Число Зверя или Дьявольская палата

Геннадий Алексеевич заметил, как заведующий стрельнул глазами в Ильича, и гусиные пупырышки пробежали по его спине.

— Нет-нет! Я не в этом смысле! — воскликнул он и заторопился пояснить:

— Я… Вы, понимаете, Андрей Константинович, какая неприятность… Кого ни положу у себя на шестую койку… — Ну-у-у? — заинтересованно спросил заведующий. Неизвестно, что именно он жаждал услышать, но явно не то, что Геннадий Алексеевич собирался ему сообщить.

— … помирает! — объяснил врач.

— Вот кого ни положишь — непременно помрет! И так уже вторую неделю. Представляете?!

— Не очень, — признался Жуков.

— Я тоже. Я просто не могу понять, в чем дело! Вот у меня списки. Посмотрите, вот… Заведующий схватил протянутые дрожащей рукой бумаги:

— Козлов Антон Александрович, 21 лет, сепсис… Кучкин Олег Васильевич, 43 лет, осложненный гипертонический криз… Громушкин Лев Аркадьевич, 61 лет, прогрессирующая стенокардия… В списке значилось всего 9 персон.

— М-да. И что, значит… — заведующий покашлял.

— … все?

— Все! — с отчаянием в голове покаялся молодой врач.

— Я ума не приложу — что с ними творится!

Мрут буквально как мухи.

— Это странно, — после долгой паузы признал заведующий. Он ещё раз изучил список, более внимательно.

— Вайдербург Марк Львович, 52 лет, печеночная недостаточность… Маркин Олег Геннадьевич, 34 лет, ОТАР… Гингадзе Анзор Луарсабович, 41 лет, пневмония… Что-то я закономерности не улавливаю! Есть между ними хоть какое-то сходство?

— Они все умерли, — ответил Геннадий Алексеевич, глядя светлым огорченным взором в лицо заведующего.

— И лежали на шестой койке в шестой палате нашего шестого отделения.

— Ага.

— И ведь, что особенно нехорошо: слухи уже пошли. По больнице, — голос молодого коллеги снизился почти до шёпота, — Говорят, мол, вот — сатанинское число Зверя, 666… — Ёлки зеленые! — возмутился заведующий.

— Еще не хватало — до главного дойдет… Ладно. Сегодня у тебя там что?

— Сегодня два места свободные в палате.

— Хорошо. Кто у нас сегодня дежурит по отделению? Ага, я дежурю… Ну, и замечательно. Я лично пригляжу, чтоб никого туда не клали пока. Разбираться будем, Геннадий. Всё. Иди.

Геннадий Алексеевич ушел, облегченный душою. Его чрезвычайно радовало, что теперь груз тайны разделён между ним и заведующим, лицом ответственным во всех смыслах и даже партийном.

Напротив, Андрей Константинович совсем не радовался. Хотя это недолго его напрягало: если врач дежурит, ему недосуг лелеять своё внутреннее «Я», разбирая эмоциональные состояния. Впрочем, по той же самой причине он моментально забыл и весь разговор свой с Геннадием Алексеевичем. И когда вечером в отделение поступили пятеро новых больных, одного из них заведующий Жуков беззаботно устроил на шестой койке в шестой палате.

Фамилия больного была Пантелеймонов. Бедняга не дождался даже утренних процедур: к пяти утра он был уже мертв.

И тогда состоялся в кабинете заведующего «Большой Совет в Филях».

Взволнованный Жуков собрал всех сотрудников отделения и посвятил в суть происходящего. После чего призвал каждого из присутствующих коллег открыто высказать профессиональное мнение.

Но ни Елена Павловна Добродеева, врач, кандидат наук, ни Леонид Макарович, врач, доцент, ни Максим Николаевич, ординатор-аспирант, ни Лешенька Сомов, вольноошивающийся практикант с последнего курса медицинского училища, ни сам заведующий, ни тем более — злосчастный Геннадий Алексеевич — никто не смог представить собранию мало-мальски непротиворечивую версию таинственного поведения пациентов шестой палаты, которые все, как один, уходили из жизни с шестой койки шестого отделения.

Глупости типа: «они отравились нашей больничной пищей» или «я говорил, что сквозняки провоцируют пневмонию у лежачих» были отметены сразу, строго опровергнутые фактами и холодным разумом.

Среди умерших больных ни один не лежал более суток, а последний умерший даже и позавтракать не успел.

Попросить вскрытия в большинстве случаев было поздно — родственники уже забрали тела из морга больницы.

Кстати сказать, в этом моменте обсуждения Геннадию Алексеевичу строго поставили на вид за то, что не сразу поделился своими сомнениями с коллегами.

— Мы здесь все одно дело делаем, — сурово подчеркнул заведующий.

— А потому: кто, где и отчего помирает — все у нас должно быть открыто. Чтоб сразу знать. А не гадать тут, как бабки старые… Геннадий Алексеевич каялся перед коллегами за проявленное малодушие и неверие в силы коллектива. И в качестве первого шага к открытости предложил:

— Давайте вскроем Пантелеймонова! Он единственный оставшийся у нас труп. Умер последним и пока еще находится в больничном морге.

Коллеги переглянулись.