Добавить в моё избранное
17 мин, 52 сек 12774
Не раз в беседах скучающих шахтеров можно было услышать о том, что она занимает первое место по показателям смертности не только в регионе, но и по всей стране. Хотя, едва ли это волновало вышестоящих фигур. Так что, подозреваю, насчет причины закрытия нам не солгали.
Прошел еще год, поселок опустел. Из почти десятка тысяч жителей осталось чуть больше тысячи. Все начало зарастать сорняками, из ухоженного центра пропал радостный гомон людей, да и сам он теперь напоминал декорации для съемок фильма по мотивам романа братьев Стругацких. Все стало приходить в негодность. Более молодые работники получили сертификаты на жилье и разъехались кто куда, старики же остались доживать свой век тут, в покинутом городе.
Меня подобным бонусом обделили, из-за малого стажа работы, но накопленных денег хватало еще на пару лет беззаботной и скромной холостяцкой жизни в отцовской квартире. Я решил провести некоторое время тут, понимая, что в будущем вряд ли доведется пожить в столь отдаленном от бурлящей цивилизации месте, спокойном и неторопливом. А к толпам народа и жгучему ритму существования я никогда особо не тяготел.
Дни сменялись неделями, жизнь текла своим чередом. А потом сын Андрея исчез. Вместе с ним пропали еще несколько подростков, всем от четырнадцати до шестнадцати лет. У одного из их компании, мальчишки, который весьма кстати приболел, удалось выяснить, что они собирались пойти в шахту. Их нашли неподалеку от неё той же ночью. Уставшие и измученные, побледневшие, с тихим ужасом в глазах они лежали подле комплекса зданий, под которым и находилась шахта. Все, кроме сына моего друга.
Что именно привело их туда? Ответ прост: желание хоть как-то разнообразить свою жизнь. Какие еще могут быть развлечения в этом Богом забытом посёлке. Каждого из них не раз предупреждали ни в коем случае не приближаться к шахте и уже тем более не спускаться вниз. Якобы это неблагоразумно. Вот только благоразумие с точки зрения пятнадцатилетнего парня лишь пустой звук, вылетающий из уст тех, кто априори не смыслит ничего в жизни. Поэтому нетрудно было предсказать, что однажды все запреты будут нарушены.
Поиски продолжались еще два дня, мы даже спускались в шахту, однако ничего не нашли. Парни же, очнувшись, ничего внятного рассказать не смогли. Все были очень напуганы и подавлены, никто не помнил, что случилось там, на глубине километра под землей. Пришлось срочно отвезти их в ближайшую больницу. Сейчас, насколько я знаю, они чувствуют себя намного лучше, но так ничего и не могут вспомнить. Я завидую им.
Я немного слукавил, сказав, что мы ничего не нашли в шахте. Я нашел. Что-то очень напоминающее изумруд. Зелёный осколок, который выхватил из тьмы луч моего светильника. Стоило мне его заметить, я стал словно сам не свой, быстро поднял его и спрятал в карман. Мне показалось, что он приятно греет меня. Я чувствовал себя вором.
Придя домой, я подробнее осмотрел его. Это был не изумруд, хоть внешне и напоминал его. Просто сверкающий даже в искусственном свете камушек, который свободно умещался у меня на ладони. Но он выглядел прекрасно. Блестящий, переливающийся и действительно яркий — даже глаза слепил. Я не имел ни малейшего понятия, каким образом этот камушек мог оказаться в угольной шахте. Я никому не рассказывал о нём, спрятал в настольный ящик, а потом практически каждый день разглядывал. Со временем я понял, что мне очень хочется найти еще хотя бы один такой. Это было непреодолимое, сверлящее мой мозг желание, которому было трудно сопротивляться. Я даже планировал сам пробраться в шахту, но понимал, что в одиночку мне клеть не спустить. И вот подвернулся удачный случай. Да, скорее именно эгоизм и жадность побудили меня спуститься в шахту снова.
Я до сих пор проклинаю себя за это.
Уже через два часа после нашего разговора, мы подъезжали к комплексу зданий шахты. Вокруг стояла тишина. Охраны тут, после закрытия, так и не появилось. Вроде её планировали поставить, но дальше разговоров дело не зашло. Так что, при должном старании, проникнуть на территорию было нетрудно. Чем мы и воспользовались, припарковав старый автомобиль моего друга неподалеку.
Бетонные постройки, окрашенные в белую краску, изредка перемежающуюся желтыми полосами, возвышались в спокойных лучах заката. Стеклянные окна, располагались ровными рядами, местами были выбиты. Кое-где осыпался щебень, обнажая ржавую арматуру. Склады, копры, административные здания чуть поодаль — величественные постройки сейчас выглядели весьма жалко. А прошло ведь совсем немного времени. Венчал все это огромный плакат перед главным входом, на котором красными буквами было написано «Шахта им. К… р… ого» — часть букв стерлась и фамилию человека, в честь которого шахту назвали теперь различить было невозможно.
