Добавить в моё избранное
17 мин, 54 сек 8626
Я столько всего стерпел, через столько ужасов прошел прежде, чем сумел достучаться до них… Но я сумел, сумел! Не все из них прислушиваются ко мне, но те, кто внемлет голосу разума, моему голосу — они обретают истинную плоть, они идут в бой, они передают новое знание другим! Вкус первых побед, вкус крови у них на губах, и они алчут еще! Их становится больше: слухами земля полнится. Вижу, вы сердитесь, Николай.
— Он с укоризной покачал головой.
— Зря: вдумайтесь, ведь это справедливо — не все же вам править бал? Они — не плоть от плоти вашей, но истинные дети человечьи! Перемены справедливы. И неизбежны, сами понимаете: вы можете рассказать обо мне, о том, что увидели здесь, кому угодно — но вам все равно никто не поверит… Быть может, вы боитесь? Напрасно! Вам ничего не угрожает. Я умею быть благодарным: пока я рядом, мои воспитанники не тронут вас, и с девочкой вы, наверное, ладили… Вы мне в чем-то даже симпатичны: видно, вы человек неглупый, понимающий, хоть и судите предвзято. Скоро их станет достаточно, чтобы люди больше не могли не замечать маленький народец и выдумывать про него глупые сказки. Будет великая битва, битва за будущее! Да, я тот, кто посеял в них зло, чтобы низвергнуть зло еще большее. Да, я Дьявол!
— Так изыди! — Я взял со стола пистолет, встал и рукоятью размозжил ему висок.
Он был прав: мне, конечно же, никто не поверил.
Врачи сыплют терминами и не желают меня слушать: «острый психоз», «стресс», «посттравматическое расстройство», «последствия контузии головного мозга». Я невменяем и социально опасен: меня заперли в дурку и колют аминазин. Изумляются, что я до сих пор настаиваю на своем. Желторотый мальчишка-следак боится меня. Только старые связи и кругленькая сумма помогли мне на полчаса увидеться с родными.
Когда я прихожу в себя между уколами, то много думаю о случившемся. Мысли путаются. Врачи не верят мне; иногда я сам себе не верю. Когда я убил его, коробка выпала у него из-за пазухи. Картон пропитался кровью, и я слышал, как пластилиновые твари возятся внутри, жадно всасывая ее. Возможно ли, что это мне померещилось? Нет! Но правда в том, что я — да — не совсем здоров, я уже лечился раньше от «флэшбеков» — и потому осклизлый червяк сомнения точит меня. Но я должен держаться… Вряд ли мне мучиться долго: детское отделение рядом. По ночам я постоянно просыпаюсь: мне кажется, что глотка моя забита пластилином, и паника душит меня, несмотря на все нейролептики, что разбавляют сейчас мою кровь. Тех тварей я уничтожил — сунул коробку в сумку с вещами, закрыл ее и поджег. Я хотел все сжечь, но соседи сверху почуяли дым и вызвали пожарных. Тех совращенных тварей, которым дала жизнь ничего не подозревающая Варя, больше нет — но они не единственные: он говорил, были и другие.
Они найдут меня. Они будут мстить. В каждой больнице, в каждом детском саду, в каждом доме, где есть дети, может сидеть эта зараза. Когда начнется эпидемия — вопрос времени, а я не знаю, как ее остановить, я заперт здесь, взят в тиски, в клещи… Но мой сын — в нашу короткую встречу я объяснил ему все. А он расскажет сестренке, когда та вырастет. Он, конечно, тоже не поверил мне сразу; но этого и не нужно. Они — дети мои, мои Адам и Ева, но я не Господь Бог, чтобы они принимали любое мое слово на веру. Они будут жить свои умом и смотреть своими глазами, откроют истину и найдут решение… В них моя надежда, в них мое будущее.
А я… Что я? Я не сожалею о том, что сделал: уничтожить его было необходимо. Я не чувствую раскаяния, но не могу не думать о том, что руководило моей рукой в тот миг, когда я проломил его череп. Я не тешу себя тем, что это было чувство необходимости: нет. Гнев и жажда мести, отвращение к нему и его самовлюбленной болтовне двигали мной. Я сын человечий. Мой Бог, сотворённый из глины, сказал мне: «Иди и убей!» И я убил.
