Все это было совершенно неправильно — совсем не так, как он мог бы себе представить, не так, как было написано в дешевых мятых газетенках и дорогих глянцевых журналах. Это не было ни мгновенным погружением в темноту, как будто кто-то просто выключил свет. Вместо длинного тоннеля был извилистый коридор — пятнышки и трещины на потолке проносились одно за одним, вместо подташнивающего ощущения невесомости — мелкая вибрация и скрип колесиков, а свет в конце туннеля был всего лишь мощной бестеневой лампой…
Добавить в моё избранное
16 мин, 9 сек 12097
… Пятьсот шестьдесят три… — Тише, миленький, успокойся!
Пятьсот шестьдесят три.
Все прожитые годы за несколько мгновений? Их тоже не было — были лишь последние полчаса, начиная с того момента, когда черный мерин, пытаясь обогнать медленно ползущую фуру, вихляя, вылетел на встречку буквально метрах в двадцати — на секунду в свете фар мелькнул номер — Андрей его запомнил — 563, а буквы… Букв он не разглядел. А потом был удар, кажется, даже не один.
— Возьмите кровь на группу и биохимию.
Кто-то в белом халате внимательно смотрел на него через линзы очков в дорогой роговой оправе, как будто приценивался.
— Да, заодно на гепатит, Ф50 и HLA. Может понадобиться.
Пятьсот шестьдесят три!
— Что?
— Да бредит он так. Пятьсот шестьдесят три, пятьсот шестьдесят три. Вот, документы его возьмите! Бессмертный Андрей Вадимович, восемьдесят пятого года рождения.
Кажется, после удара он потерял сознание лишь на несколько секунд — когда очнулся, водитель мерина как раз запрыгивал в свой побитый, но вполне живой автомобиль — взвизгнули шины, и черный Мерседес рванул с места — сидевший на заднем сиденье перепуганный мальчишка лет пяти впечатался лицом в стекло. Еще отложился в памяти склонившийся над Андреем водитель фуры — кажется, тот держал в руках аптечку и огнетушитель.
И больше ничего.
— Что там с анализами? По базе подбора пробили?
— Подходит почти идеально Трегубову и Зелинскому. Он как вообще? Надежда есть? Я уже сообщила на места о потенциальном доноре.
— Банкир Зелинский? Это хорошо… Мы и так заставляем уважаемого человека почти полгода ждать.
— Ну, вы же знаете, там редкий набор антигенов. А здесь как раз… — А Трегубов?
— Бизнесмен. В очереди на сердце. Да, и еще вот… — Зовите Леопольдовича.
— Он сегодня отпросился, ему надо было пораньше. Но он оставил подписанные бланки — только вписать причину смерти, так что все нормально.
Пятьсот шестьдесят три — Он что-то говорит!
— Я уже вписал смерть мозга. Инструменты все на месте? Кюветы для забора?
— Дать наркоз?
— Мертвому наркоз не нужен.
Боль оказалась настолько чудовищной, что не было сил даже закричать — сначала человек в белом халате вскрыл брюшину и быстрыми отточенными движениями извлек почки и печень, а затем, раскрыв грудную клетку как дверцы шифоньера, бережно вынул оттуда пульсирующий багровый комок, издающий при каждом сокращении неприятные хлюпающие звуки.
Операционная начала тускнеть и съеживаться, и именно в этот момент Андрей внезапно с удивлением осознал, что дешевые газетенки не врали.
Его тянуло куда-то вверх — засасывало в гудящую и вибрирующую воронку — у него не было сил сопротивляться этому притяжению — да и какой в том был смысл? Недолгий полет, и он с удивлением обнаружил, что сидит в комнате, являющей собой идеальную копию его собственной кухни. И, что было гораздо более странным, с ним вдруг заговорила кухонная лампа — основательно засиженный мухами шар из пластика, когда-то, предположительно, имевший приятно-желтый оттенок.
— Так лучше? — поинтересовался Шар из-под потолка.
— Что лучше? — переспросил Андрей.
— Видите ли, мы постоянно работаем над облегчением психологической адаптации индивидуумов к, так сказать, новому агрегатному состоянию. Согласно последним нашим исследованиям, проще всего воспроизвести в кабинете привычную среду обитания посетителя, а самому сотруднику — максимально деперсонифицироваться. Впрочем, если вы настаиваете, я могу превратиться в говорящего плюшевого медвежонка, скорбящего ангела, или, например… — Нет-нет, вы меня вполне устраиваете в виде лампочки.
— Тогда мы, пожалуй, приступим к обсуждению вашей жизни — видите ли, наступил весьма важный для вас момент, — затараторил Шар с отрепетированным энтузиазмом опытной работницы ЗАГСа, только в более быстром темпе, — в зависимости от баланса добрых и злых дел, совершенных… Впрочем, о чем это я. У вас же не было шанса ни покаяться, ни исправиться.
— Именно так.
— Вы не должны думать, что мы здесь склонны к бюрократии и буквоедству. Мы умеем входить в положение.
— Значит, рай?!
— Не вижу никаких противопоказаний. Входите в ту дверь направо, счастливого пути.
— А… Извините за бестактный вопрос… Можно ли хотя бы на секундочку заглянуть в другую дверь?
— А зачем?
— Хочу… Хочу посмотреть, где окажутся эти суки… Ну и, еще, тот мужик… водитель мерина.
