— Верни… верни меня в мою могилу… Унылые глаза смотрели мимо — словно говорящего здесь не было. Что пытался он углядеть в шевелящихся тенях уличной электрической ночи? Забытые цвета? Забытое тепло? Такую вожделенную, такую недоступную теперь жизнь?
Добавить в моё избранное
14 мин, 52 сек 17310
Да, жизнь… Такую же недоступную, как и настоящая смерть… Смерть, из которой его забрали так болезненно и жестоко.
— Как я и сказал, домой ты сможешь вернуться, только когда исполнишь моё желание.
— Зачем ты это делаешь?
Каждое слово давалось ему с трудом. Лёгкие, как и всё остальное, не работали вот уже неделю. Вырванный из небытия разум страдал от беспомощности испорченной тлением плоти. Чёрная магия растительных ядов заставила снова заработать центральную нервную систему, но не обратила вспять процесс разложения.
Это больно — быть мёртвым без возможности умереть. Я знаю… В отличие от умирающих в жизни, я живу в смерти. Вот уже двести лет прекрасная богиня Тлазолтеотл дарит мне свою милость в обмен на кровь и страдания. Кроме меня, у древней богини больше нет жрецов, в её честь не проводят больше гремящих праздников. В мире компьютеров и автомобилей Тлазолтеотл приходится вести подземное существование. Как и мне. Как и всем воскресшим. Как и всему прошлому. Проклятому и позабытому.
— Зачем ты это делаешь? — повторил воскресший. Слабый голос подобен был шелесту прошлогодней кладбищенской травы. Такой же тихий и бесполезный.
— Я не обязан ничего объяснять тебе. Просто пойди и сделай, что нужно. Вот, возьми.
Я протянул ему нож с лезвием в виде извивающейся змеи. Тонкую изогнутую рукоять украшала бронзовая бабочка. Змея Сихуакоатл и бабочка Итцпапалотл — две адские принцессы, открывающие врата в мир по ту сторону плоти.
— Дар ты завернёшь вот в это.
Ледяная рука покорно приняла у меня сложенный вчетверо кусок нежного белого бархата.
— Это обязательно. Белый цвет — цвет Богини. Залог её космического права, символ власти над живой плотью. А для тебя он символизирует ещё и освобождение. Всё понял?
Он понял. С волшебным ножом и священной тканью отправился к злым огням ночного города — исполнить мою волю и послужить Богине. Фанерная табличка «N 25 395.?-2004» с муниципального кладбища — вот что он такое. Всего лишь один из многих неопознанных.
Огонёк сигареты — крошечная искорка в густой темноте — привлёк внимание воскресшего. Вот уже два часа он бродил по спящим трущобам — искал и не находил. Тусклый свет, пробивающийся из-за дверей ночных баров и притонов, чьи вывески мёртвым красным пламенем совсем не разгоняли мрака, отпугивал его. За этими дверями, конечно, были люди — но они были опасны. Опасны своей угрюмой ночной силой, своей готовностью к насилию и пьяной решимостью, заменяющей им отвагу.
А сигаретный огонёк в глубине полуразрушенной каменной арки сигналил: иди, возьми меня… Вытащив из кармана белый бархат, воскресший провёл им по щеке. Ничего… Он больше ничего не чувствует… Под этой аркой он тоже ничего не почувствует.
Молодая женщина, жрица продажной любви, зябко куталась в короткую кожаную куртку. Она явно кого-то ждала здесь, на самом пике ночи. «Она ждёт меня», — подумал воскресший. Ладонь обняла рукоять, бронзовая бабочка затрепетала, и змеиные глаза замерцали сквозь сталь.
— Кто тут? Иван, это ты? — встрепенулась женщина, услышав тяжёлые шаги.
— Я за тобой… — еле слышно ответила темнота.
В предутренний час, час холода и забвения, воскресший крался вместе с туманом по набережной. Туман полз из глубин грязных речных вод, омывающих гранит и асфальт. Вязкими сырыми тенётами опутывал туман слабые уличные фонари и чахлые деревья.
Змеиная сталь, испившая этой ночью крови, затаилась в рукаве пальто, стиснутая твёрдыми пальцами. Левой рукой воскресший прижимал к груди обёрнутый белым бархатом дар. Он добыл его — как и приказали. И сейчас торопился назад: пусть зверь вернёт воскресшего домой. В могилу, в счастливое забытье тёмного сна… Липкий красный свёрток лежал передо мной.
— Очень хорошо. Богиня будет довольна.
Мне показалось, будто по ввалившемуся восковому лицу пробежала судорога боли.
— Теперь верни меня обратно.
Тон, каким это было сказано, мне не понравился. Слишком требовательно для раба.
— Ты так хочешь обратно? Тебе не нравится снова быть живым?
— Это не жизнь… Ты… сам знаешь… что это такое… Я усмехнулся, будто это существо в состоянии было оценить мою иронию:
— Конечно. Откуда взяться подлинной жизни? Ты ведь живой труп. Дьявольский биомеханоид с ослабленным интеллектом. Без воли, без жажды деятельности, без каких-либо желаний… Без души, проще говоря.
Голова воскресшего безвольно упала на грудь. В своём грязном сером пальто он был похож на скверно изготовленное чучело вороны.
— Да, нож оставь у себя. Он тебе будет нужен и сегодня.
