В сентябре дочь моего сослуживца и друга осталась сиротой. Сам он не вернулся из командировки на Северный Кавказ два года назад; теперь не стало и жены. Мы с Надей — так ее звали — поддерживали контакт: иногда я водил их с маленькой Варей в цирк или на хоккей вместе со своим пацаном, подвозил, если нужно, в поликлинику или забирал из больницы…
Добавить в моё избранное
17 мин, 54 сек 8621
Варька росла умницей и к своим шести годам уже умела читать, но часто болела: астма. После гибели Бори порой приходилось худо, однако они с Надей не унывали, держались… Тело нашла соседка, за три копейки отводившая Варю в садик: Надя умерла, подавившись попавшим в еду куском пластилина. Варя еще спала в своей комнате, а на кухне, где лежала Надя, горел свет и работал телевизор — так было записано в протоколе: по-видимому, все случилось ночью. Организацию похорон взял на себя институт, где Надя проработала пятнадцать лет. Варю забрала двоюродная тетка, Надина сводная сестра; она же и поставила в известность о случившемся меня и всех, чьи телефоны нашлись в Надином мобильнике. Таких оказалось немало.
Пасмурным утром на площадке перед крематорием собралось два десятка человек, и среди них было больше незнакомых мне, чем знакомых. Странного юнца лет двадцати пяти в коричневом плаще я срисовал сразу: он держался в сторонке и одаривал собравшихся быстрыми острыми взглядами, как тот, кто что-то ищет, но не знает еще в точности, что именно. Эта сосредоточенность плохо вязалась с его обликом, но, к моей досаде, он заметил и то, что его заметил я, и дерганой походкой направился ко мне.
Две помятых красных гвоздики, которыми он размахивал при ходьбе, имели вид столь же несуразный, как и он сам. Он был худ и сильно сутулился, отчего казался невысоким; физиономию его украшали толстые очки с примотанной проволокой дужкой, засаленные черные волосы кое-как прикрывали раннюю лысину. Дедовский, советской эпохи плащ болтался на нем, как на вешалке, но был чист и аккуратно заштопан там, где ткань совсем обветшала. Довершали облик растрескавшиеся на сгибах черные летние ботинки.
— Будем знакомы. Я Василий Витальевич.
— Он сунул мне руку. Пожатие оказалось, к некоторому моему удивлению, крепким.
— Николай, — представился я. Если юнца что-то и смутило, то он не подал виду и сразу перешел к делу.
— Понимаете, Николай, такая ситуация: у покойницы, мир ее праху, остались кое-какие мои вещи, и мне необходимо забрать их, они у нее на квартире… Так, безделица, но для меня это существенно… Вы мне не поможете?
— Вам не кажется, что сейчас разговор о ваших «безделицах» не слишком уместен? — сказал я, едва сдерживая раздражение. Помочь я мог, поскольку договорился с Вариной теткой на следующий день привезти для девочки кое-какие вещи и взял ключи, но «Витальевич» мне не нравился.
— Понимаю. Но потом будет уместно еще менее.
— Он упрямо поджал губы.
— Кем вы приходились Наде? Впервые вас вижу. И никогда о вас не слышал.
— Не то, чтоб мы были близко знакомы, но… Я в больнице работаю, в детском отделении… У нас дочка ее наблюдалась. Так вы можете помочь?
— Ладно, раз уж вам так неймется.
— Его слова ничего толком не прояснили, но я заставил себя допустить мысль, что, возможно, несправедлив к нему.
— Говорите, что вам нужно и как это найти: я заберу и передам вам.
Не лице его промелькнула растерянность.
— Нет, боюсь, это не пойдет… Я вам не опишу точно, откуда мне знать, как оно точно… — Он замялся, потрясая гвоздиками, пришедшими уже в полную негодность.
— Сами вы не разберетесь. Я лучше с вами.
На этом чаша моего терпения переполнилась. Контузия и два осколочных научили меня относиться к людям в белых халатах с определенным уважением, но «Витальевич» больше напоминал психа со справкой, чем медика. Он, как я потом услышал от следователя, и был не врачом, а кем-то вроде культ-организатора или педагога-психолога для детей: занимался с ними лепкой, рисованием и тому подобным.
— Неоткуда вам знать, говорите? А мне откуда предлагается узнать, что вы не хотите карманы набить всем, что понравится?! — сказал я, не заботясь более о вежливости.
— Или присмотреться к барахлу в пустующей хате, а потом дружков навести?! Лучше вам, молодой человек, отвалить отсюда подобру-поздорову. Если припомните, что вам надо, после сороковин свяжетесь с родственниками — тогда и получите назад свои «безделицы». Всех благ! — Я развернулся и ушел на другую сторону площадки, не желая продолжать скандал: на нас уже оборачивались. Он что-то пробормотал мне в спину, но я не расслышал. В ту же самую минуту наконец-то открыли прощальный зал, и все потянулись туда.