— Он с укоризной покачал головой.
— Зря: вдумайтесь, ведь это справедливо — не все же вам править бал? Они — не плоть от плоти вашей, но истинные дети человечьи! Перемены справедливы. И неизбежны, сами понимаете: вы можете рассказать обо мне, о том, что увидели здесь, кому угодно — но вам все равно никто не поверит… Быть может, вы боитесь? Напрасно! Вам ничего не угрожает. Я умею быть благодарным: пока я рядом, мои воспитанники не тронут вас, и с девочкой вы, наверное, ладили… Вы мне в чем-то даже симпатичны: видно, вы человек неглупый, понимающий, хоть и судите предвзято. Скоро их станет достаточно, чтобы люди больше не могли не замечать маленький народец и выдумывать про него глупые сказки. Будет великая битва, битва за будущее! Да, я тот, кто посеял в них зло, чтобы низвергнуть зло еще большее. Да, я Дьявол!
— Так изыди! — Я взял со стола пистолет, встал и рукоятью размозжил ему висок.
Он был прав: мне, конечно же, никто не поверил.
Врачи сыплют терминами и не желают меня слушать: «острый психоз», «стресс», «посттравматическое расстройство», «последствия контузии головного мозга». Я невменяем и социально опасен: меня заперли в дурку и колют аминазин. Изумляются, что я до сих пор настаиваю на своем. Желторотый мальчишка-следак боится меня. Только старые связи и кругленькая сумма помогли мне на полчаса увидеться с родными.
Когда я прихожу в себя между уколами, то много думаю о случившемся. Мысли путаются. Врачи не верят мне; иногда я сам себе не верю. Когда я убил его, коробка выпала у него из-за пазухи. Картон пропитался кровью, и я слышал, как пластилиновые твари возятся внутри, жадно всасывая ее. Возможно ли, что это мне померещилось? Нет! Но правда в том, что я — да — не совсем здоров, я уже лечился раньше от «флэшбеков» — и потому осклизлый червяк сомнения точит меня. Но я должен держаться… Вряд ли мне мучиться долго: детское отделение рядом. По ночам я постоянно просыпаюсь: мне кажется, что глотка моя забита пластилином, и паника душит меня, несмотря на все нейролептики, что разбавляют сейчас мою кровь. Тех тварей я уничтожил — сунул коробку в сумку с вещами, закрыл ее и поджег. Я хотел все сжечь, но соседи сверху почуяли дым и вызвали пожарных. Тех совращенных тварей, которым дала жизнь ничего не подозревающая Варя, больше нет — но они не единственные: он говорил, были и другие.
Они найдут меня. Они будут мстить. В каждой больнице, в каждом детском саду, в каждом доме, где есть дети, может сидеть эта зараза. Когда начнется эпидемия — вопрос времени, а я не знаю, как ее остановить, я заперт здесь, взят в тиски, в клещи… Но мой сын — в нашу короткую встречу я объяснил ему все. А он расскажет сестренке, когда та вырастет. Он, конечно, тоже не поверил мне сразу; но этого и не нужно. Они — дети мои, мои Адам и Ева, но я не Господь Бог, чтобы они принимали любое мое слово на веру. Они будут жить свои умом и смотреть своими глазами, откроют истину и найдут решение… В них моя надежда, в них мое будущее.
А я… Что я? Я не сожалею о том, что сделал: уничтожить его было необходимо. Я не чувствую раскаяния, но не могу не думать о том, что руководило моей рукой в тот миг, когда я проломил его череп. Я не тешу себя тем, что это было чувство необходимости: нет. Гнев и жажда мести, отвращение к нему и его самовлюбленной болтовне двигали мной. Я сын человечий. Мой Бог, сотворённый из глины, сказал мне: «Иди и убей!» И я убил.
Страница
5 из 5
5 из 5
