Я упомянул Галину — жену, самую замечательную женщину в мире. (На самом деле ее зовут Елена, но это имя давно забыто).
Одиноким вечером, любуясь через окно закатом, увидел Галю. Очертания оконного проема, заходящее солнце, светло-красное небо, морская гладь, обнаженная женщина — все вместе слилось в портрет Авраама Линкольна. Раньше, каждый вечер, замечал только его, но теперь… Стою завороженный представшим зрелищем, пока не чувствую едва ощутимый укол в сердце, будто пронзаемого стрелой. Нахожу в шкафу кухни специально приготовленную к такому случаю сумку. Главное действовать быстро — не упустить.
Достаю из сумки баночку со смесью рыбьего клея и коровьего помета, обмазываю лицо, втыкаю за ухо ярко-оранжевую герань и направляюсь к Галине. Она по-прежнему не двигаясь, смотрит куда-то вдаль. Бросаюсь целовать ноги лучшей из существующих и существовавших женщин, морщась от соленого привкуса морской воды. Галина, как статуя: безмолвна и холодна.
Извлекаю последний аргумент — кусок омлета, водружаю на голову избраннице, перчу, посыпаю луком и рисую кетчупом рожицу. Галина смотрит на меня, и я догадываюсь: с ней происходит то же, что и со мной несколькими минутами ранее: едва ощутимое прикосновение острия булавки, и женщина понимает: мужчина, ранее вытворявший глупости, — да, это именно он, он именно тот самый человек.
Взявшись за руки, идем к дому: я — с пустой сумкой, благоухающий смесью клея и помета, с геранью за ухом и солеными губами, и она — омлет на голове, приправленным луком, перцем и кетчупом.
Такая вот себе пара.
Идеальная пара.
Жалко, что у нас не имелось фотоаппарата — хороший получился бы снимок.
Идеальный снимок.
Галина хороша почти всем: ласкова, внимательна, трудолюбива — просто образцовая жена, если бы не внешность.
На второй день после встречи Елену постиг страшный недуг. Не знаю как называется данная болезнь, но у Гали отнялась левая половина тела: от макушки до бедер, от ложбинки между грудей до кончиков пальцев.
Надеюсь все пожелания выполнены, поэтому начну.
К месту, предлагаемому на продажу, не так-то и легко добраться. Но это не является недостатком, а скорее даже наоборот. Я и сам плохо помню как открыл уютный заливчик. Скорее всего, долго и упорно брел всю жизнь, пока не вышел к морю. На много километров вокруг ни души — просто идеальное место для неспешной, уединенной жизни. Абсолютно плоский пляж, как натянутый пустой холст, ждущий прикосновения кисти живописца — именно то, что нужно художнику.
В окружающем пейзаже особенно примечательна форма холмов, полукругом, радиусом метров в пятьсот, обступающих жилище. Холмы, на линии горизонта превращающиеся в приличной высоты горы, имеют ступенчатый профиль, будто являются началом огромной лестницы. Впервые увидев их, сразу предположил: здесь могут жить боги.
Но об этом чуть позже.
Вчера, сидя перед окном, подумал: именно из-за оторванности от внешнего мира мы столь поздно узнали о возможности всеобъемлющей купле-продаже.
Ровно посередине между краем берега и основанием северного холма находится деревянный коробчатый дом. Небольшой, но достаточный для размещения кухни, мастерской и спальни.
В последней, кроме ветхой кровати, где сплю с Галиной, обустроен некрофилический уголок. В некрофилическом уголке стоит некрофилическая полка и некрофилический сундук.
На некрофилической полке мы держим ныне живущие тела давно умерших людей. Каждое тело вытатуировано черными символами, прошито белыми нитками, на лицевой стороне под красивым изображением стоит клеймо. В сундуке у стены лежат множество, оправленных рамкой, тел, по ним краска разлита пятнами, складывающимися в картины.
Каждый вечер извлекаем и снимаем тела, проводим по их поверхности, дабы ощутить засохшую гуашь и акварель, почувствовать тепло, исходящее от слов, послушать музыку образов и букв. Буквам надо уделять особое внимание.
Любуемся, восхищаемся и разочаровываемся мертвыми телами давно умерших людей. Затаив дыхание, прочитываем имя на корешке или в углу полотна: переносимся в просторный, богатый склеп: свет столбами льется с потолка, в углах гроба, облаченные в балахоны, застыли статуэтки, согнувшиеся в поклоне.
Мы в Пантеоне — огромном кладбище тех, кто после смерти не рассыпался в прах. Каждый хотя бы раз приходит сюда, отыскивает наиболее близкое тело и содомизирует с ним.
Такая вот некрофилическая традиция.
Хорошая традиция.
Я упомянул Галину — жену, самую замечательную женщину в мире. (На самом деле ее зовут Елена, но это имя давно забыто).
Одиноким вечером, любуясь через окно закатом, увидел Галю. Очертания оконного проема, заходящее солнце, светло-красное небо, морская гладь, обнаженная женщина — все вместе слилось в портрет Авраама Линкольна. Раньше, каждый вечер, замечал только его, но теперь… Стою завороженный представшим зрелищем, пока не чувствую едва ощутимый укол в сердце, будто пронзаемого стрелой. Нахожу в шкафу кухни специально приготовленную к такому случаю сумку. Главное действовать быстро — не упустить.
Достаю из сумки баночку со смесью рыбьего клея и коровьего помета, обмазываю лицо, втыкаю за ухо ярко-оранжевую герань и направляюсь к Галине. Она по-прежнему не двигаясь, смотрит куда-то вдаль. Бросаюсь целовать ноги лучшей из существующих и существовавших женщин, морщась от соленого привкуса морской воды. Галина, как статуя: безмолвна и холодна.
Извлекаю последний аргумент — кусок омлета, водружаю на голову избраннице, перчу, посыпаю луком и рисую кетчупом рожицу. Галина смотрит на меня, и я догадываюсь: с ней происходит то же, что и со мной несколькими минутами ранее: едва ощутимое прикосновение острия булавки, и женщина понимает: мужчина, ранее вытворявший глупости, — да, это именно он, он именно тот самый человек.
Взявшись за руки, идем к дому: я — с пустой сумкой, благоухающий смесью клея и помета, с геранью за ухом и солеными губами, и она — омлет на голове, приправленным луком, перцем и кетчупом.
Такая вот себе пара.
Идеальная пара.
Жалко, что у нас не имелось фотоаппарата — хороший получился бы снимок.
Идеальный снимок.
Галина хороша почти всем: ласкова, внимательна, трудолюбива — просто образцовая жена, если бы не внешность.
На второй день после встречи Елену постиг страшный недуг. Не знаю как называется данная болезнь, но у Гали отнялась левая половина тела: от макушки до бедер, от ложбинки между грудей до кончиков пальцев.
Страница
1 из 5
1 из 5
