Снежные вампиры

Наконец-то я претворил в жизнь свой старый замысел! Приехать в гости к старому другу, вместе насладиться за городом нашим любимым временем года, пройтись по волшебному серебряному лесу на лыжах я собирался уже года три или четыре, но все откладывал. Колян, конечно, обижался, но виду не показывал, хотя иногда, во время телефонных разговоров, и говорил что-нибудь вроде: «А на лыжах ты, наверное, уже и стоять разучился»… Вообще, мой лучший друг, связи с которым я не терял, даже когда судьба забросила нас в разные города нашей области, был человеком необычным. По духу он, несомненно, принадлежал к тому поколению конца семидесятых, которое вклинилось между советской сознательностью предшественников и «идейностью» (в том числе — обывательской) восьмидесятых и девяностых. Анархист и скептик по убеждениям, наделенный своеобразным чувством юмора, Колян был воплощением идей «хард» н«хэви», привнеся в них, впрочем, типично русское правдоискательство и радикальный индивидуализм. Даже своего нефорского погоняла «Анарх» он не признавал, «потому что у всех металлеров есть погоняла — почему и у меня должно быть?!», предпочитая называться исключительно Коляном. По той же причине он был равнодушен к внешней неформальской атрибутике, а вот в плане «самовыражения» давал сто очков вперед любому панку-нонконформисту, и многие подвиги моего друга становились «притчами во языцех» города, в котором мы росли. В его доме постоянно звучало что-нибудь в духе «Рэйнбоу», «Ассепта» или «Айрон Мэйдена», царил сравнительно легкий беспорядок, а многочисленные подружки менялись довольно часто, и даже пытались наводить свои порядки, к чему Колян относился воистину философски и стоически. Иногда я ловил себя на мысли, что мне самому хотелось бы быть таким, как мой друг — балансировать на тонкой грани между конформизмом и асоциальностью, руководствуясь исключительно личной эстетикой… Но, наверное, я был сделан из иного теста, хотя это не мешало мне и Коляну общаться и выручать друг друга из переделок.

В лесу было ощутимо холоднее, чем в городе или внутри автобуса, и потому я поначалу был искренне благодарен другу за то, что он избавил меня от необходимости открывать рот своим рассказом о недавних событиях, потрясших вымирающую деревушку. Впрочем, потом до меня дошло, что именно происходит в окрестностях… — Помнишь, какие под новый год морозы ударили? Так тут вообще на десять градусов ниже, чем в городе! Здесь вообще всегда холоднее, и снег позже тает, к середине апреля, если не к маю. Ну, в такую холодрыгу нормальный чел дома сидит, но случился один баян: один алкаш целую неделю пробухал по случаю Нового Года, а дрова-то и кончились. И что ты думаешь? Он глубокой ночью (мороз под пятьдесят!) берет топор и идет в лес. То есть последние мозги мужик пропил — даже у соседей не догадался попросить, они ж все его собутыльники, подкинули бы полешек. Нет, ему надо было свежего, из леса. И вот он ушел, а потом вся деревня на уши стала от каких-то диких воплей. Я сам слышал, и блин — не думал, что так человек может орать. Конечно, никто среди ночи непонятно куда не пошел. А на утро нашли того алкаша на полдороги от окраины к лесу. Неплохо ж он орал, раз вся деревня услышала! Приехали менты, доктора — и выясняется, что мужик неслабо обескровлен, как выжат, а следов крови нет вообще нигде. Может, и еще что нашли, но я не слышал. Как тебе?

Я неопределенно пожал плечами, и Колян продолжал:

— Но это еще начало. Потом вообще триллер: через дней пять после смерти алкаша какая-то другая пьянь из местных на жену с ножом прыгнула!

— Тут у тебя не деревня, а беспредельщики.

— прокомментировал я.

— Так а что ты думаешь? Власти ее бесперспективной считают, молодежь и кто поумней — давно в городах, остались только старики, которые Берлин брали — кстати, зачем брали, раз в таких скотских условиях век доживают, а? -, да алкаши-дегенераты, от сорока и выше, которые и беспредельничают. Это, понимаешь, результат наследственности. Кто за дегенерата пойдет? Только дегенератка. Так что они алкаши и дебоширы потомственные, как минимум — поколение предшественников имеется. Управы на них нет, стариков они вроде не трогают, меня тоже боятся — в курсе моих связей, а вот женам и детям достается. Один жене голову отрезал — бухать не давала, другой грудного ребенка в реке утопил — спать мешал… Ну вот, один такой тоже жену убить решил. Она от него на улицу, он за ней… Слышно было, как они по деревне бежали — а потом опять вопли, да на два голоса, причем — заметь! — нечленораздельные, как будто человек слова от боли или от страха забыл. Ну, наутро и их тоже нашли. Обескровленными. И непонятно, почему… Жена — ладно, но у того алкаша нож был: мог бы он если не защититься, то хоть ударить того, кто на него нападал? А вот не ударил, так и умер — с ножом в руке.

Честно говоря, мне к этому моменту совсем расхотелось находиться в таком живописном уголке.