Добавить в моё избранное
14 мин, 29 сек 19949
Троллей… Ш-ш, — шикнул на неё всегда тихий Лёшик, оглянувшись на проводника, — не кричи, они шума не любят.
Кто они?
Мёртвые.
О, хосподи, — ахнула, приложив руку к губам, женщина.
Вой вырвавшегося из-за угла троллейбуса заставил всех обернуться. Огромный обгоревший корпус двигался на них и раскачивался на неровной дороге. Осколки выбитых стёкол торчали в окнах, троллеи свесились вниз.
«Как у моего старого зайца с оторванным ухом», — Мара странно хихикнула. И замолчала. Лёшик на неё посмотрел удивлённо. А Мара остановившимся взглядом смотрела на водителя. Водитель был без головы. Он навёл палец на Мару, как если бы целился в неё, и сухо щёлкнул фалангами. И откинулся на сидение.
«Будто рассмеялся», — подумала Мара, кожа стала гусиной.
Теперь пойдёт движуха, — истерично хохотнул мужчина и суетливо полез в обгоревший троллейбус вслед за проводником.
Как вас звать? — вдруг спросил Лёшик его в спину.
Зовите Михаил, — мужчина обернулся уже с верхней ступеньки.
А по отчеству?
А-а, — махнул тот рукой.
А вас? — Лёшик, уже стоя в троллейбусе, шёпотом спросил женщину.
Люда, Людмила, — женщина испуганно смотрела не на него, а на выгоревший дотла салон.
Парень на вопрос не ответил и сел справа на обугленную опору сидения.
Троллейбус дёрнулся. Рванул с места в карьер. Посыпались обломки стёкол. Пассажиры схватились за поручни и посмотрели друг на друга. Поручни были тёплыми, почти горячими.
Господи, что за город, и почему надо обязательно ночью? — прошептала Людмила, встретившись глазами с Марой.
— Вы тоже за водой?
Мара кивнула.
Проводник стоял недалеко от них, посреди прохода, расставив широко ноги.
Они все здесь за водой. За живой. Глупыши. Верят. Он и сам такой был. Пока его город бомбить не начали. И не разбомбили. Вместе с жителями. Слышал ли он их? Голоса их доносились, будто пчёлы в улье гудят. Так иногда летом бывает — когда зной стоит. Или когда бомбардировщик на город заходит… А видел он их странно. То сверху, то ещё откуда-то, а то прямо в них оказывался. Вон, в том, в наушниках, кажется, пусто, как в высохшей бочке на пустыре, но это только кажется. Не первый раз уже здесь. Тётка себе за лекарством пришла, изболелось нутро у неё, а сына растит. Девчонка вылечить отца хочет. Пацан на неё надышаться не может, только он ей не нужен. Мужик за водой для матери пришёл. Суетливый, трусит, но ничего, они все такие, с мирной жизни-то… потом это проходит, и человек настоящим открывается».
И ведь раньше его не было, — продолжала говорить в одиночестве Людмила, — вернее, тётка мне рассказывала, что был здесь город какой-то, но никто уж и названия не помнит его. После войны разруха везде такая была, что эти городки небольшие уже никто и восстанавливать не стал, если сюда люди не возвращались.
«А некому было. Все мы здесь потому что».
Троллейбус тряхнуло, и все сосредоточенно подпрыгнули, вцепившись в поручни обеими руками. Прогремел гром. Глухие его раскаты ещё долго перекатывались в чёрном небе, полыхая заревом на горизонте. Где-то в кромешной темноте завыла сирена. Ещё одна. А гром всё не унимался.
Парень с рюкзаком соскользнул и растянулся на полу. Мара кинулась к нему, решив, что ему плохо. Принялась поднимать голову.
Ложись, дура, — рявкнул зло он, — бомбить сейчас будут.
Визг падающего снаряда заставил девушку упасть рядом. Глядя на них, и попутчики все бросились прятаться, забиваться между сиденьями. Лёшик нелепо вскинул руку и накрыл Мару.
Грохотом заложило уши. А Мара смотрела на болтавшуюся перед ней, на ручке сиденья, оторвавшуюся руку проводника. Троллейбус летел по тёмной улице, по колдобинам, подпрыгивал и жалобно скрипел всеми боками. Рвались снаряды.
«Молчат. Шок у них. Но до конца не верят, что может, вот сейчас. Тот, «пустой», верит. Потому что знает. Кого-то он здесь оставил. Не говорит мне».
Отвяжись от меня! — повернулся в сторону проводника и прокричал сквозь скрежет и визг парень с рюкзаком.
«Пора. Скажи всем, что пора выпрыгивать. Здесь, на повороте».
Пора, говорит, выпрыгиваем! — крикнул всем парень и, сорвавшись с места, первым оказался у распахнутых дверей.
Женщина, перепуганная и совсем отчаявшаяся, сидела на полу и плакала:
Бедные, как же они тут, а? Как же они все тут… Тих, тих, — шептал Лёшик, поднимая её, — просто прыгайте. Вот просто… сейчас надо прыгать и всё. Куда вы в этом троллейбусе поедете, ну, подумайте?
Да-да, конечно, конечно, — очнулась она и поползла на четвереньках к выходу, стала подниматься, ухватившись за стойку.
Парень с рюкзаком с мрачным видом удержал Мару от падения, ухватил женщину под локоть.
