Дойдём, вернёмся и забудем

Потом закрыла лицо руками.

Лёшик и Михаил уже были на борту.

Проводник забрался последним.

«Осталось немного совсем. Группа собралась ничего. И меня хоть кто-то слышит. А то кричишь им, кричишь… А они всё… как глупыши тычутся. В прошлый раз тётка на танк так и не взобралась и никто ей не помог. Вчера у киоска видел. Не выбралась, стало быть. Забирать своих надо! Своих не оставлять! А, чёрт! Только их не хватало!» Зенитки заработали с окраины. Плеск огня заметался в небе. Сухим треском поливало, казалось, отовсюду. Защёлкало по броне, пробило пробитую на сто разов башню. Вжав голову в плечи, Кроха смотрел на проводника.

Тот неподвижно сидел, положив автомат на колени.

Собака лает, караван идёт, — криво усмехнулся Михаил.

Его перепачканное копотью дёргающееся от страха лицо стало жёстче, спокойнее.

«В себя пришёл мужик».

Черноту прошивали пули, свистели. Взрывали фонтанчиками кирпич домов. Звякали совсем рядом. Башня танка опять повернулась. Зенитки затрещали злее.

Люда вдруг тихонько повалилась на бок. Голова её запрокинулась. Кровь хлестала из шеи.

Люда ранена! — крикнула Мара, заплакала и принялась дёргать подол платья, пытаясь оторвать.

Кроха деловито рванул её платье. Лёшик — свою рубаху, спасая марин подол.

Не надо. Умерла Люда, — тихо сказал Михаил.

И закрыл открытые глаза женщины. А Мара не могла оторваться от залитых кровью ирисов.

Не может быть… этого не может быть, — шептала она.

Зенитки били прицельным огнём по танку. Пытаясь укрыться, люди сбились за башней.

— Нас всех тут перебьют! — крикнул Кроха, дёрнул крышку люка, которая с лязгом откинулась, и прыгнул вниз.

«Чума — парень».

Кроха высунулся наверх и махнул рукой. Первым полез Михаил. Потом решился Лёшик и подтолкнул Мару. Оглянулся на Люду и тоже полез внутрь.

В танке было пусто. Если не считать навалившийся на стену кабины скелет.

Башня вращалась как сумасшедшая.

«Коляныч, не ругайся. Испугались они. Скоро уйдём… Ну-ну, не шуми».

Танк вздрогнул. Башня повернулась в сторону бьющего зенитным огнём дома и дёрнулась, плюнув снарядом. Угол дома осел, пыль стеной поднялась, заслонив собой всё. Треск орудия стих, протрещав ещё пару раз.

Работает! — заорал Кроха, вцепившись в пушку.

«Ага, Коляныч, хороший пацан, отпускать жалко, они все ничего. Мирные, только и всего недостатков. Ну, бывай, Коляныч, пошёл я».

А Кроха искал новую цель. Навёл прицел.

«С вещами на выход, парень!» Есть с вещами на выход!

И обернулся, вскочив. Ударился о низкий свод. Все засмеялись. И замолчали, вспомнив о Людмиле, оставшейся наверху.

А проводник… где он? — спросила Мара.

Наверху, — коротко ответил Лёшик.

Лёшик… Я тебя всё Лёшик, да Лёшик, — прошептала Мара.

Ну и ладно.

Танк остановился.

Приехали, — сказал Кроха, видя обращённые к нему лица.

Луч прожектора скупо выхватывал из темноты развалины строений. Когда-то здесь была городская площадь. Остатки плит под ногами проросли пучками сорной травы и ковыля. Старые липы шумели на ветру. Песок и пыль кружились над дорогой. Степь, звенящая сверчками, наползала на город с этого края. Тёплый ветер налетал с поля подсолнечника, тяжёлые головы качались, клонясь низко.

Рассвет скоро, — проговорил Михаил.

Проводник стоял у обочины. Люда лежала у его ног. За спиной виднелся каменный бортик небольшого фонтана. Плитка, которой он был выложен, облетела. От самого фонтана тоже не осталось следов, лишь труба и сосок крана, сочившийся водой. Вода скапливалась озерком, но совсем небольшим, видно, где-то был слив.

Люди закопошились с бутылками, подставляли под кран, ждали. Отводя взгляд от тела, лежавшего у ног проводника.

Мара всё-таки решилась и подошла с бутылкой к Людмиле. Попыталась влить ей несколько капель.

Поздно. Душу не вернёшь, — сказал Кроха и выставил руки вперёд ладонями: — Это не я. Это он. Он спрашивает, почему вы верите в эту воду?

Все теперь смотрели на проводника.

Ну, вы ведь ожили, — протянул Михаил.

Проводник махнул рукой на них.

«Уводи их. Глупыши они. И свою забирайте. Не для неё эта жизнь. А здесь близко, через поле, там дорога».

А ты… опять в город?

«Ночью — в город. Глупышей водить. А сейчас к своим. Будешь опять, папирос принеси».

Крохе показалось, что проводник рассмеялся. Но нет — голый череп смотрел неподвижно на него. Мара сняла и протянула китель. Проводник взял его, надел. Поправил воротник кистью, на которой на среднем пальце не хватало фаланги. Достал пачку папирос жадным быстрым движением. Растёр папиросу. И откинул голову. «Будто жадно затянулся», — думала Мара.

Они пошли по дороге, петлявшей вдоль поля, унося с собой тело Люды.