— Что вы мне хотели рассказать? — Филлипс закурил и осмотрел своего со-беседника.
15 мин, 51 сек 18788
Среднего роста, седой, несмотря на то, что ему, вероятно, было всего за тридцать, в поношенном пиджаке. Усы, тоже с проседью, были аккуратно под-стрижены. Он, судя по всему, следил за собой.
— Вы ведь журналист?
Хороший английский, хотя и с явным русским акцентом. Эмигрант, оп-ределенно.
— Да, — Филлипс выпустил струйку дыма.
— Корреспондент, так сказать. Любительская журналистика.
— Любительская? — Незнакомец пристально посмотрел ему в глаза.
«Господи», подумал Филлипс, «в нем безумие. Затаившийся ужас. Хаос крадущийся»….
— Ну да. Понимаете, я не работаю ни в одном издании. В солидном, я имею в виду. Я собираю информацию о необычных происшествиях. Аномаль-ных случаях… — А-а, — собеседник кивнул. Опустил голову на грудь, словно что-то обду-мывая.
— Вы-то мне и нужны. То, что я вам расскажу, не примет ни одно солид-ное, — он рассмеялся нервным смешком, — издание. Так что… — О чем же вы хотите рассказать? — Филлипс заранее знал, о чем. Зеленые человечки, вампиры, сасквоч, неопознанные летающие объекты. Стандартно.
Незнакомец снова посмотрел на него.
— Хорошо. Я расскажу. Я не могу не рассказать, иначе ЭТО съест меня це-ликом. ОНО грызет меня с того самого дня… Прошло пять лет, а я не могу забыть этого.
— Вы русский? — рискнул спросить Филлипс.
— Да, русский. Когда большевики пришли к власти, — он болезненно скри-вился, — я понял — все, империя пала. Знаете, для офицера это предел. Граница, через которую нельзя переступить, не поправ свои старые идеалы. Кое-кто смог это сделать. Но не я. Я потерял все: императора, отчизну, дом, жену… — он вне-запно замолчал. «Вспомнил ее», подумал Филлипс и тактично подождал.
— Когда мне сказали, что пришла новая власть, я подумал: наконец, хоть какой-то поря-док. А потом… я увидел, что это за порядок. Власть плебеев, черт возьми, обор-ванцев. Пролетариат, — он громко засмеялся, так что за соседними столиками стали оборачиваться на них.
— Рабочие и крестьяне, которые ломали старинную мебель и дырявили редкие полотна, мочились в золотые вазы и в грязных сапо-гах заваливались на шелковые покрывала… Да-а, это была новая власть, власть тьмы.
Я бежал.
Я не мог оставаться там, где толпа простолюдинов ломала мои святыни.
Мне предлагали перебраться в Константинополь, но я решил ехать в Ев-ропу. Я уничтожил все документы, могущие выдать меня, одел старую солдат-скую шинель, перестал бриться. Взял кое-какие вещи: часть на память, часть — чтобы продать и жить на вырученные деньги. Я решил бежать во Францию.
Не буду описывать всех кошмаров побега из города, прятанья от патру-лей, унижения перед холопами. Все началось тогда, когда меня и еще нескольких бедолаг ссадили с поезда. Это случилось где-то на границе с Польшей. Дикие места. Осень, да, тогда была осень. Шинель совсем не грела, да вдобавок есть было нечего. Нас ссадили, да еще и забрали деньги. Не все, правда. Я спрятал кое-что в подкладку шинели, оставил только мелочь.
Как сейчас помню: серый день, голое бескрайнее поле, жуткий холод и мы — три человека на косогоре, смотрящие вслед уходящему составу. Мы были просто выброшены. Один из моих товарищей по несчастью был очень молод — лет двадцать пять, не больше. Второй — гораздо старше, грузный, с красным отечным лицом. Первый представился как студент-философ… неважно, как его звали, второй оказался ювелиром. И я — экс-офицер армии Его Императорского Высочества.
— Он горько улыбнулся.
— Дайте-ка сигарету.
Филлипс, слушавший его как завороженный, вынул портсигар. Тот при-курил. Помолчал несколько минут.
— Оставаться на железнодорожном полотне было бессмысленно и не-безопасно. Мы пошли наугад, но не по полю — это была бы ходьба впустую, а через лес, который начинался по другую сторону полотна. По крайней мере, там можно было бы развести костер.
Время уже было за шесть, смеркалось, тем паче, что мы шли по лесу и я начал чувствовать какую-то жуткую и безотчетную тревогу. Потом я понял, что насторожило меня. Лес был мертвым.
Мы шли по колено во мху, сзади астматически дышал ювелир. Студент начал жаловаться на боль в ногах. Мне-то было не привыкать — бывал и в более худших условиях, но перспектива идти без конца по мертвому лесу мне тоже не улыбалась. К тому же я не ел с прошлого дня. И вдруг… я увидел — и не поверил своим глазам: за остовами деревьев виднелся дом. Не простая избушка или вре-мянка, нет. Двухэтажный старинный особняк с коньками на крыше и даже с витражами в окнах.
Сперва мы обрадовались, потом насторожились. Кто в нем живет и как он нас примет? Впрочем, мы были готовы на все, и я нащупал в своем кармане рукоятку револьвера и успокоился. Дайте-ка еще одну.
