Память в бутылках

Так коллекционер вин выбирает бутылку. Что сегодня к ужину? «Lafite» или «Branne Mouton»? Или дешевый сидр из разбухшей, словно живот у беременной, дубовой бочки?

Саймон бредет сквозь толпу, пронизывается — как игла с длинной нитью через легкую ткань, нитью коснется того, кого пожелает открыть сегодня, и выбранному не уйти.

— Ты, — говорит он. Например, проститутке с размалеванным кукольным лицом, алые губы напоминают свежую вырезку, космы-парик — плесень на кафеле в ванной; Саймон изучает ее подергивая кадыком и теребя пуговицы брезентового плаща, а потом повторяет увереннее, — Ты.

У проститутки короткая юбка и белые ноги в росчерках колготок-сеточек. От нее пахнет собачьей шерстью якобы «беличьей» шубки и дешевыми духами. Каблуки цокают следом за Саймоном, табачный дым складывается в цену, называемую «за ночь», Саймон не спорит.

За поиски надо платить.

Проститутка морщится, входя в квартиру Саймона.

— Темно. И воняет трупярней, — она хохочет надсадно, гортанный клекот дикой утки; Саймон хрустит костяшками пальцев и вешает плащ на крючок. Пытается помочь раздеться и даме, но «дама» посылает его нахер.

— Деньги вперед, парниша.

Саймон честно выкладывает смятые купюры. Проститутка забирает их цепким жестом. Мышиным, думает Саймон, мыши цепки… особенно когда тщатся вырвать сыр из мышеловки.

Включает свет, и проститутка брезгливо морщится, Саймон отлично знает, почему. Дело даже не в косматой бахроме ободранных обоев, инопланетных карт ржавчины на трубах и промозглом холоде, а в атмосфере.

— Это поиск, — говорит Саймон. Женщина оборачивается к нему, и хочет закричать: в руках Саймона нож, один из материальных символов запаха… и атмосферы, но он привык опережать.

Открыть человеческое тело куда легче, чем бутылку с шампанским. Сходство велико. Саймон слизывает кровавую пену, что выбилась из горла, когда лезвие пронизало легкие, пена комьями стекает с губ, он пытается перехватить ее… и вспомнить, назвать имя, он бьет ножом мягкое пластично-кукольное тело, когда попадает в артерии — вздымаются фонтанчики. Тело подергивается — внутренние механизмы, сплетения нервов, еще не загустели, и реагируют как живые. Слипшийся парик Саймон отшвыривает пинком, точно блохастую кошку.

Он вспарывает дрябловатый живот, с методичностью грузчика выгружает оттуда внутренности. Отделяет органы от сосудов-стебельков, и женщина становится пустой, как бутылка вина наутро после вечеринки.

— Не то, — хрипло шепчет Саймон, — Опять не то.

Впрочем, потроха съедобны, а оболочку можно искупать в формалине — ванная удивительно полезное изобретение — и оставить. Как всех прочих.

Наверное, глупо хранить пустые бутылки — обманчивые бутылки, Саймон ожидал джина, а получал каждый раз дешевый сидр; и все повторялось. Глупо хранить бутылки. Но каждый (не)человек имеет право на слабости.

Мальчиков нить выбирала чаще.

Рослых угрюмых парней, запахнутых в дутые куртки и наушники плейера — парни курили крепкие сигареты, и внутреннее вино их тоже пахло табаком; Саймон морщился, разделывая костлявые, тяжелые за счет крупных костей и туго прилаженных мышц, тела. С боку на бок перекатывались вялые пенисы, иногда Саймон со свистом втягивал нежную кожу в рот, и прикусывал крайнюю плоть. Изысканное блюдо. И все-таки — не то.

Очередная пустота.

Невысокие хрупкие мальчики — из тех, кого не отличить от девочки, пока не разденешь догола; к тому же они длинноволосы. Саймон подолгу засматривался на таких, и всегда выбирал. Обматывал нитью, точно паутиной, и крохотные слюдяные крылья мальчиков-девочек, мальчиков-стрекоз, звонко подрагивали в полумраке. Они кричали. Они всегда кричат, и Саймону приходилось сначала вырезать язык и голосовые связки. Он не любил это. И назначал награду самому себе — вталкивать полувозбужденный член в кровоточащий изорванный рот. Иногда удовольствие портилось: мальчики-стрекозы несдержанны. Их тошнило кровью и желчью, а порой пытались прикусить Саймона. Тогда он выбивал зубы молотком. Или отрезал голову.

На память о мальчиках-стрекозах он оставлял длинные волосы, кольца-пирсинг и сморщенные, как китайские грибы, пенисы.

Мальчики-стрекозы — красивая упаковка, блеск этикетки и… и тот же тухлый сидр внутри.

Как жаль.

Однажды Саймон понял, что места не хватает, воспоминания забили обе комнаты маленькой квартиры, с потолка связкой колбас свешивались чьи-то кишки, а окровавленные и гниющие от крови и паразитов волосы смешались в единый колючий поток, во всех тарелках — пальцы, в стаканах — глаза, шкурки на стенах и чей-то мозг в ванной.

Воспоминания переполняли его обитель, словно галлюцинации — разум безумца.

Саймон понял, что должен завершить поиски в ближайшее время, и более не размениваться на дешевый сидр.

Нужная бутылка — одна.