Из вращающихся дверей центрального универмага выскочил горбатый силуэт, аппетитно хрустнув битым стеклом под лапами, выждал секунду, и затем, старательно стелясь по земле, будто легкая дымка по водной глади, он одним прыжком перемахнул через заваленную сгоревшими остовами автомобилей дорогу. Приземлился на все четыре лапы и исчез за старым деревянным цветочным магазином, стоявшим аккуратно напротив некогда самого многолюдного подземного перехода в Ростове-на-Дону.
Добавить в моё избранное
12 мин, 43 сек 10232
Пару часов спустя из дверей музыкальной консерватории, сопротивляясь возвратной пружине двухсоткилограммовой двери, выбрался парень, старательно закутанный в несколько слоев плотной брезентовой ткани с ног до головы. Тяжелая дверь громко хлопнула и протяжно ухнула, согнав с площади перед «консервой» каркающую пернатую стаю. Ошалевшее от безнаказанной свободы действий воронье стаями носилось над умершим городом, старательно выписывая круги и подбирая недоеденные мертвецами крошки.
Нещадно матерясь про себя, парень трусцой подбежал к переходу, осторожно спустился на одну ступень вниз, стараясь прижаться к шершавой и холодной стене всем своим бренным телом, и замер. От прикосновения со стеной душа затарахтела, как старый советский холодильник, подстрекая сердце к подобным трусливым маневрам. Два глубоких вдоха успокоили ошалевшее сердце, лишив паникершу-душу намечавшегося сотрудничества с главным двигателем ее оболочки.
Гранитная лестница подземного перехода, обильно замаранная запекшейся кровью и захламленная сверху донизу нанесенной непонятно откуда бумагой, тряпками и мириадами стеклянных мошек, отозвалась глубоким тихим шорохом.
«Техника в Эльдорадо. Минус 25 % на все товары до 15 марта!» — красный баннер над головой, нещадно истерзанный непогодой и погоревший с краев, исчерпавший свое арендное время еще месяц назад, сейчас же стал весточкой из недавно благополучного прошлого, напоминая всем, какой же мир мы все умудрились просрать. Жизнь словно остановилась, превратившись в густой кисель темно-вишневого цвета, отдающий тухлятиной на всю Солнечную систему.
Парень замер, втянул морозно-свежий весенний воздух кривым конопатым носом, хрюкнул от накатившей девятым валом тошноты, собрал на языке мерзкую скользкую слюну в комок, но сплевывать не стал — слишком рискованно. Он и без того нашумел от души. Лишь поправил огромные слесарные очки, закрывающие половину лица. Затем аккуратно, будто сомневаясь в прочности пластика, потянул очки-маску за дужку, выпуская из под стеклянного колпака насквозь пропитанную страхом испарину. Вокруг воняло совсем скверно, тянуло смрадом и мертвецами, а из перехода сквозняком накатывали гнилостно-ацетоновые волны, разбиваясь совсем не вдребезги о примитивный двухфильтровый строительный респиратор фирмы «Айсберг», больше мешавший, чем реально защищавший от мерзких зловоний и отравляющих испарений раздувшихся трупов. Бальзам «Звездочка», обильно нанесенный на крылья носа если и не выручал совсем, то хотя бы придавал завонявшемуся воздуху нотки свежего ментола.
Переждав пару минут, парень набожно перекрестился, глянул на темнеющие в серых туманных сумерках небеса и, перехватив металлическую биту удобнее, сноровисто спустился на десяток ступеней, уже оттуда стараясь заглянуть за темный неизведанный угол, покрытый бежевой непонятной слизью. Ржавая канализационная железка под ногами предательски громко звякнула на половину «Большой Садовой», отчего в глубине угольно-черного подземного перехода что-то закопошилось и утробно заворочалось, будто бурый медведь-шатун, разбуженный не вовремя и не в срок. И оттого злой как черт.
От неожиданности парень зажмурился, разве что не потянулся затыкать уши пальцами, как это делают дети, которые сами же нашумели, и потому ругать родители будут их и именно их. Но разве даже в детстве такое срабатывало? Отнюдь.
Переборов мозговые схватки у себя в голове и взяв внутреннее мужское «я» за вспотевшие от страха яйца, выражаясь фигурально, парень с руками забрался в рюкзак и достал, как фокусник — кролика из шляпы, бутылку противно пахнущей жидкости с торчащим из горлышка лоскутком. Коктейль Молотова в такой ситуации — как припарка мертвому, как бы ни двусмысленно это звучало, но, по крайней мере, умирать в тепле гораздо приятнее, чем дохнуть в сыром плесневелом переходе.
Лоскут из старой хлопковой майки занялся синим стеснительным пламенем почти сразу, как зажигалка оказалась на месте, в кармане, сперва осторожно облизнув горлышко бутылки. А затем и вовсе разгорелся во всю свою мощь, угрожая прорваться сквозь узкий перешеек к взрывоопасной бормотухе, наполнившей зеленую «пивную» бутылку «Carlsberg « аккуратно до середины этикетки.
Из глубины что-то уверенно двигалось на рандеву, и, судя по звукам, загребало ковыляющей походкой горы нанесенного за пару недель мусора, неосознанно замедляя свой стремительный блицкриг. Если бы зомби были немного сообразительней и давали погоняла своим собратьям согласно заслугам, этот экземпляр получил бы гордую и величественную кличку «Ледокол Красин».