При ближайшем рассмотрении особняк производил довольно отталки-вающее впечатление.
— Вы ведь журналист?
Хороший английский, хотя и с явным русским акцентом. Эмигрант, оп-ределенно.
— Да, — Филлипс выпустил струйку дыма.
— Корреспондент, так сказать. Любительская журналистика.
— Любительская? — Незнакомец пристально посмотрел ему в глаза.
«Господи», подумал Филлипс, «в нем безумие. Затаившийся ужас. Хаос крадущийся»….
— Ну да. Понимаете, я не работаю ни в одном издании. В солидном, я имею в виду. Я собираю информацию о необычных происшествиях. Аномаль-ных случаях… — А-а, — собеседник кивнул. Опустил голову на грудь, словно что-то обду-мывая.
— Вы-то мне и нужны. То, что я вам расскажу, не примет ни одно солид-ное, — он рассмеялся нервным смешком, — издание. Так что… — О чем же вы хотите рассказать? — Филлипс заранее знал, о чем. Зеленые человечки, вампиры, сасквоч, неопознанные летающие объекты. Стандартно.
Незнакомец снова посмотрел на него.
— Хорошо. Я расскажу. Я не могу не рассказать, иначе ЭТО съест меня це-ликом. ОНО грызет меня с того самого дня… Прошло пять лет, а я не могу забыть этого.
— Вы русский? — рискнул спросить Филлипс.
— Да, русский. Когда большевики пришли к власти, — он болезненно скри-вился, — я понял — все, империя пала. Знаете, для офицера это предел. Граница, через которую нельзя переступить, не поправ свои старые идеалы. Кое-кто смог это сделать. Но не я. Я потерял все: императора, отчизну, дом, жену… — он вне-запно замолчал. «Вспомнил ее», подумал Филлипс и тактично подождал.
— Когда мне сказали, что пришла новая власть, я подумал: наконец, хоть какой-то поря-док. А потом… я увидел, что это за порядок. Власть плебеев, черт возьми, обор-ванцев. Пролетариат, — он громко засмеялся, так что за соседними столиками стали оборачиваться на них.
— Рабочие и крестьяне, которые ломали старинную мебель и дырявили редкие полотна, мочились в золотые вазы и в грязных сапо-гах заваливались на шелковые покрывала… Да-а, это была новая власть, власть тьмы.
Я бежал.
Я не мог оставаться там, где толпа простолюдинов ломала мои святыни.
Мне предлагали перебраться в Константинополь, но я решил ехать в Ев-ропу. Я уничтожил все документы, могущие выдать меня, одел старую солдат-скую шинель, перестал бриться. Взял кое-какие вещи: часть на память, часть — чтобы продать и жить на вырученные деньги. Я решил бежать во Францию.
Не буду описывать всех кошмаров побега из города, прятанья от патру-лей, унижения перед холопами. Все началось тогда, когда меня и еще нескольких бедолаг ссадили с поезда. Это случилось где-то на границе с Польшей. Дикие места. Осень, да, тогда была осень. Шинель совсем не грела, да вдобавок есть было нечего. Нас ссадили, да еще и забрали деньги. Не все, правда. Я спрятал кое-что в подкладку шинели, оставил только мелочь.
Как сейчас помню: серый день, голое бескрайнее поле, жуткий холод и мы — три человека на косогоре, смотрящие вслед уходящему составу. Мы были просто выброшены. Один из моих товарищей по несчастью был очень молод — лет двадцать пять, не больше. Второй — гораздо старше, грузный, с красным отечным лицом. Первый представился как студент-философ… неважно, как его звали, второй оказался ювелиром. И я — экс-офицер армии Его Императорского Высочества.
— Он горько улыбнулся.
— Дайте-ка сигарету.
Филлипс, слушавший его как завороженный, вынул портсигар. Тот при-курил. Помолчал несколько минут.
— Оставаться на железнодорожном полотне было бессмысленно и не-безопасно. Мы пошли наугад, но не по полю — это была бы ходьба впустую, а через лес, который начинался по другую сторону полотна. По крайней мере, там можно было бы развести костер.
Время уже было за шесть, смеркалось, тем паче, что мы шли по лесу и я начал чувствовать какую-то жуткую и безотчетную тревогу. Потом я понял, что насторожило меня. Лес был мертвым.
Мы шли по колено во мху, сзади астматически дышал ювелир. Студент начал жаловаться на боль в ногах. Мне-то было не привыкать — бывал и в более худших условиях, но перспектива идти без конца по мертвому лесу мне тоже не улыбалась. К тому же я не ел с прошлого дня. И вдруг… я увидел — и не поверил своим глазам: за остовами деревьев виднелся дом. Не простая избушка или вре-мянка, нет. Двухэтажный старинный особняк с коньками на крыше и даже с витражами в окнах.
Сперва мы обрадовались, потом насторожились. Кто в нем живет и как он нас примет? Впрочем, мы были готовы на все, и я нащупал в своем кармане рукоятку револьвера и успокоился. Дайте-ка еще одну.
При ближайшем рассмотрении особняк производил довольно отталки-вающее впечатление.
Страница
1 из 5
1 из 5