Проводник некоторое время висел на последней ступени, а потом спрыгнул, шатко покачавшись на земле, но устоял.
Кто они?
Мёртвые.
О, хосподи, — ахнула, приложив руку к губам, женщина.
Вой вырвавшегося из-за угла троллейбуса заставил всех обернуться. Огромный обгоревший корпус двигался на них и раскачивался на неровной дороге. Осколки выбитых стёкол торчали в окнах, троллеи свесились вниз.
«Как у моего старого зайца с оторванным ухом», — Мара странно хихикнула. И замолчала. Лёшик на неё посмотрел удивлённо. А Мара остановившимся взглядом смотрела на водителя. Водитель был без головы. Он навёл палец на Мару, как если бы целился в неё, и сухо щёлкнул фалангами. И откинулся на сидение.
«Будто рассмеялся», — подумала Мара, кожа стала гусиной.
Теперь пойдёт движуха, — истерично хохотнул мужчина и суетливо полез в обгоревший троллейбус вслед за проводником.
Как вас звать? — вдруг спросил Лёшик его в спину.
Зовите Михаил, — мужчина обернулся уже с верхней ступеньки.
А по отчеству?
А-а, — махнул тот рукой.
А вас? — Лёшик, уже стоя в троллейбусе, шёпотом спросил женщину.
Люда, Людмила, — женщина испуганно смотрела не на него, а на выгоревший дотла салон.
Парень на вопрос не ответил и сел справа на обугленную опору сидения.
Троллейбус дёрнулся. Рванул с места в карьер. Посыпались обломки стёкол. Пассажиры схватились за поручни и посмотрели друг на друга. Поручни были тёплыми, почти горячими.
Господи, что за город, и почему надо обязательно ночью? — прошептала Людмила, встретившись глазами с Марой.
— Вы тоже за водой?
Мара кивнула.
Проводник стоял недалеко от них, посреди прохода, расставив широко ноги.
Они все здесь за водой. За живой. Глупыши. Верят. Он и сам такой был. Пока его город бомбить не начали. И не разбомбили. Вместе с жителями. Слышал ли он их? Голоса их доносились, будто пчёлы в улье гудят. Так иногда летом бывает — когда зной стоит. Или когда бомбардировщик на город заходит… А видел он их странно. То сверху, то ещё откуда-то, а то прямо в них оказывался. Вон, в том, в наушниках, кажется, пусто, как в высохшей бочке на пустыре, но это только кажется. Не первый раз уже здесь. Тётка себе за лекарством пришла, изболелось нутро у неё, а сына растит. Девчонка вылечить отца хочет. Пацан на неё надышаться не может, только он ей не нужен. Мужик за водой для матери пришёл. Суетливый, трусит, но ничего, они все такие, с мирной жизни-то… потом это проходит, и человек настоящим открывается».
И ведь раньше его не было, — продолжала говорить в одиночестве Людмила, — вернее, тётка мне рассказывала, что был здесь город какой-то, но никто уж и названия не помнит его. После войны разруха везде такая была, что эти городки небольшие уже никто и восстанавливать не стал, если сюда люди не возвращались.
«А некому было. Все мы здесь потому что».
Троллейбус тряхнуло, и все сосредоточенно подпрыгнули, вцепившись в поручни обеими руками. Прогремел гром. Глухие его раскаты ещё долго перекатывались в чёрном небе, полыхая заревом на горизонте. Где-то в кромешной темноте завыла сирена. Ещё одна. А гром всё не унимался.
Парень с рюкзаком соскользнул и растянулся на полу. Мара кинулась к нему, решив, что ему плохо. Принялась поднимать голову.
Ложись, дура, — рявкнул зло он, — бомбить сейчас будут.
Визг падающего снаряда заставил девушку упасть рядом. Глядя на них, и попутчики все бросились прятаться, забиваться между сиденьями. Лёшик нелепо вскинул руку и накрыл Мару.
Грохотом заложило уши. А Мара смотрела на болтавшуюся перед ней, на ручке сиденья, оторвавшуюся руку проводника. Троллейбус летел по тёмной улице, по колдобинам, подпрыгивал и жалобно скрипел всеми боками. Рвались снаряды.
«Молчат. Шок у них. Но до конца не верят, что может, вот сейчас. Тот, «пустой», верит. Потому что знает. Кого-то он здесь оставил. Не говорит мне».
Отвяжись от меня! — повернулся в сторону проводника и прокричал сквозь скрежет и визг парень с рюкзаком.
«Пора. Скажи всем, что пора выпрыгивать. Здесь, на повороте».
Пора, говорит, выпрыгиваем! — крикнул всем парень и, сорвавшись с места, первым оказался у распахнутых дверей.
Женщина, перепуганная и совсем отчаявшаяся, сидела на полу и плакала:
Бедные, как же они тут, а? Как же они все тут… Тих, тих, — шептал Лёшик, поднимая её, — просто прыгайте. Вот просто… сейчас надо прыгать и всё. Куда вы в этом троллейбусе поедете, ну, подумайте?
Да-да, конечно, конечно, — очнулась она и поползла на четвереньках к выходу, стала подниматься, ухватившись за стойку.
Парень с рюкзаком с мрачным видом удержал Мару от падения, ухватил женщину под локоть.
Проводник некоторое время висел на последней ступени, а потом спрыгнул, шатко покачавшись на земле, но устоял.
Страница
2 из 5
2 из 5