Я придвинул испачканное лезвие к краю стола.
Воскресший поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Впервые за всё время.
Слепой страх и нечто похожее на безмолвную ярость прочитал я в его нелепо перекосившихся плечах.
— Как я и сказал, домой ты сможешь вернуться, только когда исполнишь моё желание.
— Зачем ты это делаешь?
Каждое слово давалось ему с трудом. Лёгкие, как и всё остальное, не работали вот уже неделю. Вырванный из небытия разум страдал от беспомощности испорченной тлением плоти. Чёрная магия растительных ядов заставила снова заработать центральную нервную систему, но не обратила вспять процесс разложения.
Это больно — быть мёртвым без возможности умереть. Я знаю… В отличие от умирающих в жизни, я живу в смерти. Вот уже двести лет прекрасная богиня Тлазолтеотл дарит мне свою милость в обмен на кровь и страдания. Кроме меня, у древней богини больше нет жрецов, в её честь не проводят больше гремящих праздников. В мире компьютеров и автомобилей Тлазолтеотл приходится вести подземное существование. Как и мне. Как и всем воскресшим. Как и всему прошлому. Проклятому и позабытому.
— Зачем ты это делаешь? — повторил воскресший. Слабый голос подобен был шелесту прошлогодней кладбищенской травы. Такой же тихий и бесполезный.
— Я не обязан ничего объяснять тебе. Просто пойди и сделай, что нужно. Вот, возьми.
Я протянул ему нож с лезвием в виде извивающейся змеи. Тонкую изогнутую рукоять украшала бронзовая бабочка. Змея Сихуакоатл и бабочка Итцпапалотл — две адские принцессы, открывающие врата в мир по ту сторону плоти.
— Дар ты завернёшь вот в это.
Ледяная рука покорно приняла у меня сложенный вчетверо кусок нежного белого бархата.
— Это обязательно. Белый цвет — цвет Богини. Залог её космического права, символ власти над живой плотью. А для тебя он символизирует ещё и освобождение. Всё понял?
Он понял. С волшебным ножом и священной тканью отправился к злым огням ночного города — исполнить мою волю и послужить Богине. Фанерная табличка «N 25 395.?-2004» с муниципального кладбища — вот что он такое. Всего лишь один из многих неопознанных.
Огонёк сигареты — крошечная искорка в густой темноте — привлёк внимание воскресшего. Вот уже два часа он бродил по спящим трущобам — искал и не находил. Тусклый свет, пробивающийся из-за дверей ночных баров и притонов, чьи вывески мёртвым красным пламенем совсем не разгоняли мрака, отпугивал его. За этими дверями, конечно, были люди — но они были опасны. Опасны своей угрюмой ночной силой, своей готовностью к насилию и пьяной решимостью, заменяющей им отвагу.
А сигаретный огонёк в глубине полуразрушенной каменной арки сигналил: иди, возьми меня… Вытащив из кармана белый бархат, воскресший провёл им по щеке. Ничего… Он больше ничего не чувствует… Под этой аркой он тоже ничего не почувствует.
Молодая женщина, жрица продажной любви, зябко куталась в короткую кожаную куртку. Она явно кого-то ждала здесь, на самом пике ночи. «Она ждёт меня», — подумал воскресший. Ладонь обняла рукоять, бронзовая бабочка затрепетала, и змеиные глаза замерцали сквозь сталь.
— Кто тут? Иван, это ты? — встрепенулась женщина, услышав тяжёлые шаги.
— Я за тобой… — еле слышно ответила темнота.
В предутренний час, час холода и забвения, воскресший крался вместе с туманом по набережной. Туман полз из глубин грязных речных вод, омывающих гранит и асфальт. Вязкими сырыми тенётами опутывал туман слабые уличные фонари и чахлые деревья.
Змеиная сталь, испившая этой ночью крови, затаилась в рукаве пальто, стиснутая твёрдыми пальцами. Левой рукой воскресший прижимал к груди обёрнутый белым бархатом дар. Он добыл его — как и приказали. И сейчас торопился назад: пусть зверь вернёт воскресшего домой. В могилу, в счастливое забытье тёмного сна… Липкий красный свёрток лежал передо мной.
— Очень хорошо. Богиня будет довольна.
Мне показалось, будто по ввалившемуся восковому лицу пробежала судорога боли.
— Теперь верни меня обратно.
Тон, каким это было сказано, мне не понравился. Слишком требовательно для раба.
— Ты так хочешь обратно? Тебе не нравится снова быть живым?
— Это не жизнь… Ты… сам знаешь… что это такое… Я усмехнулся, будто это существо в состоянии было оценить мою иронию:
— Конечно. Откуда взяться подлинной жизни? Ты ведь живой труп. Дьявольский биомеханоид с ослабленным интеллектом. Без воли, без жажды деятельности, без каких-либо желаний… Без души, проще говоря.
Голова воскресшего безвольно упала на грудь. В своём грязном сером пальто он был похож на скверно изготовленное чучело вороны.
— Да, нож оставь у себя. Он тебе будет нужен и сегодня.
Я придвинул испачканное лезвие к краю стола.
Воскресший поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. Впервые за всё время.
Слепой страх и нечто похожее на безмолвную ярость прочитал я в его нелепо перекосившихся плечах.
Страница
1 из 5
1 из 5
