Город чёрный и притихший лежал в затухающих сумерках. Чёрные тополя, чёрные кусты вдоль дорог. Остовы разрушенных зданий. Пройти их, добраться до проспекта с буквой «л», единственной уцелевшей на табличке. Ждать. Пока не включится прожектор и не примется чертить круги над мёртвым городом.
14 мин, 29 сек 19950
Темнело быстро. Город тянул на себя чёрный саван из прохладных низин, из туманной мороси возле реки. Вот уже и холодный луч прожектора мелькнул в небе… Приближающийся человек был худ. Китель висел мешком, качался, распахивался. Открывая гниющее тело, прикрученную проволокой к ребру медаль «За отвагу». Автомат висел через плечо.
Это проводник. Мне говорили, он приходит сюда в одно и то же время, каждую ночь. Не разговаривает, но ведёт к центру города, к фонтану, — парень торопливо и тихо говорил, наклоняясь к девушке, — говорят, на него тоже находит иногда, и тогда приходится выбираться самим. Но ты не бойся, мне рассказали дорогу… Проводник подошёл, приветствовал, клацнув двумя пальцами у височной кости, и уставил полые глазницы на двух людей. Он и она. Она в своем светлом лёгком платье казалась безумной кляксой в черноте мёртвого города. А он… он вызывал недоумение. Мальчишка. Что-то говорит. Много говорит. Говорит, что знает дорогу. Дурак. Здесь все дороги ведут в центр. И ни одна из него… Проводник стоял, глядя в одну точку, где-то в районе лба девушки. Он ждал. Должна собраться группа. Они сюда идут каждый день. Идут и идут. Если их не собрать и не вывести, они будут блуждать ещё долго по городу. И пропадут.
Э-э… Здравствуйте, — торопливо произнёс пожилой мужчина с пакетом и пластиковой пустой бутылкой в нём.
Никто не ответил. Страх каждого из них тянулся к другому. Из глаз, от трясущихся почти незаметно поджилок. Тянулся, связывал, подчинял, заставлял искать взглядом опору и не находить её. Живым не место здесь. Но живые этого не знают. Они самоуверенны. Потому что живые. Проводник достал папиросы из кармана кителя. Вытащил одну и растёр её костлявыми фалангами в труху. Крошка посыпалась сквозь. Запах… он много бы отдал, чтобы почуять запах просыпавшейся табачной пыли. Или её волос. Он вновь посмотрел на лоб девушки. Слишком белый в прядях чёрных волос. Это платье… Отличная мишень. Всех подведёт. Череп проводника качнулся вперёд, разглядывая ноги. Запылённые балетки. Пойдёт. Дальше, в переулке, изрыто траками — на каблуках не побежишь, когда на тебя пушка повернёт, и босиком далеко не уйдёшь.
Проводник снял китель и надел на плечи девушки.
Я… не замёрзла.
Проводник ничего не ответил. Его глазницы обратились уже в другой конец тёмной улицы. А девушка оторопело смотрела на медаль.
Оставь, Мара, — прошептал ей парень, — мне кажется, он не поэтому тебе китель отдал.
Проводник обернулся. Неплохая мысль для сопляка.
Мара замолчала. Запах от кителя душил. Тошнота подкатила к горлу.
Три человека сиротливо топтались на плешине асфальта, вслушиваясь в гулкую тишину города, вздрагивая от сухих щелчков суставов проводника, который время от времени методично доставал папиросы и растирал их своей жуткой рукой. Луч света пробегал по лицам, делая мертвенно серыми.
Ещё кто-то идёт! — сказал сорвавшимся на фальцет голосом мужчина с пластиковой бутылкой, и все вздрогнули от звука его голоса.
— Хоть мы не одни!
Чушь, — фыркнула девушка, стоя очень прямо, будто проглотила аршин, касаться влажного кителя ей было страшно, одна мысль о том, от чего он влажный, заставляла покрываться холодным потом, — как мы… мы можем быть одни? Чушь. Нас трое. Нет. Четверо!
Вы кого посчитали? — усмехнулся нервно мужчина.
— Проводника? Так он вас не слышит, посмотрите на его уши. Там пусто.
Девушка не ответила. Проводник стоял в пол оборота к ним. Она видела череп, височную кость, ушное отверстие. И пустоту за ним.
Брось, не думай ни о чём, — дёрнул её за рукав кителя парень, — тупо дойдём, вернёмся и забудем.
Дойдём, вернёмся и забудем, — эхом повторила она.
Подошли двое. Женщина лет сорока. Отрешённое лицо её маской выступило из темноты. «Дачница» про себя назвала её Мара, — спортивная куртка, джинсы и платочек на шее с ирисами по светлому полю.
Сзади маячил парень. Длинный, крепкий, в наушниках. Взгляд мутный, исподлобья. За спиной большой, но не оттягивающий тяжестью плечи, рюкзак. Парень кивнул всем:
Приветствую, — сказал.
Нашёл взглядом проводника и замер, оставшись стоять в тени, сунув руки в карманы, сутуло и сонно качаясь в такт содержимому наушников. Жуя жвачку.
Здравствуйте, — тихо сказала женщина и тоже отошла в тень.
Никто ничего не говорил, не знакомился, не переговаривался. Город давил темнотой выбитых окон, летучие мыши кругами носились над разрушенными крышами домов. Город просачивался в нутро вместе с темнотой и оставался там мутью. Где-то капала вода, монотонно стукалась о железяку.
