Белый Бархат

Ветер словно бросал вызов зверю, таящемуся среди мёртвых — смеялся над ночной властью покоя и тишины.

Воскресший бросил ветру бархат богини — белым нетопырём мелькнул кусок ткани в темноте между памятниками и пропал. Ветер утащил священный лоскут куда-то… Спрятал с глаз долой.

Стальная змея зашипела, и бронзовая бабочка тяжело забила чеканными крыльями… Другой мир не чувствовал больше белого бархата — Богине будет нанесено оскорбление.

Воскресший достал проголодавшийся клинок. Воскресший улыбнулся — счастье, что улыбку эту никто не видел… Он пошёл в сторону свалки, которая отделяла старинное заброшенное кладбище от городских окраин. Он отправился за третьим даром для Богини — за глазами обречённого. За зеркалом, в которое так любит смотреться судьба.

— Что это?! Что это такое?!

Блестящие кровавые кусочки на протянутой ладони были не тем, совсем не тем, чего я ждал.

— Чьи это глаза?! Это что — собачьи глаза?!

— Это глаза обречённого… Глаза бродячего пса — их много живёт на свалке, этих животных, и все они обречены.

Воскресший улыбался — непостижимо, противоестественно улыбался! Его глаза больше не были мутными лужами — они светились радостью! Возмутительной, запретной радостью! Непонятный мне мир сошёл на бледное существо. Воскресший будто раздался в пространстве — обваливающаяся фигура утратила трупную угловатость и тени преисподней покинули её. Это было невероятно, непостижимо!

— Где белый бархат Богини?

— Не знаю. Ветер унёс его.

— Ветер унёс? Я тебе сейчас устрою ветер!

Я швырнул куклу проклятого на пол. Я растоптал её яростно, с наслаждением.

Крики и вой на краткий миг утешили моё раненое сердце. С каждым ударом подкованного каблука воскресший размазывался по грязному мрамору. Чёрная вонючая гниль растекалась на полу склепа, ядовитые брызги размозжённой плоти летели в стороны. Через десять быстрых минут от воскресшего осталась только мерзкая чёрная куча с торчащими осколками костей. Но его расплющенный, разбитый череп продолжал улыбаться — негодяй издевался надо мной, даже потеряв человеческий облик.

— Ты мечтал вернуться в могилу? Ты навсегда останешься жалкой растерзанной падалью, лишённой возможности сдохнуть и обрести утешение… Внезапно смех, злобный и похотливый, загремел во всех тёмных углах. Пламя свечей налилось прохладной трупной синевой, и склеп наполнился ароматом свежепролитой крови. Из стылого сырого воздуха проступили три огромные сияющие фигуры. Я сразу узнал их. Та, что стояла посередине, была сама Великая Богиня Тлазолтеотл — белая женщина с головой жабы. Челюсти её клацали окровавленными клыками.

Две другие фигуры… Я тоже узнал их, древних подземных принцесс, бессмертных воинов-суккубов. Та, что мерцала слева от Богини, была женщина-змея Сихуакоатл. Два пламенных рога-лезвия выступали из густой чёрной шевелюры, в алых глазах пылали голод и страсть. Кровь стекала на грудь из широко раскрытого рта. Справа, в ореоле больших бело-красных крыльев, кружилась и танцевала Итцпапалотл — женщина-бабочка. Восемь рук её вместо кистей заканчивались смертоносными клинками.

Белой светящейся рукой Тлазолтеотл протянула мне кусок бархата. Должно быть, это был тот самый бархат, что выбросил воскресший. Я не посмел не принять у Богини священную ткань. Осквернение ритуала произошло по моей вине — теперь Богиня требовала искупительной жертвы. Ах, зря я так надеялся на покорность воскресших! Некие неподвластные мне силы вторглись в чувственную связь двух миров и сделали смерть более живой, чем это необходимо.

Я расстелил белый бархат на столе. Пока я искал в останках воскресшего нож, они слегка шевелились, словно пытались уползти. Мне даже почудилось, будто из этой кучи падали доносится хихиканье.

Я вырезал себе глаза спокойно — Богиня со свитой наблюдала, как я это делаю. Чтобы не чувствовать боли, я про себя читал наизусть древние песни мумий — они помогают сосредоточиться только на одном, полностью отключив все прочие ощущения.

Наощупь я завернул свои глаза в белый бархат и протянул Богине. Когда рука её, гладкая, как стекло, приняла мой искупительный дар, я вонзил нож себе в сердце. В ту же секунду под визг и рёв демониц, под безумный хохот проклятого воскресшего, что-то острое ударило меня промеж ног. Воспользовавшись внезапной смертью, я вырвался из плоти и крови. Ставшие близкими звёзды приняли меня к себе — в царство пыли, холода и мрака… Когда я вернулся обратно — не знаю, сколько времени прошло — в склепе не было ни Богини, ни её приспешниц. Свечи успели превратиться в расплывшиеся бугры воска — чуть слышный пряный запах витал в воздухе свидетельством того, что недавно они жили.

Моё тело лежало на столе, голова и руки свешивались через край. Но нигде не было ни капли крови. Осколки хрустальных сосудов мерцали из зелёных луж бальзама на мраморе.