После короткой и грустной церемонии половина собравшихся, набившись в автобус, поехала на поминки в столовую при Надином институте, остальные — и я в их числе — отправились восвояси, обмениваясь неловкими кивками и рукопожатиями.
Погода стояла скверная. В пасмурное небо из трубы крематория поднимался дымок, и против воли в голову закрадывались мысли — дошла уже очередь до Нади или нет, и скоро ли настанет мой черед въехать в вечность по резиновой ленте в дешевом фанерном ящике.
Пасмурным утром на площадке перед крематорием собралось два десятка человек, и среди них было больше незнакомых мне, чем знакомых. Странного юнца лет двадцати пяти в коричневом плаще я срисовал сразу: он держался в сторонке и одаривал собравшихся быстрыми острыми взглядами, как тот, кто что-то ищет, но не знает еще в точности, что именно. Эта сосредоточенность плохо вязалась с его обликом, но, к моей досаде, он заметил и то, что его заметил я, и дерганой походкой направился ко мне.
Две помятых красных гвоздики, которыми он размахивал при ходьбе, имели вид столь же несуразный, как и он сам. Он был худ и сильно сутулился, отчего казался невысоким; физиономию его украшали толстые очки с примотанной проволокой дужкой, засаленные черные волосы кое-как прикрывали раннюю лысину. Дедовский, советской эпохи плащ болтался на нем, как на вешалке, но был чист и аккуратно заштопан там, где ткань совсем обветшала. Довершали облик растрескавшиеся на сгибах черные летние ботинки.
— Будем знакомы. Я Василий Витальевич.
— Он сунул мне руку. Пожатие оказалось, к некоторому моему удивлению, крепким.
— Николай, — представился я. Если юнца что-то и смутило, то он не подал виду и сразу перешел к делу.
— Понимаете, Николай, такая ситуация: у покойницы, мир ее праху, остались кое-какие мои вещи, и мне необходимо забрать их, они у нее на квартире… Так, безделица, но для меня это существенно… Вы мне не поможете?
— Вам не кажется, что сейчас разговор о ваших «безделицах» не слишком уместен? — сказал я, едва сдерживая раздражение. Помочь я мог, поскольку договорился с Вариной теткой на следующий день привезти для девочки кое-какие вещи и взял ключи, но «Витальевич» мне не нравился.
— Понимаю. Но потом будет уместно еще менее.
— Он упрямо поджал губы.
— Кем вы приходились Наде? Впервые вас вижу. И никогда о вас не слышал.
— Не то, чтоб мы были близко знакомы, но… Я в больнице работаю, в детском отделении… У нас дочка ее наблюдалась. Так вы можете помочь?
— Ладно, раз уж вам так неймется.
— Его слова ничего толком не прояснили, но я заставил себя допустить мысль, что, возможно, несправедлив к нему.
— Говорите, что вам нужно и как это найти: я заберу и передам вам.
Не лице его промелькнула растерянность.
— Нет, боюсь, это не пойдет… Я вам не опишу точно, откуда мне знать, как оно точно… — Он замялся, потрясая гвоздиками, пришедшими уже в полную негодность.
— Сами вы не разберетесь. Я лучше с вами.
На этом чаша моего терпения переполнилась. Контузия и два осколочных научили меня относиться к людям в белых халатах с определенным уважением, но «Витальевич» больше напоминал психа со справкой, чем медика. Он, как я потом услышал от следователя, и был не врачом, а кем-то вроде культ-организатора или педагога-психолога для детей: занимался с ними лепкой, рисованием и тому подобным.
— Неоткуда вам знать, говорите? А мне откуда предлагается узнать, что вы не хотите карманы набить всем, что понравится?! — сказал я, не заботясь более о вежливости.
— Или присмотреться к барахлу в пустующей хате, а потом дружков навести?! Лучше вам, молодой человек, отвалить отсюда подобру-поздорову. Если припомните, что вам надо, после сороковин свяжетесь с родственниками — тогда и получите назад свои «безделицы». Всех благ! — Я развернулся и ушел на другую сторону площадки, не желая продолжать скандал: на нас уже оборачивались. Он что-то пробормотал мне в спину, но я не расслышал. В ту же самую минуту наконец-то открыли прощальный зал, и все потянулись туда.
После короткой и грустной церемонии половина собравшихся, набившись в автобус, поехала на поминки в столовую при Надином институте, остальные — и я в их числе — отправились восвояси, обмениваясь неловкими кивками и рукопожатиями.
Погода стояла скверная. В пасмурное небо из трубы крематория поднимался дымок, и против воли в голову закрадывались мысли — дошла уже очередь до Нади или нет, и скоро ли настанет мой черед въехать в вечность по резиновой ленте в дешевом фанерном ящике.
Страница
1 из 5
1 из 5