«Обычный мертвяк», — подумал парень, хоронясь за четырехгранной колонной в темноте почти в тот момент, как из-за поворота, размазывая гниль по полу связками вздутых выпущенных кем-то кишок, вывалился изрядно потрепанный мертвец.
Уродливым его нельзя было назвать. Как нельзя назвать уродливым непонятный, прогнивший со всех сторон кусок мяса, обернутый местами в брюки и рубашку.
Нещадно матерясь про себя, парень трусцой подбежал к переходу, осторожно спустился на одну ступень вниз, стараясь прижаться к шершавой и холодной стене всем своим бренным телом, и замер. От прикосновения со стеной душа затарахтела, как старый советский холодильник, подстрекая сердце к подобным трусливым маневрам. Два глубоких вдоха успокоили ошалевшее сердце, лишив паникершу-душу намечавшегося сотрудничества с главным двигателем ее оболочки.
Гранитная лестница подземного перехода, обильно замаранная запекшейся кровью и захламленная сверху донизу нанесенной непонятно откуда бумагой, тряпками и мириадами стеклянных мошек, отозвалась глубоким тихим шорохом.
«Техника в Эльдорадо. Минус 25 % на все товары до 15 марта!» — красный баннер над головой, нещадно истерзанный непогодой и погоревший с краев, исчерпавший свое арендное время еще месяц назад, сейчас же стал весточкой из недавно благополучного прошлого, напоминая всем, какой же мир мы все умудрились просрать. Жизнь словно остановилась, превратившись в густой кисель темно-вишневого цвета, отдающий тухлятиной на всю Солнечную систему.
Парень замер, втянул морозно-свежий весенний воздух кривым конопатым носом, хрюкнул от накатившей девятым валом тошноты, собрал на языке мерзкую скользкую слюну в комок, но сплевывать не стал — слишком рискованно. Он и без того нашумел от души. Лишь поправил огромные слесарные очки, закрывающие половину лица. Затем аккуратно, будто сомневаясь в прочности пластика, потянул очки-маску за дужку, выпуская из под стеклянного колпака насквозь пропитанную страхом испарину. Вокруг воняло совсем скверно, тянуло смрадом и мертвецами, а из перехода сквозняком накатывали гнилостно-ацетоновые волны, разбиваясь совсем не вдребезги о примитивный двухфильтровый строительный респиратор фирмы «Айсберг», больше мешавший, чем реально защищавший от мерзких зловоний и отравляющих испарений раздувшихся трупов. Бальзам «Звездочка», обильно нанесенный на крылья носа если и не выручал совсем, то хотя бы придавал завонявшемуся воздуху нотки свежего ментола.
Переждав пару минут, парень набожно перекрестился, глянул на темнеющие в серых туманных сумерках небеса и, перехватив металлическую биту удобнее, сноровисто спустился на десяток ступеней, уже оттуда стараясь заглянуть за темный неизведанный угол, покрытый бежевой непонятной слизью. Ржавая канализационная железка под ногами предательски громко звякнула на половину «Большой Садовой», отчего в глубине угольно-черного подземного перехода что-то закопошилось и утробно заворочалось, будто бурый медведь-шатун, разбуженный не вовремя и не в срок. И оттого злой как черт.
От неожиданности парень зажмурился, разве что не потянулся затыкать уши пальцами, как это делают дети, которые сами же нашумели, и потому ругать родители будут их и именно их. Но разве даже в детстве такое срабатывало? Отнюдь.
Переборов мозговые схватки у себя в голове и взяв внутреннее мужское «я» за вспотевшие от страха яйца, выражаясь фигурально, парень с руками забрался в рюкзак и достал, как фокусник — кролика из шляпы, бутылку противно пахнущей жидкости с торчащим из горлышка лоскутком. Коктейль Молотова в такой ситуации — как припарка мертвому, как бы ни двусмысленно это звучало, но, по крайней мере, умирать в тепле гораздо приятнее, чем дохнуть в сыром плесневелом переходе.
Лоскут из старой хлопковой майки занялся синим стеснительным пламенем почти сразу, как зажигалка оказалась на месте, в кармане, сперва осторожно облизнув горлышко бутылки. А затем и вовсе разгорелся во всю свою мощь, угрожая прорваться сквозь узкий перешеек к взрывоопасной бормотухе, наполнившей зеленую «пивную» бутылку «Carlsberg « аккуратно до середины этикетки.
Из глубины что-то уверенно двигалось на рандеву, и, судя по звукам, загребало ковыляющей походкой горы нанесенного за пару недель мусора, неосознанно замедляя свой стремительный блицкриг. Если бы зомби были немного сообразительней и давали погоняла своим собратьям согласно заслугам, этот экземпляр получил бы гордую и величественную кличку «Ледокол Красин».
«Обычный мертвяк», — подумал парень, хоронясь за четырехгранной колонной в темноте почти в тот момент, как из-за поворота, размазывая гниль по полу связками вздутых выпущенных кем-то кишок, вывалился изрядно потрепанный мертвец.
Уродливым его нельзя было назвать. Как нельзя назвать уродливым непонятный, прогнивший со всех сторон кусок мяса, обернутый местами в брюки и рубашку.