Когда же он пойдёт? — с тоской произнесла женщина.
Проводник стоял, не шелохнувшись.
Он не пойдёт, — опять нервно вставил мужчина с бутылкой, — он ждёт троллейбус.
Что он ждёт? — закрутила головой Мара.
— Лёшик, ты слышал, что он ждёт?!
Это проводник. Мне говорили, он приходит сюда в одно и то же время, каждую ночь. Не разговаривает, но ведёт к центру города, к фонтану, — парень торопливо и тихо говорил, наклоняясь к девушке, — говорят, на него тоже находит иногда, и тогда приходится выбираться самим. Но ты не бойся, мне рассказали дорогу… Проводник подошёл, приветствовал, клацнув двумя пальцами у височной кости, и уставил полые глазницы на двух людей. Он и она. Она в своем светлом лёгком платье казалась безумной кляксой в черноте мёртвого города. А он… он вызывал недоумение. Мальчишка. Что-то говорит. Много говорит. Говорит, что знает дорогу. Дурак. Здесь все дороги ведут в центр. И ни одна из него… Проводник стоял, глядя в одну точку, где-то в районе лба девушки. Он ждал. Должна собраться группа. Они сюда идут каждый день. Идут и идут. Если их не собрать и не вывести, они будут блуждать ещё долго по городу. И пропадут.
Э-э… Здравствуйте, — торопливо произнёс пожилой мужчина с пакетом и пластиковой пустой бутылкой в нём.
Никто не ответил. Страх каждого из них тянулся к другому. Из глаз, от трясущихся почти незаметно поджилок. Тянулся, связывал, подчинял, заставлял искать взглядом опору и не находить её. Живым не место здесь. Но живые этого не знают. Они самоуверенны. Потому что живые. Проводник достал папиросы из кармана кителя. Вытащил одну и растёр её костлявыми фалангами в труху. Крошка посыпалась сквозь. Запах… он много бы отдал, чтобы почуять запах просыпавшейся табачной пыли. Или её волос. Он вновь посмотрел на лоб девушки. Слишком белый в прядях чёрных волос. Это платье… Отличная мишень. Всех подведёт. Череп проводника качнулся вперёд, разглядывая ноги. Запылённые балетки. Пойдёт. Дальше, в переулке, изрыто траками — на каблуках не побежишь, когда на тебя пушка повернёт, и босиком далеко не уйдёшь.
Проводник снял китель и надел на плечи девушки.
Я… не замёрзла.
Проводник ничего не ответил. Его глазницы обратились уже в другой конец тёмной улицы. А девушка оторопело смотрела на медаль.
Оставь, Мара, — прошептал ей парень, — мне кажется, он не поэтому тебе китель отдал.
Проводник обернулся. Неплохая мысль для сопляка.
Мара замолчала. Запах от кителя душил. Тошнота подкатила к горлу.
Три человека сиротливо топтались на плешине асфальта, вслушиваясь в гулкую тишину города, вздрагивая от сухих щелчков суставов проводника, который время от времени методично доставал папиросы и растирал их своей жуткой рукой. Луч света пробегал по лицам, делая мертвенно серыми.
Ещё кто-то идёт! — сказал сорвавшимся на фальцет голосом мужчина с пластиковой бутылкой, и все вздрогнули от звука его голоса.
— Хоть мы не одни!
Чушь, — фыркнула девушка, стоя очень прямо, будто проглотила аршин, касаться влажного кителя ей было страшно, одна мысль о том, от чего он влажный, заставляла покрываться холодным потом, — как мы… мы можем быть одни? Чушь. Нас трое. Нет. Четверо!
Вы кого посчитали? — усмехнулся нервно мужчина.
— Проводника? Так он вас не слышит, посмотрите на его уши. Там пусто.
Девушка не ответила. Проводник стоял в пол оборота к ним. Она видела череп, височную кость, ушное отверстие. И пустоту за ним.
Брось, не думай ни о чём, — дёрнул её за рукав кителя парень, — тупо дойдём, вернёмся и забудем.
Дойдём, вернёмся и забудем, — эхом повторила она.
Подошли двое. Женщина лет сорока. Отрешённое лицо её маской выступило из темноты. «Дачница» про себя назвала её Мара, — спортивная куртка, джинсы и платочек на шее с ирисами по светлому полю.
Сзади маячил парень. Длинный, крепкий, в наушниках. Взгляд мутный, исподлобья. За спиной большой, но не оттягивающий тяжестью плечи, рюкзак. Парень кивнул всем:
Приветствую, — сказал.
Нашёл взглядом проводника и замер, оставшись стоять в тени, сунув руки в карманы, сутуло и сонно качаясь в такт содержимому наушников. Жуя жвачку.
Здравствуйте, — тихо сказала женщина и тоже отошла в тень.
Никто ничего не говорил, не знакомился, не переговаривался. Город давил темнотой выбитых окон, летучие мыши кругами носились над разрушенными крышами домов. Город просачивался в нутро вместе с темнотой и оставался там мутью. Где-то капала вода, монотонно стукалась о железяку.
Когда же он пойдёт? — с тоской произнесла женщина.
Проводник стоял, не шелохнувшись.
Он не пойдёт, — опять нервно вставил мужчина с бутылкой, — он ждёт троллейбус.
Что он ждёт? — закрутила головой Мара.
— Лёшик, ты слышал, что он ждёт?!
Страница
1 из 5
1 из 5