Бритва

Прежде чем продолжить, я долго тру пальцами веки. Они горят так, будто меня неделю мучает бессонница.

— Все эти пятнадцать долбаных лет я жил лишь одной мыслью. Я думал о том, какой будет наша встреча и стоило ли вообще ее устраивать. Если бы затея была невыполнимой, или ты оказался просто больным психом, которого надо сдать в дурку, мы бы никогда не увиделись. Я думал, есть ли вообще смысл в моей идее, и в какой-то момент отказался от нее. Да, опустил руки и решил, пусть все остается, как есть. Кто-то другой поймает тебя и накажет. Или время расставит все на свои места. Но потом я понял, что этого будет недостаточно. Ты не почувствуешь боли, которую причинял своим жертвам. Не ощутишь на своей шкуре все те удары, которые наносил моей матери. И тогда я пришел к выводу, что боль, физическая боль станет для тебя наслаждением по сравнению с тем, что ты испытаешь, когда поймешь, кто пришел наказать тебя.

Целую вечность Аркадий осознает услышанное. Сначала он не понимает. Теперь-то мой черед кривить губы в горькой усмешке: похоже, у нас это семейное. Осознание медленно, но верно заполняет его глаза, как вода трюм тонущего корабля. Он мотает головой с такой силой, словно пытается скинуть ее с плеч. Я утвердительно киваю, и тогда он воет, протяжно и жалобно. Его тело терзают судороги, словно от разряда током, и, сквозь пленку слез я вижу, как угрожающе трещит под ним кровать. Вот он замирает, пытается рвануться еще раз, расходуя последние силы, но его лимит исчерпан. Он почти выдохся. Слышится тяжелое дыхание и всхлипы.

Я достаю телефон, проверяю почту: одно присланное сообщение. Открываю, читаю. Все идет по плану. Времени осталось не так много. Теперь нужно прибрать за собой. Не обращая внимания на метания Аркадия, я обыскиваю его сумки, одежду, внимательно осматриваю комнату. Нахожу ключи от номера. Теперь все в порядке.

Выкуриваю последнюю сигаретку. Телефон квакает: они пришли. У меня остались считанные минуты. Я подхожу к самому изножью кровати и внимательно смотрю на Аркадия сверху вниз, как на отражение в пруду.

Тот мычит из последних сил и — надо же — по его щекам катятся крупные слезы. В глазах больше нет ни злобы, ни ярости, в них только мольба и страх. И еще то неуловимое выражение, которое можно увидеть на картинах, изображающих христианских мучеников. Он смотрит на меня:

— По-ти е-я по-а-у-та… По-ти, по-ти… Я смотрю на него. Я не испытываю никаких эмоций. Мне совершенно его не жаль, но и удовлетворения от содеянного тоже нет. Это даже странно — словно я опустошен изнутри, полый, как изъеденное термитами дерево. Наверно, таково идеальное очищение, о котором говорят буддийские монахи. Когда ты полностью бесстрастен ко всему.

— Ты замучил и убил одиннадцать человек, включая мою мать. Ты убил ее на моих глазах, но даже не догадывался о моем существовании: когда тебя посадили, она решила не говорить, что беременна. В тот день я спрятался и все видел. Я мог бы сейчас порезать тебя на лоскуты, живьем содрать с тебя кожу, но не буду этого делать. Ты знаешь почему.

Я подхожу к двери, открываю ее и, не оглядываясь, говорю последнее, что он услышит в своей жизни:

— Потому что есть варианты хуже.

В рабочем костюме сантехника я иду по коридору фешенебельного отеля, и гостиничные номера проплывают мимо меня, приветливо поблескивая своими номерами, за которыми может скрываться все, что угодно. Меня это не волнует.

Я иду и стараюсь забыть всю грязь, сквозь которую прошел за эти пятнадцать лет, чтобы сделать то, что только что сделал. Как я дрался за жизнь, сначала в детдоме, потом в специальном интернате, как чуть не угодил в колонию по малолетке, как перебивался случайными заработками, прошел армию. Как выслеживал его, весь его распорядок жизни, привычки и график, узнал, что он любит иметь смазливых парнишек исключительно в стенах этого отеля. Я устроился сюда на работу, прошел через всевозможные системы безопасности, заставил себя делать то, что не смог бы ни один нормальный мужчина. А потом настал этот момент — он заинтересовался мной и вызвал «сантехника».

У лифтов меня ждут два человека, они иностранцы, специально приехали из Франции. Я нашел их на одном специфическом форуме и предложил сделку на выгодных условиях. Никаких имен и прочей лишней информации. Я подхожу к ним, протягиваю одному ключи от номера. Другой дает мне пачку купюр.

— Faites-en ce que vous voulez.

Оба кивают и уходят туда, откуда я только что пришел. У одного через плечо перекинута сумка от видеокамеры, у другого — чемодан с чем-то металлическим внутри и гораздо больше моего по габаритам.

Как в тумане, я рассчитываюсь с Виталиком, переодеваюсь и выхожу на улицу. Опять дождь, только мелкий и больше напоминает морось. Изо рта у меня вырываются облачка пара. Запахнувшись поглубже в плащ, я иду вниз по улице — чтобы навсегда исчезнуть в утробе города, простуженного осенью.