Мы вошли через пластиковые двери, стекла в которых также были выбиты, а осколки пускали зайчики на стены от заходящего вечернего солнца.
Прошел еще год, поселок опустел. Из почти десятка тысяч жителей осталось чуть больше тысячи. Все начало зарастать сорняками, из ухоженного центра пропал радостный гомон людей, да и сам он теперь напоминал декорации для съемок фильма по мотивам романа братьев Стругацких. Все стало приходить в негодность. Более молодые работники получили сертификаты на жилье и разъехались кто куда, старики же остались доживать свой век тут, в покинутом городе.
Меня подобным бонусом обделили, из-за малого стажа работы, но накопленных денег хватало еще на пару лет беззаботной и скромной холостяцкой жизни в отцовской квартире. Я решил провести некоторое время тут, понимая, что в будущем вряд ли доведется пожить в столь отдаленном от бурлящей цивилизации месте, спокойном и неторопливом. А к толпам народа и жгучему ритму существования я никогда особо не тяготел.
Дни сменялись неделями, жизнь текла своим чередом. А потом сын Андрея исчез. Вместе с ним пропали еще несколько подростков, всем от четырнадцати до шестнадцати лет. У одного из их компании, мальчишки, который весьма кстати приболел, удалось выяснить, что они собирались пойти в шахту. Их нашли неподалеку от неё той же ночью. Уставшие и измученные, побледневшие, с тихим ужасом в глазах они лежали подле комплекса зданий, под которым и находилась шахта. Все, кроме сына моего друга.
Что именно привело их туда? Ответ прост: желание хоть как-то разнообразить свою жизнь. Какие еще могут быть развлечения в этом Богом забытом посёлке. Каждого из них не раз предупреждали ни в коем случае не приближаться к шахте и уже тем более не спускаться вниз. Якобы это неблагоразумно. Вот только благоразумие с точки зрения пятнадцатилетнего парня лишь пустой звук, вылетающий из уст тех, кто априори не смыслит ничего в жизни. Поэтому нетрудно было предсказать, что однажды все запреты будут нарушены.
Поиски продолжались еще два дня, мы даже спускались в шахту, однако ничего не нашли. Парни же, очнувшись, ничего внятного рассказать не смогли. Все были очень напуганы и подавлены, никто не помнил, что случилось там, на глубине километра под землей. Пришлось срочно отвезти их в ближайшую больницу. Сейчас, насколько я знаю, они чувствуют себя намного лучше, но так ничего и не могут вспомнить. Я завидую им.
Я немного слукавил, сказав, что мы ничего не нашли в шахте. Я нашел. Что-то очень напоминающее изумруд. Зелёный осколок, который выхватил из тьмы луч моего светильника. Стоило мне его заметить, я стал словно сам не свой, быстро поднял его и спрятал в карман. Мне показалось, что он приятно греет меня. Я чувствовал себя вором.
Придя домой, я подробнее осмотрел его. Это был не изумруд, хоть внешне и напоминал его. Просто сверкающий даже в искусственном свете камушек, который свободно умещался у меня на ладони. Но он выглядел прекрасно. Блестящий, переливающийся и действительно яркий — даже глаза слепил. Я не имел ни малейшего понятия, каким образом этот камушек мог оказаться в угольной шахте. Я никому не рассказывал о нём, спрятал в настольный ящик, а потом практически каждый день разглядывал. Со временем я понял, что мне очень хочется найти еще хотя бы один такой. Это было непреодолимое, сверлящее мой мозг желание, которому было трудно сопротивляться. Я даже планировал сам пробраться в шахту, но понимал, что в одиночку мне клеть не спустить. И вот подвернулся удачный случай. Да, скорее именно эгоизм и жадность побудили меня спуститься в шахту снова.
Я до сих пор проклинаю себя за это.
Уже через два часа после нашего разговора, мы подъезжали к комплексу зданий шахты. Вокруг стояла тишина. Охраны тут, после закрытия, так и не появилось. Вроде её планировали поставить, но дальше разговоров дело не зашло. Так что, при должном старании, проникнуть на территорию было нетрудно. Чем мы и воспользовались, припарковав старый автомобиль моего друга неподалеку.
Бетонные постройки, окрашенные в белую краску, изредка перемежающуюся желтыми полосами, возвышались в спокойных лучах заката. Стеклянные окна, располагались ровными рядами, местами были выбиты. Кое-где осыпался щебень, обнажая ржавую арматуру. Склады, копры, административные здания чуть поодаль — величественные постройки сейчас выглядели весьма жалко. А прошло ведь совсем немного времени. Венчал все это огромный плакат перед главным входом, на котором красными буквами было написано «Шахта им. К… р… ого» — часть букв стерлась и фамилию человека, в честь которого шахту назвали теперь различить было невозможно.
Мы вошли через пластиковые двери, стекла в которых также были выбиты, а осколки пускали зайчики на стены от заходящего вечернего солнца.
Страница
2 из 5
2 из 5