Шар под потолком, казалось, задумался. Свет внутри него слегка потускнел, несколько раз нервно моргнул, как при зимних перебоях с электричеством.
— Вообще-то, это против правил. У нас, видите ли… Вы и правда хотите знать, чем отличается то, что находится за левой дверью, от того, что находится за правой?
— Представьте себе.
Пятьсот шестьдесят три.
Все прожитые годы за несколько мгновений? Их тоже не было — были лишь последние полчаса, начиная с того момента, когда черный мерин, пытаясь обогнать медленно ползущую фуру, вихляя, вылетел на встречку буквально метрах в двадцати — на секунду в свете фар мелькнул номер — Андрей его запомнил — 563, а буквы… Букв он не разглядел. А потом был удар, кажется, даже не один.
— Возьмите кровь на группу и биохимию.
Кто-то в белом халате внимательно смотрел на него через линзы очков в дорогой роговой оправе, как будто приценивался.
— Да, заодно на гепатит, Ф50 и HLA. Может понадобиться.
Пятьсот шестьдесят три!
— Что?
— Да бредит он так. Пятьсот шестьдесят три, пятьсот шестьдесят три. Вот, документы его возьмите! Бессмертный Андрей Вадимович, восемьдесят пятого года рождения.
Кажется, после удара он потерял сознание лишь на несколько секунд — когда очнулся, водитель мерина как раз запрыгивал в свой побитый, но вполне живой автомобиль — взвизгнули шины, и черный Мерседес рванул с места — сидевший на заднем сиденье перепуганный мальчишка лет пяти впечатался лицом в стекло. Еще отложился в памяти склонившийся над Андреем водитель фуры — кажется, тот держал в руках аптечку и огнетушитель.
И больше ничего.
— Что там с анализами? По базе подбора пробили?
— Подходит почти идеально Трегубову и Зелинскому. Он как вообще? Надежда есть? Я уже сообщила на места о потенциальном доноре.
— Банкир Зелинский? Это хорошо… Мы и так заставляем уважаемого человека почти полгода ждать.
— Ну, вы же знаете, там редкий набор антигенов. А здесь как раз… — А Трегубов?
— Бизнесмен. В очереди на сердце. Да, и еще вот… — Зовите Леопольдовича.
— Он сегодня отпросился, ему надо было пораньше. Но он оставил подписанные бланки — только вписать причину смерти, так что все нормально.
Пятьсот шестьдесят три — Он что-то говорит!
— Я уже вписал смерть мозга. Инструменты все на месте? Кюветы для забора?
— Дать наркоз?
— Мертвому наркоз не нужен.
Боль оказалась настолько чудовищной, что не было сил даже закричать — сначала человек в белом халате вскрыл брюшину и быстрыми отточенными движениями извлек почки и печень, а затем, раскрыв грудную клетку как дверцы шифоньера, бережно вынул оттуда пульсирующий багровый комок, издающий при каждом сокращении неприятные хлюпающие звуки.
Операционная начала тускнеть и съеживаться, и именно в этот момент Андрей внезапно с удивлением осознал, что дешевые газетенки не врали.
Его тянуло куда-то вверх — засасывало в гудящую и вибрирующую воронку — у него не было сил сопротивляться этому притяжению — да и какой в том был смысл? Недолгий полет, и он с удивлением обнаружил, что сидит в комнате, являющей собой идеальную копию его собственной кухни. И, что было гораздо более странным, с ним вдруг заговорила кухонная лампа — основательно засиженный мухами шар из пластика, когда-то, предположительно, имевший приятно-желтый оттенок.
— Так лучше? — поинтересовался Шар из-под потолка.
— Что лучше? — переспросил Андрей.
— Видите ли, мы постоянно работаем над облегчением психологической адаптации индивидуумов к, так сказать, новому агрегатному состоянию. Согласно последним нашим исследованиям, проще всего воспроизвести в кабинете привычную среду обитания посетителя, а самому сотруднику — максимально деперсонифицироваться. Впрочем, если вы настаиваете, я могу превратиться в говорящего плюшевого медвежонка, скорбящего ангела, или, например… — Нет-нет, вы меня вполне устраиваете в виде лампочки.
— Тогда мы, пожалуй, приступим к обсуждению вашей жизни — видите ли, наступил весьма важный для вас момент, — затараторил Шар с отрепетированным энтузиазмом опытной работницы ЗАГСа, только в более быстром темпе, — в зависимости от баланса добрых и злых дел, совершенных… Впрочем, о чем это я. У вас же не было шанса ни покаяться, ни исправиться.
— Именно так.
— Вы не должны думать, что мы здесь склонны к бюрократии и буквоедству. Мы умеем входить в положение.
— Значит, рай?!
— Не вижу никаких противопоказаний. Входите в ту дверь направо, счастливого пути.
— А… Извините за бестактный вопрос… Можно ли хотя бы на секундочку заглянуть в другую дверь?
— А зачем?
— Хочу… Хочу посмотреть, где окажутся эти суки… Ну и, еще, тот мужик… водитель мерина.
Шар под потолком, казалось, задумался. Свет внутри него слегка потускнел, несколько раз нервно моргнул, как при зимних перебоях с электричеством.
— Вообще-то, это против правил. У нас, видите ли… Вы и правда хотите знать, чем отличается то, что находится за левой дверью, от того, что находится за правой?
— Представьте себе.
Страница
1 из 5
1 из 5
